Читаем без скачивания Фантастика 2025-61 - Дмитрий Александрович Емец
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Прямо на двушке?
– Да, прямо за Второй грядой. В землю уткнулся и слезами ее поливал. Зачем, думаю, мне возвращаться? Куда, если я такой плохой и всем от меня только беда? Пусть хоть траве от моих слез хорошо будет. И когда я так подумал, вдруг пришла радость. Словно наконец простили меня. И так легко мне стало, так хорошо. Понял я, что всегда есть обратная дорога! Если ты пропустил развилку – не упорствуй, не иди в чащу. Вернись по прежней дороге, отыщи, где заблудился.
Мокша слушает Митяя недоверчиво.
– Любой может вернуться? – спрашивает он.
– Любой. Только для эльбов двушка закрыта, а для нас открыта.
– Для нас – это для шныров?
– Не только. Для обычных людей тоже, только у них вся жизнь как нырок. А уж размажешься ты об землю, в болоте застрянешь или прорвешься – это кто какую плотность обретет.
Мокша не верит. Эльб шевелится в нем, точит как червяк, дразнит близкими, выполнимыми желаниями. Голодом, жаждой, псиосными радостями. Нет уж. Разбитые горшки не склеиваются. У людей есть срок годности и есть запас сил. Часто видно, как матери пустыми глазами смотрят на детей. И в этих глазах усталость, желание не видеть ребенка, не слышать никаких звуков, криков, не испытывать напряжения… Таким в какой-то момент стала и его мать, и многие другие матери. Если он, Мокша, сейчас уйдет из ШНыра – долго ли Митяй будет пытаться его вернуть? Все друг друга бросают. – Мокша вздрагивает, поняв, что последнюю фразу он произнес вслух.
– А вот и нет! Помнишь, Фаддей рукавицы свои искал? Все по горнице бродил, ругался, вспомнил, будто Кика к рукавицам его приглядывался, уж и виноватого нашел, а рукавицы на лавке лежали, у него под носом! Фаддей как увидел, так и отшатнулся, а потом говорит: «А все равно Кика виноват!» Так и не сумел от мыслей своих отказаться!
– При чем тут Фаддей? – сердито спрашивает Мокша.
Митяй, обычно спокойный, тоже почему-то начинает сердиться:
– Не сложничай! Прилетела за тобой золотая пчела – значит, прилетела! Сказали нырять – ныряй. Не зачемкай! А ты все умнее двушки хочешь быть! Судить, где она права, где нет!
– Да уж… – ворчит Мокша.
– Не «да уж»! Есть двушка, есть Вторая гряда и есть центр двушки – трепетная, живая ее часть: место, где рождаются новые миры. Ну как белый круг внизу ногтя, где появляется ноготь! Ноготь растет, истончается, обламывается с краев, но отрастает новый ноготь. Поэтому вцепляться в старый ноготь бесполезно – отпадешь вместе с ним. Вцепился человек, например, в избу или в рукавицы, как Фаддей, а они обветшали да отпали – вот ему и больно. У нас к каждой вещи душа прирастает.
– И что? И мы, значит, отпадем, как эльбы? – спрашивает Мокша.
– Эльбы отпали, потому что забаррикадировались в своем мире, перестали слушать двушку. Решили сами все устроить. Ну как если б человек набил полную избу мешками с мукой, дровами, налил бы в ведра воды – да и заперся бы! Мол, без вас проживу! Да муку-то плесень поест, вода стухнет!
Мокша морщится. Митяй хватает Мокшу за плечи и встряхивает его:
– Да просто все, Мокша! Проснись! Есть задохнувшееся болото – и есть наш мир, который трясут обиды и желания. Что может двушка, когда ее не слышат? Кто ж в обидах да страстях слушать будет? Уговаривать бесполезно, внушать что-то бесполезно. Можно только показать. Пожертвовать собой, пройти в крошечное игольное ушко. Только это будет дорогой в новый открывшийся мир. И пойти по этому пути сможет только тот, кто не ищет логики, несоответствий, ошибок, а просто верит. А старый мир однажды схлопнется, станет очередным болотом. И все гордое, все неверящее, останется в нем, потому что ни за что не захочет протискивать себя в это ушко.
– Может, оно захочет, а его не пускают! – заявляет Мокша.
– Значит, плохо хочет! Значит, что-то с собой тащит!
Митяй явно не имеет в виду эльба, но Мокша вспыхивает. Торопливо сдергивает со стены уздечку. Видеть сейчас Митяя ему было невыносимо, а слушать тем более.
– Пойду полетаю! – говорит он раздраженно. – А то Стрела застоялась!
Якобы застоявшаяся Стрела подводит хозяина: не желает выходить из денника. У нее существует утренний ритуал. Получить овес, яблочко, постоять пожевать, настроить себя на рабочий день – а тут вдруг ломают ритм, выдергивают с утра спозаранку! Мокша тянет ее за собой, упираясь ногами. Стрела хитрит: распахивает крылья, занимающие все пространство от стены до стены. Пока крылья у нее раскинуты, из пегасни ее никак не вытащить. Мокша кричит на Стрелу, толкает ее кулаком в бок – да где там. Каждое крыло – как парус на казацкой лодочке-чайке! Наконец Мокша кое-как вытаскивает ее, вскакивает в седло и взлетает.
– Эй! – кричит он Митяю сверху. – Как ты не поймешь? Мне хочется прорваться за Вторую гряду! Туда, в самое сердце! Зачем меняться самому, когда можно, чтобы изменить все вокруг?
Митяй стоит у пегасни и, задрав голову, смотрит снизу на мерно работающие крылья Стрелы. Ветер сносит почти все слова Мокши, но главное он разбирает. Мокша упорствует, считая, что сердце двушки беззащитно. Есть стены – и есть город, полный сокровищ. Переберись сквозь стены, разрушь их – и бери что пожелаешь.
Вот только Вторая гряда не последняя. Далеко за ней, куда Митяй никогда не залетал и куда едва ли залетит, есть еще Третья гряда. Однажды оттуда, из-за Третьей гряды, придет волна огня. Будет это огонь легкий, быстрый, животворный, исцеляющий. И прокатится он по всем мирам и по болоту, стирая горы и испаряя моря. Исчезнет преграда между мирами, испарится болото, вспыхнет дряблое Межмирье, исчезнет и расплавится старый мир! Что же станет с людьми? Одни люди сделаются сверхплотными, как шныры в нырке, когда их обхватывают крылья пега, и радостно пойдут навстречу этому огню, не испытывая страха, ибо и сами будут пламенеть, сотканные из такого же огня, который незримо накапливали всю жизнь. Других же огонь испугает, ибо тела их станут как хворост. И будут они забиваться в щели, но и там не смогут укрыться, потому что и горы расплавятся как воск, и все стихии сгорят. И тогда только откроется новый мир. Он уже готов, он ждет за Третьей грядой.
Но как именно этот неведомый огонь загорается и в какой момент вспыхивает в
