Читаем без скачивания Широкий Дол - Филиппа Грегори

Все это звучало достаточно бодро и жизнерадостно, ибо я прекрасно сознавала, что Гарри может прочитать мое письмо вслух маме или леди Хейверинг. И я снова задумалась. Из моего письма должно было следовать, что здоровье Селии не позволяет ей совершать какие бы то ни было переезды, однако нельзя было допустить, чтобы Гарри пришло в голову, будто его жена до такой степени плохо себя чувствует, что ему важнее быть рядом с ней, а не с матерью. Ведь тогда он немедленно примчался бы сюда. Я, конечно, рассчитывала на то, что мать в любом случае постарается удержать Гарри дома, но с ней никогда ничего нельзя было знать наперед. Она, например, вполне способна была потерять голову от нахлынувших на нее нежных чувств к невестке и будущему внуку и сама отправить Гарри во Францию в приступе совершенно неуместного самопожертвования.

«Она прекрасно себя чувствует, – написала я, – и совершенно счастлива, но, к сожалению, любое покачивание – кареты или тем более судна – вызывает у нее приступы жесточайшей тошноты. Местная акушерка, которая, кстати, прекрасно говорит по-английски – особа, надо сказать, весьма внимательная и умелая, – советует нам не предпринимать вообще никаких передвижений, по крайней мере, до четвертого месяца беременности, когда, как она предполагает, все неприятные явления исчезнут и мы сможем, наконец, поехать домой».

Следующую страницу письма я заполнила уверениями, что неустанно забочусь о Селии и Гарри совершенно не о чем беспокоиться. Я сообщила, что пока мы планируем наш отъезд месяца через два, и осторожно намекнула, что Гарри не стоит и думать о том, чтобы ехать нас встречать в порту или тем более во Франции, заранее нас не предупредив. «Представь, какой ужас, если наши корабли разминутся в море – мы будем плыть домой, а ты из дома!» – написала я и подумала, что это достаточно веский аргумент, и теперь он постоянно будет сидеть дома и ждать.

Я также предусмотрительно заметила, что к тому времени, как неприятные симптомы у Селии пройдут, у нас, возможно, возникнут определенные трудности с тем, чтобы найти подходящее судно. Ведь тогда уже начнутся зимние штормы, да и срок родов приблизится, и придется серьезно подумать, что лучше: несколько дней трястись в карете по неровным дорогам или же медленно плыть по бурному морю. Я полагала, что если каждое письмо будет звучать так, словно мы вот-вот готовы тронуться в путь и Гарри может ждать нас со дня на день, то и моему брату не достанется никаких упреков от друзей и соседей в том, что сам он благополучно проживает на родине, в своем поместье, а эти бедняжки, его жена и сестра, одни мыкаются во Франции. Я понимала, что мне еще не раз придется прибегнуть в своих письмах к разнообразной лжи, но была уверена: я прекрасно сумею с этим справиться.

А пока что тело мое все больше округлялось, и я уже сама с трудом верила, что сумела обрести такую форму – точно толстый цветок тюльпана на тонком стебле. Из той гостиницы мы выехали сразу же после отъезда Гарри и сняли меблированные комнаты в пригородах Бордо на южном берегу реки Жиронды. Каждый день, просыпаясь, я видела на потолке своей спальни пляшущие солнечные зайчики, отражавшиеся от воды, и слышала громкие голоса рыбаков и лодочников, перекликавшихся с одного берега на другой.

Вдова, хозяйка нашего дома, считала меня молодой замужней англичанкой, а Селию – моей золовкой. Так что любые сплетни, если бы они возникли в дальнейшем, легко было бы свести на нет, столь близка была сообщенная нами ложь истинному нашему родству.

Неторопливый ритм первых зимних дней в точности соответствовал тому ленивому настроению, которое овладело мной к середине беременности. Я чувствовала себя тяжелой и бесконечно усталой; больше всего удовольствия доставляло мне сидеть, придвинув козетку поближе к жарко горевшему камину и подняв повыше ноги, и смотреть, как Селия шьет или вышивает изысканное приданое для новорожденного принца, наследника Широкого Дола.

Какой искренней радостью осветилось ее лицо, когда я однажды призналась:

– Он брыкается! – И милостиво разрешила: – Можешь сама потрогать, если хочешь.

– Ой, правда? – обрадовалась Селия, положив свою нежную ручку на мой вздувшийся живот. Она вся напряглась в предвкушении чего-то необычного, и удивительно нежная улыбка расцвела у нее на устах, когда она почувствовала слабые движения того комочка, что жил во мне.

– Ого! – радостно выдохнула она. – Какая она сильная! – И на лицо ее вдруг набежала тень. А я подумала: до чего же все-таки она глупа! Неужели она до сих пор ни разу не вспомнила о Широком Доле? – А что, если родится мальчик? – спросила она. – Наследник?

Лицо мое по-прежнему было ясным, а улыбка – уверенной. Я была готова к этому вопросу.

– Я знаю, что это девочка, – сказала я. – Я, может, и сказала «он», но я твердо знаю: это девочка. – Я была абсолютно уверена, что говорю неправду и на самом деле я ношу в своем чреве именно наследника Широкого Дола. – Это девочка, – повторила я. – Я обещаю тебе, Селия: будет девочка. Мать всегда знает, кто у нее родится.

Сильный холодный ветер, который всю зиму дул с моря, понемногу улегся; наступила чудесная ранняя весна. Я тосковала по Широкому Долу, точно преступник в ссылке, и лишь с трудом могла уговорить себя, что это время года во Франции поистине прекрасно. Как-то вдруг, совершенно неожиданно, стало очень тепло, даже жарко; позади остались долгие дни ожидания весеннего солнца. Я посмотрела на календарь, и сердце мое радостно подпрыгнуло: я поняла, что, если все будет хорошо и новый наследник родится точно в срок, мы еще успеем вернуться домой, когда в нашем тенистом парке будут цвести дикие нарциссы.

Мадам позаботилась об акушерке, с которой и сама была хорошо знакома; эта акушерка успешно приняла немало родов, и ее часто приглашали для подобных услуг в самые знатные дома. На всякий случай мы узнали также, какого хирурга следует звать в случае непредвиденных осложнений. К своему удивлению, я поняла, что втайне тоскую по спокойным, уверенным и довольно прохладным манерам доктора МакЭндрю; я даже улыбнулась, представив себе, что он сказал бы, узнав, что прелестная мисс Лейси готовится к родам во Франции. Когда старая акушерка стала втирать в мой раздувшийся живот целебные масла, а Селия принялась развешивать над дверью засушенные цветы и травы и посыпать дрова в камине каким-то особым порошком, меня охватило нетерпение, смешанное с отвращением: это уж были настоящие языческие суеверия! Я определенно предпочла бы, чтобы доктор МакЭндрю, глядя на меня своими светлыми честными глазами, прямо сказал мне, трудными будут эти роды или нет. Но его рядом не было, и мне пришлось полагаться на свои представления о крестьянских семьях, где даже у самых глупых женщин всегда было полно детишек, а я была уверена, что уж с моим-то умом я как-нибудь сумею со всем справиться и родить хотя бы одного.