Читаем без скачивания Школьные годы - Георгий Полонский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не занято? Разрешите? — сказал кто-то, притрагиваясь к спинке свободного стула.
— Пожалуйста! — ответил Александр Александрович.
Рядом с ним сел полный мужчина средних лет, в сером костюме, в голубой рубашке. Свежий цвет его лица, правильный, немного коротковатый нос, русые вьющиеся волосы, отброшенные назад и прикрывающие слегка обозначающуюся лысинку, показались Александру Александровичу знакомыми.
— Бутылочку пива! — сказал незнакомец, и голос его опять о чем-то напомнил Александру Александровичу.
Официантка подала пиво, проворно открыла бутылку.
— Может быть, разделите компанию? — предложил незнакомец.
Он взял в одну руку бутылку, в другую бокал, приготовился наливать пиво и взглянул на Александра Александровича синими глазами. Оба в тот же миг узнали друг друга.
— Александр Александрович!
— Борис Михайлович!
— Вот не чаял встретиться! — обрадованно говорил Александр Александрович, повернувшись к Павлову всем корпусом.
— Постойте, постойте! Прежде всего вы что — слышите, вылечились? — воскликнул Павлов.
Александр Александрович жестом показал на очки, от которых почти невидимые металлические проволочки шли к ушам.
— Новейший аппарат. И представьте, помог!
— Ну, я рад за вас! Очень рад! — искренне говорил Павлов, наливая пенистое пиво в бокалы. — За чудесный мир звуков!
Они чокнулись и поднесли бокалы к губам.
— За такую радость нужно пить шампанское! Ведь вас к жизни вернули! — не унимался Павлов. — Девушка, бутылочку шампанского!
За другими столами сидели пассажиры, либо совсем не знающие друг друга, либо познакомившиеся за два часа полета. Разговор у них шел вяло, и не мудрено, что к оживленной беседе Павлова и Бахметьева многие прислушивались.
Они выпили бутылку шампанского, выяснили, что летят на одном самолете, только Павлов сидит в хвостовой части, а Бахметьев впереди.
— Куда же вы теперь, Борис Михайлович?
— Опять в Иркутск. Только теперь без заезда в Погорюй. А знаете, Александр Александрович, ваш Погорюй, ваши десятиклассники и то трагическое событие, которое разразилось в моем присутствии, остались в моей памяти на всю жизнь.
Павлов достал деревянный портсигар китайской работы, раскрыл его, поставил на резные ножки. Оба закурили.
— А вы по-прежнему в одиночестве? — спросил Павлов.
— По-прежнему один. Та женщина, о которой я рассказывал вам, ко мне не вернулась… Любовь, долг, честь в данном случае оказались несовместимыми. У нее семья. Мы опоздали соединить свои пути. Опоздали на целых двадцать лет.
Александр Александрович поднял недопитый бокал, поднес к глазам, прищурившись, посмотрел на золотистое вино.
Павлов промолчал, с уважением взглянул на Александра Александровича:
— Ну, расскажите же мне о Погорюе, о ваших учениках.
Александр Александрович встрепенулся, оторвался от грустных воспоминаний.
— Так вот, птенцы оперились, научились летать и покинули гнездо, — сказал он. — Вы помните Стешу Листкову, ту девушку, которая любила Сашу Коновалова? Она осталась в Погорюе, работает лаборанткой на инкубаторной станции. Она расцвела, превратилась в настоящую красавицу. Не один погорюйский парень с гармошкой и задушевной песней проходит вечерами мимо дома Листковых. Но Стеша никому не дарит своего внимания. Пока еще не встретила она ни одного парня, равного Саше Коновалову. А он, видимо, так и останется для нее на всю жизнь мерилом человеческих достоинств.
Стеша стала дружнее с мачехой. Вы помните ее? Людмила Николаевна очень переменилась с тех пор. Глубоко тронули ее Сашина смерть и. горе Стеши.
Прасковья Семеновна Коновалова сына своего пережила всего лишь на четыре месяца. Врачи не могли определить ее заболевания. Умерла она дома, на Стешиных руках. В народе же болезнь эту так называют: «Не пережила сына». Так оно, наверное, и было.
Миша Домбаев, окончив школу, поступил. в Иркутский университет, на историко-филологический факультет, и с первого же года проявил незаурядные способности. Говорят, он пишет приключенческий роман о полете в солнечную систему, и бабка Саламатиха активно помогает внуку.
Сережа Петров, тот увлекался конями, два года проработал на коневодческой ферме. Сейчас он в армии.
На военную же службу, во флот, взяли Митяя Звонкова, нашего богатыря. По Погорюю из рук в руки ходила его фотография. На белом листе, с якорями по углам, в темном овале бравый моряк в тельняшке и бескозырке. Внизу подпись: «Тихоокеанский флот».
Наверное, запомнился вам и Никита Воронов, рассудительный, хозяйственный мужичок. Он мечтал быть председателем колхоза. Думаю, что со временем мечту свою осуществит, а сейчас он один из лучших бригадиров в нашем колхозе.
Зина Зайцева по окончании школы пыталась поступить на охотоведческий факультет, но не попала. Она погрустила, поотчаивалась и пошла работать в охотничью колхозную бригаду.
Через год наша Зина стала лучшим охотником района, а еще через два года о ней заговорили по всей Сибири. Даже бывалые охотники приезжают в Погорюй взглянуть на удивительную девушку. Парни подкарауливают ее, когда она приходит из тайги, обвешанная дорогими зверьками. Исколесит подчас по лесу сотни километров, как таежный ведун, — ни разу с пути не собьется. Зина — завсегдатай стрелковых соревнований. Бывала и в Москве. Первое место по стрельбе занято ею прочно. Взглянет вдаль острыми маленькими глазами, прищурится, спустит курок. Бах! И ляжет пуля, как заколдованная, миллиметр в миллиметр, куда нужно.
Вот, кажется, обо всех рассказал вам. Почти час мучаю…
Александр Александрович взглянул на часы.
— Нет, не обо всех, — усмехнулся Павлов, — забыли Пипина Короткого.
— Совершенно верно! — горячо отозвался Александр Александрович. — А его судьба особенно интересна. Представьте, что смерть Саши повернула его жизнь на другой путь. Ну, конечно, и возраст имел значение.
Кончился его срок пребывания в детской колонии, и поздней осенью прямо оттуда с мешком за плечами, с письмом от начальника колонии директору завода он пошел пешком в город, минуя Погорюй.
В городе Коля поступил на завод и вот уже год работает в цехе. Товарищи по работе говорят, что он человек молчаливый, замкнутый, к труду относится добросовестно.
Александр Александрович замолчал, прислушался.
— Кажется, нас приглашают в самолет? — сказал он.
В самом деле, диктор объявлял посадку на самолет Ри-78.
Павлов и Бахметьев оделись и вместе с остальными пассажирами вышли на улицу.
— Вот вам и преступник! — говорил Александр Александрович. — Наша старейшая учительница Ксения Петровна (может быть, помните ее?) говорила в таких случаях: «В семнадцать лет неисправимых нет. Но зато есть плохие родители, плохие учителя. Есть сложные обстоятельства, из которых юный человек не всегда может выйти с честью». Я, например, считаю себя во многом виноватым в судьбе Ласкина. Я и все мы, педагоги, вовремя не обратили внимания на домашнюю жизнь Коли. А потом уже было поздно…
Рослая блондинка в черной форменной шинели и черном берете пригласила пассажиров следовать за собой.
На открытом аэродроме ветер хлестнул в лицо
