Читаем без скачивания Каллисто. Каллистяне - Георгий Мартынов

Широков и Синяев сильно волновались. С этого момента начиналась их жизнь на Каллисто. Впереди на каждом шагу их ожидало неожиданное и непонятное, неизвестная обстановка, чуждые условия быта. Этот «автомобиль», не подчиняющийся законам тяготения, был первым звеном длинной цепи, которую им предстояло наблюдать в продолжение трех земных лет.

С чувством, похожим на то, которое он испытал, когда за ними закрылась дверь подъемной машины в день старта с Земли, Широков опустился в кресло, сделанное как будто из стекла. Оно мягко поддалось, облегая тело упруго, как жидкость. Он перестал ощущать свой вес. Так бывает, когда погружаешься в воду.

Никто не сел за управление, — его не было.

Как только опустился прозрачный колпак, олити плавно повернулась и двинулась вперед.

Кто же все-таки управляет ею? Неужели она сама выбирала дорогу, с помощью каких-то необычайно совершенных «телеглаз», «электронного мозга» и созданных каллистянами механических «нервов»?

— Я знаю столько же, сколько и вы, — с непривычной сухостью ответил Диегонь на вопрос Синяева.

— Начиная с завтрашнего дня, — сказал Женьсиньг, — вы получите ответ на любой ваш вопрос. А сейчас не отвлекайтесь. Для всей Каллисто сегодня торжественный и радостный день встречи. Потом, в Атилли.

— Что такое Атилли? — все же спросил Широков.

— Хорошо, что хоть на это я могу вам ответить, — улыбнулся Диегонь. — Атилли — это название города. Очевидно, решили поселить вас в нем.

— Именно так, — сказал Женьсиньг. — Мы долго думали, где вам будет лучше, и остановились на Атилли. Это самый далекий от экватора город из всех больших городов Каллисто.

— Это правильно, — сказал Синяев, — но только на первое время.

— Вы можете жить где хотите, — поспешно уверил его Женьсиньг.

— А где живете вы? — спросил Широков у Диегоня, впервые подумав, что придется, может быть, расстаться со спутниками по полету, к которым они так привыкли.

— Никто из нас, — ответил Диегонь, — никогда не жил в Атилли. Но мы проводим вас туда и останемся там, чтобы быть вместе.

Обрадованный Широков провел пальцами по лбу Диегоня. Люди уже привыкли выражать благодарность по-каллистянски. Это было то же, что крепкое рукопожатие на Земле.

Олити остановилась у самой арки, которую Широков и Синяев видели недавно на экране в центральном посту звездолета.

Выйдя из машины, они сразу обратили внимание на скульптуры у входа и легко узнали всех своих спутников.

— Их придется переделать, — сказал Женьсиньг. — От Мьеньи вернулись не двенадцать человек, а четырнадцать.

— Слово «Мьеньи» также придется переделать, — заметил Бьяининь. — Звезда, которую мы называем «Мьеньи», имеет другое название — Солнце.

— Сьольньце, — медленно, с трудом повторил Женьсиньг. — Это трудное слово. Но говорить «Мьеньи» мы больше не имеем права. А как вы называли наш Рельос?

— Сириус, — ответил Синяев. — Я понимаю, что вам трудно сказать слово «Солнце». Называйте нашу звезду «Гелиос». [23]

— А почему у вас несколько названий одного и того же предмета?

— Потому что на Земле не один народ и не один язык. «Солнце» — это на языке того народа, к которому принадлежим мы оба.

— То, что вы говорите, очень интересно, — сказал Женьсиньг, внимательно и с видимым любопытством слушавший Синяева. — Но не совсем понятно.

— Ограничьтесь пока этим, — пошутил Синяев, повторяя недавно сказанные самим Женьсиньгом слова. — А сейчас не отвлекайтесь.

Старый каллистянин улыбнулся.

— Гелиос, — сказал он. — Да, это гораздо легче. Но в честь вас, первых людей, посетивших Каллисто, мы будем говорить «Солнце», хотя это слово труднее.

— На Земле, — сказал Синяев, — слово «Рельос» вошло во всеобщее употребление.

Вслед за Женьсиньгом все прошли внутрь здания.

Там были просторные, очень высокие, но почти пустые комнаты, с блестящими разноцветными полами и огромными окнами.

Было ясно, что это здание не только бьеньетостанция. Вероятно, это был «космический вокзал» — центральное здание острова, который весь представлял собой ракетодром.

Впоследствии они узнали, что здание называлось «Дом неба». Отсутствие мебели, высота стен, статуи, казавшиеся совсем маленькими в огромных помещениях, подчеркивали замысел архитектора.

Поражала необычайная чистота воздуха внутри здания. Может быть, это было следствием близости океана или же действовала специальная вентиляция.

Широков и Синяев ни о чем больше не спрашивали, помня просьбу Женьсиньга.

В одной из комнат на полу темнел синий круг диаметром около трех метров, поверхность которого отсвечивала металлическим блеском. В центре потолка находилось отверстие.

Когда по приглашению Женьсиньга все встали на этот круг, он быстро поднялся, плотно войдя в отверстие на потолке.

Они очутились на крыше здания.

— Своеобразный лифт! — заметил Синяев.

Плоская крыша была выстлана желтыми треугольными плитками и окружена невысокой балюстрадой.

Отсюда хорошо был виден белый шар звездолета и можно было различить возле него крохотные фигурки каллистян.

«Там Дьеньи!» — Широков вдруг понял, что успел соскучиться по ней.

Высоко над головой, в самое небо уходили хрустально блестящие кольца межпланетной бьеньетостанции. Даже вблизи они казались воздушными, трудно различимыми в блеске Рельоса, хотя были сделаны из металла.

Рядом с подъемной машиной стоял небольшой аппарат, напоминавший своим видом школьный телескоп.

Это и была загадочная бьеньтеси.

Возле нее в ожидании стояло трое молодых каллистян.

Широков и Синяев уже начали привыкать к тому, что их появление перед каллистянами вызывает большой эффект, и не обратили никакого внимания на изумленные взгляды, которыми их встретили. Прежде всего их интересовал аппарат. Они знали, что вся планета наблюдала финиш звездолета. Женьсиньг говорил, что каллистяне видели на экранах их обоих. Это значило, что «телевизионная» камера была снабжена телескопическим устройством, позволявшим приблизить снимаемый объект, даже если он находился, как в данном случае, на расстоянии двух километров.

Видя интерес, с которым гости рассматривали бьеньтеси, один из каллистян подошел и стал давать пояснения. Кто-то, очевидно, успел сказать ему, что пришельцы из другого мира понимают каллистянский язык. Из его слов Широков и Синяев вывели заключение, что камера работала на совершенно ином принципе, чем телевизионные камеры на Земле. Она давала цветное и объемное изображение, и передача осуществлялась непосредственно от нее, без прохождения через усилительное устройство мощной промежуточной станции. Каким образом столь небольшая установка могла обладать такой мощностью, чтобы ее передачи воспринимались всеми приемниками Каллисто, осталось неясным.