Читаем без скачивания Город в осенних звездах - Майкл Муркок

Только золотой треугольник, подвешенный над алтарем. Девица, что привела нас сюда, сделала знак руками, означавший, что нам надлежит ждать коленопреклоненными. Мы опустились на каменный пол. Либусса, не хуже меня сознававшая опасность всякого непроизвольного неповиновения, осторожно поглядела направо, потом — налево, ища возможные пути для бегства. Клостергейм же просто сложил руки на груди и склонил свой длинный носище в угрюмой капитуляции. Ни он, ни Либусса даже не предполагали, что события повернутся подобным образом!

Это никак не входило в их планы!

Часовня была залита светом громадных желтых свечей. Воск их оплавлялся, создавая причудливые узоры. Беспокойный их дым извивался, подобно проклятым душам, корчащимся в адских муках. Монсорбье расположился на ряд впереди меня. Он перебросил перевязь со шпагой за спину и, убрав длинные волосы с бледного своего лица, не отрываясь глядел на мужчину в красно-белом плаще с высоким стоячим воротником, погруженного в молитвы к некоей вышней силе. Когда он повернулся, я узнал его. То был наш трус-барон, фон Бреснворт. Заметив меня, он заговорщицки мне усмехнулся. Я рванулся было вперед, намереваясь убить подлеца на месте, но Либусса твердой рукою остановила меня. Сердце мое бешено колотилось в груди, но все-таки я покорился ее молчаливому повелению.

С обеих сторон в часовню выступили фигуры в пурпурных, золотых, белых, черных и желтых плащах, украшенных кистями.

Головы их покрывали широкие остроконечные капюшоны (словно на auto da fe), темные вуали и расшитые покровы, представляющие неотчетливую пародию на одеяния христианских священников. Я рассудил, что это, скорее всего, какое-нибудь гнусное сборище жрецов от масонства, проводящих труды и дни свои в изысканиях тайн сверхъестественного, — несуразная, невразумительная, исходящая потом толпа. То могли быть какие-нибудь скотники с крестьянского двора, настолько груба была плоть их, не закрытая пышными одеяниями. Они привели с собой миленького ягненка, который жалобно блеял и рвался на поводке со вплетенными в него нитями золота. Следом за ними в часовню вошла наша златовласая дева. Она подхватила ягненка на руки, принялась ласково гладить его, что-то шептать ему. Ее длинные локоны упали на дрожащее тельце животного, обернув его точно сияющим покрывалом. Ягненок блеял тихонько и неуверенно — пытался сосать ее розовый пальчик. Она улыбалась и напевала ему колыбельную песню.

Возвышаясь на целую голову над сотоварищами своими, чьи лица скрывали просторные капюшоны, она поднялась к алтарю. Жрецы выстроились теперь полукругом, легонько покачиваясь в ритме неслышной мелодии.

Часовня наполнялась народом. Мужчины и женщины занимали места свои на скамьях позади нас. Либусса, как было вполне очевидно, узнала некоторых из них. Клостергейм же, так и не поднявший глаз, кажется, не замечал вообще ничего.

Дева у алтаря заговорила высоким напевным голосом, что разнесся по каменному пространству звоном кристального колокольчика:

— Время пришло, изволение оглашено и цена наконец назначена. Вы готовы платить эту цену?

— Мы готовы платить эту цену, — был ей ответ.

— Тогда будете вы удостоены, — продолжала она, — зрелища встречи светил и узрите великий миг, когда соприкоснуться миры. Вам дарована будет свобода проходить по мирам сим по велению своему. Каждый из вас наделен будет силой менять все, что желает он изменить. Миллион царств, пребывающих в гармоничном согласии! Миллион солнц! Так определим мы судьбу человечества, каковая свершится при следующем повороте Космического Колеса. Великое Равновесие уже устанавливается.

Изменение неизбежно.

— Изменение неизбежно.

— Суть его будет определена.

— Суть его будет определена.

— Суть его будет определена. Удостоенными и избранными, посвященными в святая святых, теми, кто ищет путь к Сердцевине, кто пришел сюда в этот час. Они вынесут свой вердикт. Они установят новые долги. Но прежде всего надлежит расплатиться со старым долгом.

— Прежде всего надлежит расплатиться со старым долгом.

— Время Агнца явилось эпохой неосуществления. Агнец сулил надежду, но даровал лишь отчаяние.

— Лишь отчаяние.

— И теперь, если только достанет нам силы, нам дозволено сотворить Время Льва!

— Время Льва.

— Время Льва-торжество грез истомившегося в неутоленном своем честолюбии человека. То будет время огня. Время властвовать. Время сокрушать.

— Время сокрушать.

— Время сокрушать, когда мы поведем человечество за собою. Мечтания наши наконец обретут воплощение в грядущем тысячелетии. И никто не осмелится нам перечить.

— И никто не осмелится нам перечить.

Она выдержала красноречивую паузу.

— Кто вступится за Агнца? — Ягненок уже больше не отбивался; он просто смотрел на нее широко распахнутыми глазами. Она протянула руки, словно бы предлагая его своим жрецам, застывшим у подножия алтаря. — Кто спасет его? Те лишь покачнулись, храня молчание.

Белокурая дева склонила голову, как будто хотела поцеловать убаюканного зверька. Губы ее погрузились в мягкую шерстку на шее ягненка. Он протестующе вскрикнул. Всего один раз. Она повернула голову, и длинные волосы ее взметнулись золотым ореолом. Она подняла лицо: губы ее были испачканы в крови.

Ягненок судорожно задергался, и еще больше крови пролилась на ее одеяние, на алтарь, брызги ее полетели в жрецов. Те завыли и захохотали, принялись дико скакать и выкрикивать:

— Время Агнца прошло. Грядет Время Льва. Время Агнца прошло. Грядет время льва.

За исключением нас троих все присутствующие, включая и Монсорбье, и фон Бреснворта, вскочили на ноги и принялись раскачиваться из стороны в сторону — этакая методистская паства, заходящаяся в экстазе под свои монотонные гимны.

Мужчины и женщины, вполне обычные с виду, всех возрастов, некоторые-с детьми, возвысили голоса в ликующем пении. Меня охватило странное беспокойство, и я никак не мог его побороть. А потом, когда горящий взгляд их златовласой жрицы упал на нас, я вдруг неожиданно для себя самого вскочил, бросился к Монсорбье, выхватил шпагу его, которую он так неосторожно перекинул за спину, из ножен и прокричал Клостергейму с Либуссой, чтобы они нашли выход. Зверский сей ритуал никоим образом не согласовывался с теми остатками веру, что еще сохранились в душе моей. И действуя по своему разумению, — пусть даже действие сие обречено на провал, — я, как мне представлялось, хотя в мизерной степени, но разрушал тот таинственный вышний замысел, который свел нас всех вместе.

Дева с обагренными кровью губами зашлась пронзительным воплем: