Читаем без скачивания Холм демонов - Елизавета Абаринова-Кожухова

— Теперь — на кладбище! — вполголоса скомандовал Василий.

— Опять на кладбище! И ночью!.. — театрально возмутился Мисаил, но Дубов уже решительно влезал в повозку. — Н-но, родимые! — прикрикнул Мисаил на лошадок, и те медленно потащили повозку по узкому переулку.

Как всегда по вечерам, Пал Палыч изучал сводку событий по Царь-Городу за минувший день. Однако на сей раз он их читал вслух, а его слушателем был ни кто иной как Владлен Серапионыч. Убедившись, что доктор непричастен к осквернению могилы князя Владимира, Пал Палыч проникся к нему гораздо большим доверием, чем в первые дни.

— «Лиходеи, извлеченные из канализации на Ново-Спасской улице, — читал Пал Палыч, прихлебывая из блюдечка свой любимый чай с клюквенным вареньем, — при дознании упрямо молчали и на вопросы отвечать отказывались. Лишь проходящий по делу по кличке „Хромой“ сказал: „Каширский“, после чего внезапно упал замертво. Установивший смерть лекарь Серапионыч произнес непонятное слово „зомби“ и настоял, чтобы „Хромого“ в покойницкой держали в ручных и ножных кандалах…» Что это значит, Серапионыч? — Пал Палыч поднял удивленный взгляд на доктора.

Серапионыч привычным жестом подлил в чай немного содержимого из своей скляночки. Ему нужно было многое объяснить своему собеседнику, но при этом не сказать ничего лишнего.

— Видите ли, достопочтеннейший Пал Палыч, — начал Серапионыч, — само понятие зомби пришло к нам из Африки, где некоторые колдуны владеют искусством оживлять покойников и подчинять их своей воле. Такой вот оживленный покойник и называется зомби. Это уже не совсем человек, и даже кровь у него другая…

— Ну вот, опять нечистая сила, — вздохнул Пал Палыч. — Но какое отношение ко всему этому имеет Каширский?

— Каширский поставил производство зомби, если так можно выразиться, на поточный метод, — объяснил доктор. — В тех краях, откуда прибыли все мы, то есть Василий Николаич Дубов, майор Селезень и ваш покорный слуга, не так давно начали появляться всякие темные личности, многие из которых числились мертвыми. И, едва засветившись, они куда-то бесследно исчезали. Между прочим, «Хромой» — это один из них.

— Поганое дело, — проворчал Пал Палыч.

— И теперь становится ясно, — поправил Серапионыч сползшее набок пенсне, — что Каширский и его люди сначала превращали весь этот сброд в послушных зомби, а затем переправляли в ваши края.

— Но зачем?! — чуть не поперхнулся чаем глава приказа.

— Как это зачем? — доктор отпил чаю с добавкой. — Нападать на людей, выкапывать покойников и вообще выполнять все «установки» Каширского.

— Черт знает что, — совсем погрустнел Пал Палыч. — Мы и со своими лиходеями едва справляемся, а тут еще эта нежить… А кстати, Серапионыч, почему вы решили, что «Хромого» надо держать в покойницкой закованным? Теперь-то он уже по-настоящему покойник!

— Лучший покойник — это мертвый покойник, — вздохнул Серапионыч. — Да, я был вынужден констатировать факт смерти, так как все процессы жизнедеятельности остановились. И все-таки эта смерть ненастоящая.

— В каком смысле? — чуть нахмурился Пал Палыч. Ему начало казаться, что Серапионыч над ним просто смеется. Доктор же был серьезен, как никогда:

— Ну, во-первых, он и без того мертвец, а посему второй раз умереть не может. А во-вторых, чтобы его подопечные не проболтались, Каширский дает им дополнительную установку, согласно которой зомби немедленно умирает, если начнет говорить лишнее. И едва «Хромой» назвал имя Каширского, как тут же свалился замертво. Но эта смерть лишь кажущаяся — через некоторое время труп оживает. Вот, собственно, почему я и попросил, чтобы с него не снимали кандалов.

