Читаем без скачивания Шествие императрицы, или Ворота в Византию - Руфин Гордин

— А далее что было? Как ты к Суворову-то попал?

— Как началась война, турки стали чинить разорение христианской райе — по-ихнему стаду. Все мы-де изменники и всех нас, как стадо, надо прирезать. Я и утек к своему брату в Херсон.

— Ну вот что: ты для меня человек особой ценности, и милостью своей я тебя не оставлю. Старайся. Будешь ты и премьер-майором, и подполковником, и полковником. Но и служба твоя будет нелегкой. Наперед крепости разведывать станешь. Где переговорщиком, а где шпионом. Мой долг перед отечеством и государыней — беречь солдата. И посему штурму я предпочитаю капитуляцию. Там, где тебе удастся выговорить капитуляцию убеждением ли, подкупом, будешь ты довольно награжден. Понял?

— Как не понять, ваша светлость. Буду прилагать все старания для бескровной сдачи.

— Ступай. Да скажи Попову — пусть зайдет.

Попов не заставил себя ждать. И, глянув на князя, тотчас понял: потрафил!

— Ну, Василий, грех на тебе. Пошто доселе скрывал ты сего портария, сего Марка? Он человек для нас бесценный, право слово, бесценный. Пока пусть пребывает в секунд-майорском чине: выдай ему патент и зачисли в штат при канцелярии моей.

— Виноват, ваша светлость, да не раз порывался его представить, ан недосужно вам было. Тут курьеры от Суворова с рапортами.

— Чти, Василий, что-то глаз мой зрячий ослаб.

— От Фокшан кратко доносит: «Мы здесь одержали победу!»

— Ох уж эти синаксари Александра Васильича! Предписать ему, дабы доносил в подробностях: сколь было турка, сколь побито и велики ль потери, каковы трофеи.

Донесение о Фокшанах пришло поздней. Пять тысяч русских и двенадцать тысяч австрийцев по диспозиции Суворова взяли штурмом турецкое укрепление и наголову разбили 30-тысячный корпус сераскера Мустафы-паши. Русские потеряли 400 человек убитыми и 67 ранеными, австрийцы — поболее. Турки же — более 1500 тысяч только убитыми, двенадцать пушек и шестнадцать знамен.

— Каков Суворов-то! — ликовал Потемкин. — Сколько умело действовал и людей сберег! Честь и слава ему! То ли еще будет. Кабы не он, австрийцы драпали бы с полными штанами.

Потемкин был провидцем. Очередной рапорт Суворова был, как всегда, краток, но исчерпывающ:

«Речка Рымник, место баталии. 11 сентября 1789 году.

По жестоком сражении чрез целый день союзными войсками побит Везир! 5000 на месте, несколько сот пленных, взят обоз, множество военной амуниции, щетных 78 пушек и мотир. Наш урон мал. Варвары были вчетверо сильнее».

Вскоре стали известны подробности. Турецкая армия под командою самого великого везира простиралась до 90 тысяч. У Суворова было 8 тысяч, австрийцев — вдвое больше. Турецкая армия была полностью разгромлена. Ее предводитель не выдержал позора — его хватил удар, и Аллах принял его душу.

Потемкин прослезился.

— Суворова надобно вознести!

Екатерина была щедра. Суворову было пожаловано графское достоинство с поименованием Рымникского, бриллиантовые знаки ордена святого Андрея Первозванного, бриллиантовая же шпага с начертанием: «Победителю Везира», бриллиантовый эполет, таковой же перстень, наконец, кавалерии ордена святого Георгия 1-й степени.

Отвечая на послание Потемкина, Екатерина писала: «Хотя целая телега с брильянтами уже накладена, однако кавалерии Егория Большого Креста посылаю по твоей прозьбе, он того достоин…»

Почтил Суворова и император Иосиф, пожаловав его титулом графа Священной Римской империи и разного рода драгоценными подношениями.

— А мы-то все топчемся и топчемся, — сердился князь. Он сознавал в душе, что из него вышел худой стратег, что если бы главные силы русской армии соединились с австрийскими на Дунае и предприняли бы ударный марш за Балканы, а соединенный флот — на Босфор, то Турция была бы повержена, а заветный Царьград пал. И все это могло стать плодом победы Суворова над везиром с его главной силой.

Обмыслив все это, он впал в расстройство и хандру. Самолюбие не позволяло умалять себя, а ведь все могло сложиться по-другому, будь он менее самовит. Все ведь видел, все проницал. Ан не до края. Был увлечен частностями, а охватить все в целом, вплоть до конечной виктории, не смог.

Успокаивал себя: воюем-то на все стороны, с юга турки, с севера шведы, может ли достать силы на всех!

