Читаем без скачивания Триптих. Одиночество в Сети - Януш Леон Вишневский

2. Не позволила бы тебе больше писать книги.

Так заняла бы тебя собой, что ты не захотел бы «терять время» на бегство в другие миры. Я бы сделала все, чтобы ты рассказывал — ТОЛЬКО МНЕ — все свои книги, которые собираешься написать.

3. Я бы научилась быть Натальей, Дженнифер, сестрой Анастазией и Ею одновременно.

4. Я бы научилась делать компоты, соки, пюре и выпечку.

Все из ананасов.

Если бы я была твоей женщиной, а ты написал бы еще одну такую книгу, я бросила бы тебя…

Люцина (e-mail: [email protected])

Сходства. Те же самые инициалы (JL), то же множество ученых званий перед фамилией, тоже собственная интернет-страница, а на ней даже тот же самый жизненный лозунг: «Боже, помоги мне быть таким, каким считает меня моя собака». Кое для кого это является свидетельством моей мегаломании.

Уважаемый пан Януш.

Буду с вами искренним и скажу, что ваше повествование меня удивило. Трудно было не увидеть в герое вашей персоны. Его притягивающий женщин магнит в виде умного мозга. По прочтении этой книги делаю вывод, что вы занимаетесь самолюбованием. Может быть, вам не хватает зрителей и этой книгой вы хвалитесь, какой вы есть?

Я с вами до конца откровенный. Не сердитесь за это. Обещаю, что прочту очередное ваше сочинение. Чтение — моя страсть. Вторая страсть — летать. Так сложилось, что эти мои хобби я могу соединить вместе. Читаю на работе… Я — пилот. А сейчас и я похвалюсь: читал вашу книгу во время полета над Луизианой.[42]

С уважением,

Томек Цыбарт (e-mail: [email protected])

«Одиночество…» — похвала мозгу. Это так. Если герой сумел «примагнитить» своим мозгом женщин, то книга становится, полагаю, похвалой не Дон Жуану, а женственности. Поэтому вывод, что, работая над книгой, я «занимался самолюбованием», на километры расходится с истиной. В жизни я, как правило, избегаю выходить на сцену. Поскольку панически боюсь, что может выясниться, как мало я пока знаю. Несмотря на это, отправитель этого мейла прав: мне не хватает «зрителей». Для того чтобы чувствовать себя реализовавшимся в жизни, мне и раньше, и сейчас нужны «зрители». Мой зрительный зал. Тот, в котором сидят три человека. Признаюсь, что все три — женщины.

Прав отправитель приведенного мейла, когда отмечает аналогию героя с моей персоной. Наверняка, если бы не я написал этот роман, то вполне мог бы поверить или хотя бы заподозрить, что Якуб — это alter ego автора.

Но это НЕПРАВДА.

Такой же неистинный, ненастоящий и Якуб Л. Сегодня, по прошествии четырех с лишним лет (я начал писать «Одиночество…» в одно ноябрьское воскресенье 1998 года), я знаю, что слишком слабая маскировка аналогий и сходства — обычная ошибка дебютанта. Единственным моим оправданием может быть то, что книга писалась без мысли о публикации. Она должна была оставаться «вордовским» файлом на жестком диске моего компьютера во Франкфурте-на-Майне и никогда не покидать своей электронной полки. В силу стечения обстоятельств ее судьба сложилась иначе.

Использование в сюжете «Одиночества…» событий, характеристик и символов из моей жизни я считаю сегодня большой ошибкой: это могло больно задеть кого-то.

С другой стороны, меня оправдывает то, что своеобразный автобиографизм — искушение, перед которым не устояли многие авторы. Особенно в первых книгах. В одном из интервью Уортон сказал, что «на основании собственной биографии можно создать бесконечное количество историй». Не обязательно имевших место, добавлю я. Отождествление автора с главным героем такой книги, как «Одиночество…», склоняет кое-кого к выводу, что я веду своего рода игру.