— Бесовщина какая-то, — поежился Пал Палыч. — И что же теперь с ними делать?

— Лучше всего было бы их раззомбировать, ну, то есть, расколдовать, — ответил Серапионыч. — Но для этого нужен настоящий маг и чародей, причем не менее квалифицированный, чем господин Каширский.

— Где ж такого взять-то?.. Хотя вообще-то есть у нас один такой колдун, — вспомнил Пал Палыч. — Совсем недавно, пару недель тому обратно, он не только перехитрил Каширского, но даже умудрился выкрасть его из Белой Пущи и доставить в Царь-Город. А мы, старые тетери, упустили этого Каширского у себя из-под носа…

— Ну так зовите скорее вашего колдуна! — подхватил Серапионыч.

— Увы, — развел руками глава сыскного приказа, — несколько дней назад он исчез из Царь-Города, и ни слуху, ни духу… Ну ладно, Серапионыч, хватит об этом, да еще и на ночь глядя. — Пал Палыч заглянул в дневную сводку. — Давайте о чем-нибудь повеселее. Вот, например, сообщение из Боярской Думы.

— Любопытненько, — набулькал Серапионыч в чашку из любимой скляночки.

Пал Палыч с выражением зачитал:

— «Слободская девка Маруська, выйдя за водой, застала своего жениха Ивашку лобызавшимся возле колодца с соседкой Нюркой, много известной всей Семеновской слободке своим веселым поведением. Увидя сие, Маруська ударила Ивашку по голове ведром, отчего ему на пол дня память отшибло, а оную деву Нюрку, дабы неповадно ей было, зело оттаскала за волосья…»

— Где, прямо в Боярской Думе? — несколько удивился Серапионыч.

— Ах, извините, я не там читаю, — спохватился Пал Палыч. — Но вообще вы не подумайте чего дурного, народ-то у нас смирный… Ага, вот: «В Думе обсуждали вопрос отрешения от власти царя Дормидонта, и на этом сошлись мнения многих бояр. Разноголосицу вызвало то, что должно воспоследовать за смещением царя. Боярин Илюхин склонял Думу к созыву Народного Собора, дабы на нем низложить Дормидонта и избрать нового, достойнейшего Государя. Зато боярин Иосиф порывался тут же, прямо в Думе, провозгласить царем князя Длиннорукого. Сам же столичный градоначальник молча слушал сии речи, а затем поднялся и, поблагодарив своих приверженцев за доверие, решительно отказался от всяких притязаний на престол и призвал бояр и народ поддержать законного Государя Дормидонта Петровича. Однако, садясь на место, он бросил боярину Иосифу непонятные слова: „Не спешите, плод еще не созрел“…»

— М-да, еще не созрел, — как бы про себя пробормотал Серапионыч. — Но очень скоро созреет.

— Что вы говорите? — оторвался от занимательного чтива Пал Палыч.

— А, нет, это я так, своим мыслям. Пожалуйста, продолжайте.

Пал Палыч продолжил:

— «В самый разгар жарких споров пришло известие, что в Боярскую Думу едет царь. По сему поводу боярин Илюхин сказал: „Наконец-то наш Государь образумился и решил самолично объявить о своем отречении“. Вослед за известием явился и сам Государь Дормидонт Петрович. Был он грозен, но спокоен. И сказал речь краткую, но дельную, что Отечество в опасности и что отринуть надо раздоры и всем сплотиться перед лицом угрозы. Когда же Государь завершил речь, то все дружно зарукоплескали, а боярин Иосиф вскочил с места и запел Дормидонту Петровичу „Многая лета“, в чем был усердно поддержан князем Длинноруким. По окончании пения градоначальник попытался было броситься Государю в объятия, но тот уклонился от оных и покинул Думу». — Пал Палыч отложил свиток. — Ну и дела творятся в нашем богоспасаемом Отечестве! Неужели Господь наконец-то вразумил нашего Государя? — И Пал Палыч, отставив чашку с остывшим чаем, сотворил крестное знамение.