Читаем без скачивания Большая коллекция рассказов - Джером Джером

Другой особенностью Питера, связывавшей его с прошлым, был его черный шелковый галстук, заколотый парою золотых булавок, соединенных цепочкой. Увидав его за работой, – скрещенные под столом длинные ноги в серых брюках со штрипками, свежее румяное лицо, озаренное светом лампы, и красивую руку, придерживающую полуисписанный лист, – посторонний человек, пожалуй, начал бы протирать глаза, дивясь, что это за галлюцинация: Каким образом перед ним очутился этот юный щеголь начала сороковых годов. Но, присмотревшись, он заметил бы на лице щеголя немало морщинок.

– Войдите! – повторил мистер Питер Хоуп, повысив голос, но не поднимая глаз.

Дверь приотворилась, и в комнату бочком просунулось маленькое белое личико, на котором светились яркие черные глаза.

– Войдите, – повторил мистер Питер Хоуп в третий раз. – Кто там?

Пониже лица появилась рука, не слишком чистая, и в ней засаленный суконный картуз.

– Еще не готово, – сказал мистер Хоуп. – Садитесь и подождите.

Дверь отворилась пошире; в нее проскользнула вся фигура и, затворив за собою дверь, присела на кончик ближайшего стула.

– Вы откуда, из «Центральных новостей» или из «Курьера»? – спросил мистер Питер Хоуп, все еще не отрываясь от работы.

Яркие черные глаза, только что приступившие к тщательному осмотру комнаты, начиная с закопченного потолка, спустились пониже и остановились на маленькой, ясно очерченной плеши на голове мистера Питера Хоупа, которая доставила бы ему много горьких минут, если бы он знал о ее существовании. Но полные алые губы под вздернутым носом не разжались.

Вопрос остался без ответа, но мистер Хоуп, по-видимому, не обратил на это внимания. Тонкая белая рука его продолжала скользить взад и вперед по бумаге. К листам, лежавшим на полу, прибавилось еще три. Тогда только мистер Питер Хоуп отодвинул свое кресло и в первый раз посмотрел на вошедшего.

Для Питера Хоупа, старого журналиста, давно знакомого с разновидностью рода человеческого, именуемой «мальчик из типографии», бледные мордашки, лохматые волосы, грязные руки и засаленные картузы была самым обыденным зрелищем в районе подземной речушки Флит. Но тут перед ним было что-то новое. Питер Хоуп не без труда разыскал под грудой газет свои очки, укрепил их на горбатом носу и, наклонившись вперед, долго с ног до головы осматривал гостя.

– Господа помилуй! Что это?!

Фигура поднялась во весь рост – пять футов с небольшим – и медленно подошла ближе.

Поверх узкой синей шелковой фуфайки с огромнейшим декольте на ней была надета совершенно истрепанная мальчишеская куртка перечного цвета. Вокруг шеи обмотано было шерстяное кашне, оставлявшее, однако, большой кусок шеи повыше фуфайки открытым. Из-под куртки падала длинная черная юбка, шлейф которой был обернут вокруг талии и подоткнут под ременный пояс.

– Кто вы? Что вам нужно? – спросил мистер Питер Хоуп.

Вместо ответа фигура, переложив засаленный картуз из правой руки в левую, нагнулась и, схватив подол своей длинной юбки, начала заворачивать его кверху.

– Что вы делаете? – воскликнул мистер Питер Хоуп. – Нет, знаете ли, вы…

Но к этому времени юбка исчезла, оставив на виду во многих местах заплатанные штаны, из правого кармана которых грязная рука извлекла сложенную бумагу, развернула ее, разгладила и положила на стол.

Мистер Питер Хоуп сдвинул очки на лоб и вслух прочел:

– «Бифштекс и пирог с почками – четыре пенса; то же (большая порция) – шесть пенсов; вареная баранина…»

– Мне там пришлось служить последние две недели – в трактире у Хэммонда, – последовало разъяснение.

По звуку этого голоса Питер Хоуп понял – так же ясно, как если бы он раздвинул красные репсовые занавески и посмотрел в окно, – что снаружи, на Гоф-сквере, призрачным морем разлился густой желтый туман. В то же время он с удивлением отметил, что у странной фигуры правильный выговор и правильные ударения.

– Спросите Эмму. Она может вам меня рекомендовать. Она сама мне сказала.

– Но милейш… – Мистер Питер Хоуп запнулся и снова прибегнул к помощи очков. Когда же и очки не помогли разрешить загадку, он поставил вопрос ребром:

– Вы мальчик или девочка?

– А я не знаю.

– Как не знаете?

– А не все равно?

Мистер Хоуп встал и, взяв странную фигуру за плечи, дважды медленно повернул ее, очевидно, предполагая, что это может дать ему ключ к загадке. Но напрасно.

– Как вас зовут?

– Томми.

– Томми… а дальше как?

– Да как хотите. Разве я знаю? Меня всякий по-своему зовет.

– Что вам нужно? Зачем вы пришли?