Нехорошая игра. Опасная. Эдакое коварное овладение эмоциями читателя. Только запах свежесваренного кофе указывает на стол, где из-под кипы наваленных бумаг виднеется клавиатура. Буквы складываются в слова, слова — в предложения, а предложения — в одиночество автора. В долгие недели, месяцы, годы. Мой свободный выбор. Мир писателя, исследованный в абсолютно реальной лаборатории. И я задаюсь вопросом: удалось ли Вас изучить? Думаю, что нет. В противном случае я не вывел бы свои мысли на экран монитора. Не последовал бы за ними по ходу серьезных размышлений. Я читал Вас с профессиональной точки зрения. А как иначе! Я готов даже признать это удачным коммерческим проектом. Лишь между строк я улавливаю замысел и восхищаюсь писательской миссией, о которой затрудняюсь рассказать. А может, просто не хочется столько слов складывать. Я идентифицирую себя с этой миссией, потому что она нравится мне. Писателя обязательно надо исследовать. И Вы частично поддаетесь этому. Хитрым образом, и думаю, что полностью контролируемым. Наверное, это хорошо, потому что частичку себя мы обязаны оставить. Миллион лет тому назад я хотел писать… Сегодня пишу… Хочу поблагодарить. Это следует сделать. Чтобы во множестве придуманных миров не забывать о людях, которые их создают. Приятно будет перечитать Вас. А нехорошая игра? Что ж, мы с давних пор в нее играем…

Наилучшие пожелания.

Дарек Демен (e-mail: [email protected])

Другие шли дальше, утверждая, что «Одиночество…» — это своего рода эмоциональный эксгибиционизм.

Даже и не знаю, то ли восхищаться Вами за столь смелое раскрытие перед всеми своего «я», то ли потрясенно наблюдать, что можно представить свои чувства в книге, сделать из них интернет-страницу и еще всем этим растрогать всех вокруг.

Какую часть эмоций Вы оставили себе?

(e-mail: [email protected])

Повествование словом, красками, звуками (композиторы более анонимны) о чувствах — это, по-моему, всегда «раскрытие своего „я“» и само по себе не является заслуживающим восхищения актом геройства. Если бы дело обстояло иначе, то роздали бы гораздо больше орденов и медалей за героизм поэтам, а не генералам. Важны лишь границы интимности. Даже такие эксгибиционисты, как Буковски или Набоков, не нарушили этих границ в своем творчестве. А если и заявляли противоположное, то делали это из чистого кокетства. Эксцентричный Сальвадор Дали также не считал, что он переходит границы интимности, добавляя свою сперму в краски, которыми писал картины. Он лишь «считал, что благодаря ей цвета набирают мягкости и становятся исключительно насыщенными». Хемингуэй пил больше, чем все герои его книг вместе взятые. Оруэлл, автор «1984» и «Скотного двора», ярый поборник демократии и ненавистный диктаторам противник тоталитаризма, был тайным информатором служб безопасности.

Нет, я не считаю, что в «Одиночестве…» я нарушил границы интимности. Я совершил слишком много настоящих грехов, сочиняя эту книгу, чтобы еще брать на себя грехи выдуманные.

Одиночество.

Это заглавное слово возвращается ко мне во многих мейлах. Одиночество, считают люди, это самое тяжкое из всех страданий. Это мнение подтверждают антропологи, социологи и эксперты судебной медицины. И это универсальная истина для всего мира. В Нью-Йорке так же, как и в Новой Гвинее, люди дрожат от страха перед одиночеством и покинутостью. Американские учебники психиатрии квалифицируют отшельничество как форму умопомешательства. В большинстве государств система наказаний базируется на институте изоляции в местах заключения. Более высокой мерой наказания может быть только смерть. Последние исследования, проведенные в американских хосписах, показывают, что смертельно больные, даже в состоянии комы, которых навещали близкие, жили в среднем на тридцать процентов дольше тех, которых никто не навещал. Как я пишу в своей книге: «Создатель вызвал мир из небытия только лишь потому, что чувствовал себя одиноким». Кое-кто цинично утверждает, что минуту спустя Он очень пожалел о том, что сделал.

От одиночества люди на самом деле всегда бегут. В бар, в церковь или, в наше время, в интернет. Часто это бегство в неосуществленные мечты. Бегство сломя голову. Часто с добавлением алкоголя, химии, впрыскиваемой в вены или пропускаемой через слизистые оболочки, вызванные адреналином. Лишь бы только испытать какие-нибудь ощущения, пережить что-то. Потому что «переживания — это самое важное. Только ради переживаний и стоит жить. И ради того, чтобы потом можно было о них кому-то рассказать».

Именно в погоне за переживаниями люди нарушают мнимые границы невозможного и обретают невероятную силу. Даже науку и генерируемый ею прогресс породили эмоциональное беспокойство и страсть к познанию. А литература, музыка и искусство — не что иное, как разные формы повествования о пережитом.

К счастью, все реже рассудок противопоставляется страсти, мышление — чувствам, а познание — эмоциям. Ум и знание людей отличаются от ума и знания машин, у людей они всегда связаны с определенным эмоциональным состоянием. Даже если компьютер выиграет у человека в шахматы, у него все равно не будет никаких переживаний. Потому что компьютер никогда не сможет мечтать о победе. И обманывать в игре.