Читаем без скачивания Крестовый поход в Европу - Дуайт Эйзенхауэр

Размах боев не снижался до 26 декабря, и из всех поступивших разведывательных донесений было ясно, что немцы собирались предпринять по меньшей мере еще одно крупное усилие, чтобы прорваться через нашу оборону в этом районе.

На юге Брэдли начал свое контрнаступление утром 22 декабря. Его войска продвигались крайне медленно, и их маневр затруднялся из-за сильных снежных заносов. Первоначальный удар был нанесен силами 3-го корпуса в составе 4-й бронетанковой, 80-й и 26-й пехотных дивизий. Бои приобрели затяжной характер, который явно был не по душе генералу Паттону. Медленные темпы продвижения не давали каких-либо шансов на внезапный прорыв вражеской обороны. Генерал Паттон несколько раз звонил мне, чтобы выразить свое разочарование ходом боевых действий. На совещании в Вердене утром 19 декабря он намекал на быстрый успех и даже предсказывал, что войдет в Бастонь с ходу. Я отвечал ему, что до тех пор, пока его войска продвигаются, я вполне удовлетворен. Я ожидал, что из-за скверной погоды боевые действия развернутся именно так и что Паттон встретится только с оборонявшимися дивизиями немецкой 7-й армии.

23 декабря погода неожиданно улучшилась, и у нас появилась возможность использовать авиацию над районами боевых действий. Начиная с этого дня испытанные в боях экипажи самолетов наших тактических ВВС стали вновь бомбить наиболее уязвимые места в немецкой системе линий коммуникаций, наносили удары по вражеским колоннам на дорогах, выискивали и докладывали нам о каждом значительном передвижении сил противника. Немцы, взятые в плен после начала действий авиации, с ужасом говорили о разрушениях, вызванных бомбардировкой союзников, и неизменно с горечью жаловались на беспомощность люфтваффе.

26 декабря Паттону наконец удалось прорваться в Бастонь, но сделал он это на узком участке силами левого фланга, что обеспечивало нам очень ненадежную связь с осажденным гарнизоном. Однако после 26 декабря вокруг этого города развернулись действительно тяжелые бои как для самого гарнизона, так и для войск, прорвавшихся к нему на выручку.

Я планировал выехать для встречи с Монтгомери 23 декабря, но добраться до него самолетом через тыловые районы все еще было рискованно, а езда по дорогам была медленной и ненадежной. Для меня было нежелательно оставлять свой штаб надолго. К счастью, радио- и телефонная связь как с Монтгомери, так и с Брэдли оставалась удовлетворительной, и я мог получать непрерывную информацию о положении на северном и южном участках фронта. Тем не менее я решил совершить ночную поездку по железной дороге до Брюсселя, чтобы встретиться там с Монтгомери, а затем после совещания немедленно вернуться назад. Поезд, на котором я собирался выехать в ночь на 26 декабря, был разбит во время воздушного налета, и мне пришлось задержаться до 27 декабря, пока в спешном порядке не приготовят новые вагоны.

Эта поездка сильно осложнилась из-за больших опасений службы безопасности, что противник заслал в наш тыл специальных диверсантов с целью убить Монтгомери, Брэдли и меня, а также при возможности и других военачальников. Это известие было поразительным. До этого в течение нескольких месяцев я свободно разъезжал по всей Франции в сопровождении ординарца и адъютанта, которые обычно находились со мной в автомашине. Об этих намерениях врага мне доложил 20 декабря один очень возбужденный американский полковник, уве-рявший, что располагает полными и неопровержимыми доказательствами наличия такого плана у немцев. Он очень подробно обрисовал замысел противника, и его выводы подтвердили другие сотрудники службы безопасности. Хотя я и усомнился в достоверности версии относительно плана этих убийств, мне все же пришлось разместиться поближе к штабу. Я жил в городе Сен-Жермен в доме, который до этого занимал фон Рундштедт. Я считал, что немцы слишком остро нуждаются в людях, чтобы направить их в такой обширный район для поиска намеченных жертв, каждая из которых могла быть подменена подставной фигурой. Меня раздражала настойчивость секретной службы, требовавшей, чтобы я ограничил свободу своего передвижения, но я понял, что если не пойду навстречу их требованиям, то они просто привлекут еще больше людей для обеспечения моей безопасности.