Беспокойство причиняла Франция. Там стряслась революция, король и королева были под арестом, аристократы бежали кто куда, а разбушевавшаяся чернь казнила оставшихся самым свирепым образом. Все это казалось непостижимым и было опасно. Екатерина наставляла его: «Буде из французов попадет кто в полон, то прошу прямо отправить к Кошкину (пермскому и тобольскому генерал-губернатору) в Сибирь в Северную, дабы у них отбить охоту ездить и наставлять турок».

Но были и другие французы, беглецы волею революции, оказавшиеся в России, желавшие ей служить и ее наставлять: маркизы, графы, виконты, случалось, даже герцоги. Потемкин принимал их без особой охоты: аристократический гонор не оставлял их. Несколько утешало его одно: язык, которым владели все без исключения русские аристократы, дворяне. Притом владели иной раз куда лучше, чем своим родным.

«Бог не выдаст, свинья не съест, — часто повторял он, размышляя над всеми обстоятельствами действительности. Лишь бы над нами пребывала Божья благодать».

Пока что он чувствовал слабое, но благоприятство. На капитуляцию сдался замок Хаджибей, за ним — Паланка. При всем этом оказал великое пособие портарь, произведенный им в секунд-майоры, Марк Иванович Гаюс. Этот молдавский портарь был со всеми пашами чуть ли не на дружеской ноге. Пробравшись в турецкое укрепление, он убеждал сераскера сдать его русским. В противном-де случае они превратят его в развалины, ибо их армия во много раз сильней. Заодно рассказывал он им о печальной участи главной турецкой армии и о смерти великого везира, не перенесшего позора поражения.

— Впрочем, он бы и так лишился головы, — заканчивал Марк.

Действовало! Почти безотказно.

Но вот подошли к Аккерману. На широко разлившееся устье Днестра как бы презрительно глядела с высоты грозная крепость, щурясь узкими глазами бойниц.

Ни Хаджибей, ни Паланка в зачет не шли: там все было как-то несерьезно. А здесь была натуральная крепость, и вид у нее был неприступный.

Светлейший чесал в затылке: неужто придется штурмовать?

— Василий! — кликнул он Попова. — Доставь мне нашего портария. Пусть поскорей явится: дело не терпит отлагательства.

Портарий, он же Марк Гаюс, не помедлил.

— Вот что, милейший, — встретил его князь, — будь ты голубком и запорхни в сию крепость. Она приглянулась мне снаружи, желал бы поглядеть на нее и изнутри: так ли хороша. Жаль будет, ежели наши пушки разворотят сии древние стены. Как ты полагаешь?

— Я с вами совершенно согласен, ваша светлость. И надеюсь, что сераскер тоже согласится и будет сговорчив.

— Бумага тебе надобна, яко в клюве оливковая ветвь. Ультиматум.

— Хороша оливковая ветвь! — усмехнулся Марк. — Я изначала на словах изложу. Бумага — на крайний случай.

— Тебе видней. Условия, как ты знаешь, просты: ключи от крепости — воля, свободный выход с пожитками. Оружие скласть на площади. Ежели воспротивится — пусть пеняет на себя: разнесем в пух и прах. Сколь дать на рассмотрение?

— Трех дней даже много.

— Будь по-твоему — три дня. Один пойдешь?

— Как всегда. Мне провожатые не надобны, толмачи — тож.

— Ну тогда с Богом. — И Потемкин перекрестил его. — Буде сдадут на пароль, ты внакладе не останешься: собственноручно Георгия на шею повешу.

— Не пролилась бы кровь — вот высшая награда, ваша светлость.

— Славно говоришь, — растроганно произнес князь. — Неустанно о сем твержу и всем наказую. За одни таковые слова награды достоин. Ступай же. И да пребудет с тобою Николай Угодник, наш святитель и покровитель.

Почтенный Кудратулла-паша начальствовал над крепостью едва ли не два десятка лет. Он был двухбунчужный и потому несменяемый. Сведущие уверяли, что вся сила паши в его имени. Оно переводилось так: «Тот, через которого проявляется могущество Аллаха». Поэтому-де сераскер пребывает в уверенности, что он находится под высочайшей защитой и покровительством и ничто ему не грозит.

Марка проводили к нему: его, как обычно, приняли за своего. Паша восседал на возвышении, на подносе дымился кальян. Чего прежде не было, так это золоченой клетки, в которой качался на жердочке зеленый попугай.

— С чем ты прибыл ко мне? — Паша был убежден, что перед ним, как бывало прежде, посланец господаря Молдавии.

— Да пребудет над тобой милость Аллаха, о паша, награжденный его бессмертным именем…

— Награжденный и огражденный, — перебил его паша. — Так что привело тебя сюда? В добром ли здравии пребывает твой высокий повелитель, вассал нашего могущественного султана, да продлятся его дни?