– Вы ведь мистер Хоуп, Гоф-сквер, дом шестнадцать, второй этаж?

– Да, это мое имя и адрес.

– Вам нужно кого-нибудь ходить за вами?

– Вы хотите сказать: экономку?

– Про экономку не было речи. Я говорю: вам нужно кого-нибудь, чтоб ходить за вами – ну, стряпать, убирать, мести? Об этом толковали давеча в лавке. Старуха в зеленой шляпке спрашивала тетушку Хэммонд, не знает ли она кого подходящего.

– Миссис Постуисл? Да, я просил ее приискать мне кого-нибудь. Вы, что же, знаете кого-нибудь? Вас кто-нибудь послал ко мне?

– Вам ведь не очень мудреную нужно кухарку? Они говорили, что вы славный, простой старичок, и хлопот с вами не много.

– Нет, нет. Я не требователен – только бы была опрятная и приличная женщина. Но отчего же она сама не пришла? Кто она?

– А хоть бы и я! Чем я не гожусь?

– Извините, но…

– Чем я не гожусь? Я умею стелить постели и убирать комнаты и все такое. А что касается стряпни, так у меня к этому прирожденная склонность, – спросите Эмму, она вам скажет. Ведь вам не мудреную нужно?

– Элизабет, – позвал мистер Питер Хоуп и, перейдя на другой конец комнаты, стал мешать угли в камине, – Элизабет, как ты думаешь, это во сне или наяву?

Элизабет поднялась на задние ноги и впилась когтями в ляжку своего хозяина. А так как сукно на брюках мистера Хоупа было тонкое, то ответ вышел самый вразумительный, какой только она могла дать.

– Сколько уж мне приходилось возиться с другими людьми ради их удовольствия, – услышал он голос Томми. – Не вижу, почему бы мне не делать того же ради себя.

– Друг мой, я все-таки хотел бы знать, мальчик вы или девочка. Вы серьезно предполагаете, что я возьму вас в экономки? – спросил мистер Питер Хоуп, грея спину у камина.

– Я отлично гожусь для вас. Вы мне дадите постель и харчи и – ну, скажем, шесть пенсов в неделю. А ворчать я буду меньше их всех.

– Полноте, не смешите.

– Вы не хотите меня испытать?

– Конечно, нет! Вы с ума сошли.

– Ну что ж, – ваше дело. – Грязная рука потянулась к столу, взяла меню из трактира Хэммонда и приступила к операции, необходимой для того, чтобы снова спрятать его в надежное место.

– Вот вам шиллинг, – сказал мистер Хоуп.

– Нет уж, не надо, а все-таки спасибо.

– Вздор, берите, – сказал мистер Питер Хоуп.

– Нет, лучше не надо. В таких делах никогда не знаешь, что из этого может получиться.

– Как хотите, – сказал мистер Питер Хоуп, кладя монету обратно в карман.

Фигура двинулась к двери.

– Погодите минутку, – раздраженно сказал Питер Хоуп.

Фигура остановилась, уже держась за ручку двери.

– Вы вернетесь обратно в трактир?

– Нет. Там кончено. Меня взяли только на две недели, пока одна из девушек хворала. А нынче утром она пришла.

– Кто ваши родные?

На лице Томми выразилось удивление.

– Вы это про что?

– Ну, с кем вы живете?

– Ни с кем.

– Так за вами некому смотреть? Некому заботиться о вас?

– Что я – младенец, что ли, чтобы обо мне заботиться?

– Куда же вы теперь пойдете?

– Куда пойду? На улицу.

Раздражение Питера Хоупа росло.

– Я хочу сказать: где вы будете ночевать? Есть у вас деньги на квартиру?

– Да, немножко есть. Но на квартиру мне не охота идти – не очень-то там приятная компания. Переночую на улице, только и всего. Дождя сегодня нет.

Элизабет издала пронзительный вопль.

– И поделом тебе! – свирепо крикнул на нее Питер Хоуп. – Как же на тебя не наступить, когда ты вечно суешься под ноги. Сто раз тебе говорил!..

Правду сказать, Питер злился сам на себя. Без всякой к тому причины, память упорно рисовала ему Илфордское кладбище, где в забытом уголке спала вечным сном маленькая хрупкая женщина, чьи легкие не приспособлены были вдыхать лондонские туманы, и рядом с нею – еще более хрупкий, маленький экземпляр человеческой породы, окрещенный в честь единственного сравнительно богатого родственника Томасом – имя самое заурядное, как не раз говорил себе Питер. Во имя здравого смысла, что общего мог иметь давным-давно умерший и похороненный Томми Хоуп с этой непонятной историей? Все это чистейшие сентименты, а сентименты мистер Хоуп презирал всей душой: не он ли написал бесчисленное множество статей, доказывая пагубное влияние сентиментальности на наше поколение? Не он ли всегда осуждал ее, где бы она ему ни встречалась: на сцене или в романе? И все же порой в его уме рождалось подозрение, что, несмотря ни на что, сам он в сущности порядком сентиментален. И каждый раз это приводила его в бешенство.