Читаем без скачивания Дар дождя - Тан Тван Энг

Я упал с неба обратно в себя, в лодку. Волны вспухали, толкая нас обратно и обдавая брызгами. Он продолжал смотреть в открытое море, его глаза были открыты, но ничего не видели.

С краев неба натянуло тишину, ветер превратился в воспоминание, а настойчивая рябь растворилась, став плоской. Но я продолжал грести; мы подплывали все ближе к острову, не оставляя следов на воде. Наша лодка скользила вперед, но мы не оставляли ни кильватерной струи за кормой, ни водных завихрений под носом, обычно расходившихся латинской буквой «V». Два временных потока изворачивались и перекручивались, сливались и расходились, но оставались нераздельны. Я знал, что мы с Эндо-саном отчасти несем ответственность за этот сверхъестественный парадокс.

Потом я услышал, как по песку в оглушительной, непререкаемой тишине распласталась волна, и время снова побежало вперед. Мы гребли мимо ряда выступающих скал, и теперь волны мягко толкали нас к берегу. Лодка со скрежетом врезалась в сушу, словно нож в мыльный камень. Я вылез из лодки и вытащил ее как можно дальше. Эндо-сан ступил на мягкий песок.

Мы пошли вверх по узкой галечной тропинке, которая вилась вокруг бамбуковых зарослей. В листве пел птичий хор. Он остановился.

– Послушай, – тихо сказал он. – Как же я по ним скучал!

Мне хотелось спросить о том, что случилось в лодке, о той необъяснимой тишине и как ему удалось ее создать. Прежде чем я успел открыть рот, он упреждающе поднял руку.

– Не знаю. Смирись с тем, что в мире есть вещи, которых нам не дано объяснить, и ты поймешь жизнь. В этом ее насмешка. И красота.

Мы подошли к дому, и я снова залюбовался его элегантностью. Эндо-сан как-то сказал, что дом был построен по принципу движения айки-дзюцу, и только теперь я смог по-настоящему понять, что он имел в виду. Крепкий фундамент, надежный, волнующий, в полной гармонии с миром.

Мы открыли раздвижную дверь, выпустив наружу запах плесени и сырость. На каждой поверхности лежал тонкий слой пыли. Я радовался, что генерал Эрскин и его люди не обнаружили это место. Эндо-сан подошел к нише, встал на колени и поклонился. Он почтительно развел руки, словно в мольбе, и осторожно снял мой меч Нагамицу с подставки. Это было единственное оружие в доме, и мне стало интересно, что он сделал с собственным мечом.

Он слегка вынул катану из ножен, и мне показалось, что я услышал вздох, звук ее дыхания. Даже в сумраке дома лезвие ухитрилось поймать снаружи кусочек солнечного света и бросило его в комнату, с презрением ее осветив. Он задвинул клинок обратно и положил на мат передо мной.

Мы оба переоделись в хлопчатобумажную ги с черной хакамой и исполнили ритуал обвязывания поясов на талии, в котором каждый взмах, каждая петля, затяг и узел означали движения вселенной. Задняя часть хакамы, заткнутая за поясницу, заставляла стоять прямо.

Я поднял меч, мой меч Нагамицу, брат меча Эндо-сана, созданный тем же мастером. Его вес внушал уверенность. Я на дюйм выдвинул лезвие из ножен, как сделал Эндо-сан. И в темной комнате возник источник света, единственная звезда во вселенной тьмы. Я втолкнул меч обратно в ножны, и он вошел в них, не издав ни звука.

Мы вышли на засыпанную песком площадку, где проходили мои тренировки, тренировки, которые столько мне дали, требуя несоразмерной отдачи взамен. Когда ноги ступили на прохладный влажный песок, меня окружила память о потерянных днях – и чудовищность того, что мне предстояло сделать, ударила меня как кулак.

– Я не могу этого сделать.

Эндо-сан вышел из себя.

– Не будь ребенком! Ты перестал им быть, когда я взял тебя в ученики. – Он издал вздох, усталый и отчаянный. – Если ты не завершишь того, что необходимо, нам придется снова пройти через боль и страдания. Ты не оправдаешь моих надежд.

Он опустился на колени в песок, и впервые за все время нашего знакомства показался поверженным.

Я долго стоял, не двигаясь, с мечом в руке. Я вспомнил тот день на горе Пенанг, и мне наконец пришлось признать правоту Эндо-сана. Мне нужно было продлить доверие к нему еще на один шаг, в другую жизнь.

Я пошел в дом и принес полотенце. Встав перед ним на колени, я осторожно вытер ему лицо; он продолжать сидеть, поворачивая голову из стороны в сторону, чтобы облегчить мне задачу. Солнце нашло дыру в облаках, и песок засверкал, белый, как кости ангелов.

Он поднял пригоршню песка и развеял ее по ветру.

