Читаем без скачивания Пора свиданий - Жюльетта Бенцони

В качестве старосты Монсальви Сатурнену было поручено нанимать рабочих для строительства замка. Решив, что нужно утрясти какие-то недоразумения, Катрин не стала предупреждать Сару о своем отсутствии.

— Хорошо, я иду, — ответила она. — Спасибо, брат Осеб.

Посмотревшись в маленькое зеркальце и убедившись, что ее платье из голубой саржи не помялось, а головной убор из белой льняной ткани блестит безукоризненной чистотой, Катрин вышла из замка и направилась к дому Сатурнена, расположенному в нескольких шагах на Гран-Рю.

В этот вечерний час крестьяне возвращались веселыми группами с полей, где в разгаре был сбор урожая.

Дом старосты Сатурнена находился почти у самых южных ворот деревни, рядом с квадратной оборонительной башней. Он выделялся своей высокой крышей и был самым красивым домом деревни, выстроенном во фламандском стиле. Старый Сатурнен ждал Катрин, сидя на крыльце. Его морщинистое лицо выражало тревогу, а похожий на галошу подбородок почти касался носа.

Уважительно поздоровавшись с Катрин, он протянул ей руку и повел в дом.

— Тут пришел один пастух из Вьейеви, деревни, находящейся в четырех лье от нас, и говорит странные вещи. Поэтому я попросил прийти вас сюда.

— Вы правильно поступили. Что же странного он сказал?

— Сейчас узнаете. Входите.

На кухне сидел мальчик, одетый в грубое сукно и колпак из овечьей шкуры. Увидев вошедшую Катрин, он встал, неловко поклонился и застыл в ожидании разговора.

— Перед тобой, мой друг, хозяйка Монсальви. Расскажи ей, что ты видел в воскресенье утром.

Пастушок слегка покраснел, смущенный присутствием этой важной дамы, и голос его, вначале едва слышимый, вызвал интерес у Катрин.

— В воскресенье утром я сторожил овец на плато за Гарригой… Я увидел двух всадников, приехавших из Монсальви. Один из них — высокий и красивый — был одет во все черное. На лице у него была черная маска, а вот лошадь была белая, как снег.

— Морган, — прошептала Катрин.

— Другой был небольшого роста, худой и желтый, с горящими глазами и острой бородкой. Тот, что в маске, не произнес ни одного слова, а маленький спросил, знаю ли я старосту из Монсальви. Я сказал, что видел его несколько раз. Тогда он спросил, соглашусь ли я быстро отнести письмо мэтру Сатурнену, и дал мне экю.

— Где это письмо? — спросила Катрин.

— Вот оно, — ответил Сатурнен, протягивая запечатанное послание, которое она взяла дрожащей рукой.

— Вы его не открывали?

— Как я мог? Оно предназначено вам.

На письме было написано: «Для мадам Катрин де Монсальви, когда она вернется».

Катрин показалось, что белые стены комнаты закружились вокруг нее. Эти несколько слов были несомненно написаны рукой самого Ар но! Невольно она прижала пергамент к сердцу, борясь с разбушевавшимися чувствами. Это заметил Сатурнен, решивший отпустить пастушка.

— Ты можешь быть свободным. Но Катрин остановила его:

— Подожди, я хочу отблагодарить тебя, мальчик. Она уже копалась в своем кошеле, но пастушок стал отказываться:

— Нет, благородная дама! Я уже получил вознаграждение. Лучше купите у меня сыры.

— Я покупаю все твои сыры, мальчик! И да благословит тебя Бог.

С этими словами она высыпала в руку удивленного пастушка все содержимое своего кошеля, и он ушел. Катрин не терпелось остаться одной и прочитать драгоценное послание.

— Никто в Монсальви не должен знать, кого повстречал мальчик, и в первую очередь мадам Изабелла, — сказала она, обращаясь к Сатурнену.

— Это был мессир Арно? Не так ли?

— Да, это был он. Лепрозорий в Кальве сгорел прошлой ночью. Он, видимо, чудом избежал несчастья. Но лучше бы ей об этом не знать.

— Не бойтесь. Никто ничего не узнает. Для всех мессир Арно погиб в Карлате. А теперь я вас на время оставлю.

— Спасибо, Сатурнен… Вы добрый человек! Он на цыпочках вышел и старательно прикрыл дверь. Катрин устроилась на приступочке у погасшего очага и медленно развернула пергамент. Руки ее дрожали от возбуждения и радости, слезы затуманили глаза так, что она вначале с трудом разбирала решительный почерк своего мужа. Она провела рукой по лицу, словно старалась снять с него вуаль.

«Катрин, — говорилось в письме, — я никогда не был силен в упражнениях с пером и чернилами, но прежде, чем навсегда исчезнуть, я хочу попрощаться с тобой и пожелать тебе счастья, заслуженного тобой. Ты его нашла, как мне сказали, и мое пожелание уже не имеет силы. Я ведь, увы, заживо мертвый, который еще может думать. Но я вправе сказать тебе, что отныне ты свободна по моей воле». Сердце Катрин екнуло. Пальцы вцепились в пергамент, и она мужественно продолжила чтение. Дальше было хуже.

«Тот, которого ты избрала, даст тебе все, что я не мог тебе дать. Он мужествен и достоин тебя. Ты будешь богата и почитаема. Но мне, человеку мертвому, каков я есть, не удалось еще убить любовь в моем сердце, и я не могу оставаться в тех краях, которые ты покинешь. То, с чем можно было соглашаться, пока ты была рядом, будет невозможным, если ты удалишься. Я не могу умирать, как крыса в своей норе, и медленно разлагаться на дне ямы. Я хочу умереть под открытым небом… и в одиночестве!

Фортюна не переставал общаться со мной и, рискуя жизнью, помог мне бежать. Он остался мне другом.

Ты помнишь того паломника, которого мы вместе встречали? Его звали Барнаби, как мне кажется. Я и сейчас слышу его слова: «В тяжелые времена вспомните старого паломника из Сен-Жака…» Ты помнишь это, Катрин? На могиле апостола он вернул себе зрение… Если Богу будет угодно, проклятая болезнь выйдет из меня в Галисии. Я отправлюсь туда под вымышленным именем и предложу мою шпагу для борьбы с неверными в обмен на исцеление. Но, если Бог не пошлет мне выздоровления, я найду возможность умереть, как подобает мужчине. И здесь наши пути разойдутся навсегда. Ты идешь к счастью, а я следую моей судьбе. Прощай, Катрин, милая…»

Письмо выпало из похолодевших рук Катрин. Страшная боль, смешанная с гневом, вселилась в ее душу. Вся ее неистовая ярость была направлена против Брезе. Какое же несчастье принесли эти крики о любви, эта напыщенная болтовня! Здесь и уход Арно, и скорая смерть Изабеллы, и ужасные угрызения совести. Арко уехал далеко, так далеко… считая ее неверной! Он писал, что по-прежнему любит ее, что из-за этого он уехал, но как еще долго сохранится эта любовь, которая потеряла опору?

Катрин злилась на себя. Как она могла забыть этого старого паломника и совет, данный им? Почему она не бросила все и не повезла человека, которого любила, туда, где он мог найти спасение, а помчалась за призрачным отмщением? В своей ярости она забыла, что Арно никогда бы не согласился пускаться вместе с ней в подобное путешествие, он ведь не решался даже притронуться к ней, боясь передать заразу! Гнев в конце концов утих, но осталось страдание.