Поэтому я обещал выезжать из штаба только тогда, когда возникнет в этом необходимость, но при условии, что численность подразделений охраны будет максимально уменьшена, чтобы солдат можно было использовать на передовой, а не для того, чтобы они слонялись вокруг меня. Мне заявили, что период особой бдительности заканчивается 23 декабря, однако когда я выезжал в Брюссель 27 декабря, то обнаружил, что железнодорожная станция кишела служащими военной полиции и вооруженными часовыми. Я резко потребовал от офицеров службы безопасности объяснений по поводу такого использования людей, но они заверили меня, что просто собрали на станцию всех тех, кто обычно несет службу поблизости от станции. Тем не менее, когда мы отправились в путь, я обнаружил, что меня сопровождает целый взвод солдат. На каждой остановке — а они часто повторялись из-за снежных заносов — эти солдаты выскакивали из поезда и занимали боевое положение для охраны моего вагона.

Я говорил командиру этого взвода, что считал бы чудом, если бы какому-нибудь тщеславному немецкому диверсанту удалось заранее установить, в каком поезде, в каком именно месте Европы и в какое точно время будет находиться намеченная им жертва. Я рекомендовал ему, чтобы он не выставлял солдат на страшный холод и держал их внутри поезда. В принципе он соглашался со мной, но на него так сильно воздействовали полученные им строжайшие приказы, что сомневаюсь, чтобы я избавил кого-либо из его людей от бесполезной и излишней работы.

Был уже почти полдень 28 декабря, когда я наконец связался с Монтгомери. Дороги находились в таком скверном состоянии, что дальнейшая поездка на автомашине оказалась невозможной. Наш поезд был вынужден следовать длинным, кружным путем до самого Хасселта, где я и встретился с Монтгомери. Он подробно доложил мне о недавних наступательных действиях противника против нашей обороны на севере, показал положение основного резерва и сказал, что вновь начал сосредоточение корпуса Коллинса, который должен был возглавить наступление союзных войск с северного фаса выступа. Он намеревался наступать в направлении на Уффализ.

На этом совещании мы еще не располагали достоверными данными, которые свидетельствовали бы о намерении немцев прекратить атаки на севере. Из имевшихся у Монтгомери данных — а эти данные были правильными, когда он их получил, — у него сложилось мнение, что немцы собираются предпринять по меньшей мере еще одно мощное наступление против северного оборонительного рубежа. Но он был уверен, что сорвет эти усилия противника, и хотел к этому времени подготовить резервы, чтобы бросить их в наступление по пятам отступающего противника. Этот план, разумеется, предусматривал использование самых лучших условий, при которых можно было бы нанести мощный контрудар; единственное затруднение здесь заключалось в том, что выбор времени такого контрудара зависел от действий противника. Мы с Монтгомери рассмотрели возможность того, что немцы могут вообще больше не предпринимать наступательных операций на севере, но он считал, что противник обязательно сделает еще одну попытку. Если немцы не возобновят атак, сказал Монтгомери, то он воспользуется этим временем для перегруппировки войск, их оснащения и усиления новыми подкреплениями. Основной задачей войск Монтгомери в этот момент будет обеспечение прочности нашей обороны на севере. Немцы все еще находились далеко на юге и не могли пока нанести нам серьезного удара. Единственное, чего нам следовало опасаться, — это непосредственного прорыва нашей обороны вражескими войсками. Мы договорились, что если со стороны немцев не будут предприняты никакие активные усилия, то Монтгомери начнет свое наступление утром 3 января.

В конечном счете на северном направлении противник больше не предпринимал серьезных наступательных действий, поскольку он изменил планы и сосредоточил усилия в районе Бастони. Союзные войска на северном фасе выступа воспользовались этой передышкой, чтобы подготовиться к контрудару, и утром 3 января перешли в наступление согласно плану, принятому на совещании 28 декабря.

Я вернулся в свой штаб 29 декабря. К этому времени сотрудники службы безопасности начали считать, что их опасения относительно замышляемых противником убийств оказались сильно преувеличенными. Хотя они и продолжали еще соблюдать повышенные меры предосторожности вокруг моей персоны, теперь, по крайней мере, я мог выезжать из штаб-квартиры без целого отделения военной полиции, сопровождавшей меня на джипах и разведывательных автомашинах.

26 декабря Паттон пробил очень узкий коридор к окруженному в Бастони гарнизону, а на севере только что была отбита отчаянная атака, которая оказалась последним крупным усилием противника на этом фланге наших войск. К этому времени Бастонь превратилась в серьезную занозу для немецкого верховного командования. Пока этот город оставался в наших руках, ширина немецкого прорыва на запад ограничивалась узким проходом между Бастонью на юге и Ставло на севере. По этой горловине проходила только одна стоящая дорога с востока на запад. 26 декабря немцы начали сосредоточение крупных сил, чтобы нанести удар по Бастони. Они перебросили в этот район войска с северного направления и доставили дополнительные силы из тыловых районов.