– Сирасу, – прошептал он, словно одалживая голос струйке утекающего песка.

Когда я закончил, он протянул руку и коснулся моего лица.

– Мне так много надо вам сказать, – начал я, но он меня прервал:

– Думаешь, нам все еще нужны слова, после стольких лет?

Я покачал головой. Он притянул меня к себе и крепко обнял. Потом поцеловал меня в щеку, погладив по голове. Мне хотелось задержать каждую его частицу, каждый запах, каждое ощущение. И я попытался, но это было так трудно. Я наполнил легкие его запахом, пытаясь сохранить его там. Я обнажил каждый нерв, чтобы его почувствовать, навсегда запечатлеть в себе ощущение его тела. Но, конечно же, тщетно.

Он мягко оттолкнул меня, и я воспротивился.

– Пусти меня. Дай мне уйти.

Он был прав, и я отпустил его. Подобрав меч, я встал в древнюю стойку «хаппо». Он закрыл глаза и произнес на ветер:

– Разделяют тучи друзей – двух диких гусей. Прощанье навек.

Мои руки перестали дрожать, и я почувствовал, как он укрепляет мой дух, направляет меня. Меня наполнило самое чистое, самое прозрачное чувство из всех, что мне довелось испытать. Во мне запел золотой свет, и я почувствовал, как он охватывает всего меня, до самого кончика меча. Я закрыл глаза и вобрал в себя красоту этого мига. Открыв их снова, я увидел его нежную улыбку и в последний раз встретился с ним взглядом.

Эндо-сан был прав. В конце концов, нам, товарищам по путешествию через страну воспоминаний на континенте времени, были не нужны слова.

Глава 22

Мой рассказ был окончен. Я с усилием встал. У меня все болело: тело, кости, сердце.

– Вы оправдали его ожидания, – сказала Митико.

На ее щеках блестели слезы.

Я не знал, что на это ответить. Когда я вытер меч, вложил его в ножны и встал на колени рядом с телом Эндо-сана, я был совершенно уверен, что не разочаровал его. В конце концов, я оказался на высоте положения, как он и требовал, к чему он меня и готовил. Но с каждым годом уверенность все больше разъедало ощущение неудачи.

– Вы сделаете то же самое для меня? – спросила она, нарушив молчание.

Этого я не ожидал и отошел от нее, притворившись, что вытираю полотенцем свою чашку.

– Нет, не сделаю.

Она удивилась:

– Почему?

Я внезапно разозлился на нее за то, что она загнала меня в тупик.

– Разве мой рассказ про Эндо-сана ничему вас не научил?

– Из него я узнала, что для друга, к которому вы испытываете наивысшую привязанность, вы согласны выполнить последний долг.

Я покачал головой:

– Я бы никогда не смог повторить то, о чем он меня попросил. Не проходит ни дня, чтобы я так или иначе не пожалел о своем поступке.

– У вас не было выбора. Все было давным-давно предопределено. Смиритесь с этим. Эндо-сан смирился. И ваш дед тоже.

– Я не могу с этим смириться. Это слишком просто. У всех нас есть власть выбирать. Я несколько раз подряд ошибся с выбором, и это привело меня сюда, на этот остров, где Эндо-сан встал передо мной на колени.

– У вас был выбор из двух дорог, и обе были созданы до того, как вы на них ступили. Разве христианский бог не сказал: «…и нет подобного Мне. Я возвещаю от начала, что будет в конце, и от древних времен то, что еще не сделалось…»?

– Никогда не слышал.

– Исайя, глава сорок шестая, стих десятый, – быстро и уверенно ответила она. – И дальше: «Мой совет состоится, и все, что Мне угодно, Я сделаю. … Я сказал, и приведу это в исполнение; предначертал, и сделаю».

Я подошел к сундуку, вырезанному из павловнии, и открыл крышку. Оттуда я достал тканевый сверток и развязал намотанную на него тесьму. Внутри лежал мой меч Нагамицу, уютно лежавший в складках, словно все это время мирно спал. Он казался таким драгоценным, каким в действительности и был. Я поднес меч к Митико и опустился перед ней на колени.

– С того дня я больше никогда его не использовал. Но каждый день я ощущаю его присутствие. Иногда мне ужасно хотелось выйти в море и бросить его в глубину.

– Зачем же тогда вы его сохранили?

– Потому что боялся… – начал я и остановился. Но заставил себя продолжить: – Что будет, если я забуду его, забуду все, что случилось?

Объяснение было недостаточно ясным, и я в отчаянии сжал кулаки.

Она легко кивнула, и я увидел, что она поняла, что я пытался сказать.

– Вы не забудете. Он сделал вам самый большой подарок, какой только мог. Он научил вас всему, что знал, и это дало вам силу, безопасность и бесстрашие на всю жизнь. На всю жизнь. – Ее голос стал тверже, подчеркивая важность слов.