Читаем без скачивания Кровавые кости - Лорел Гамильтон

Я взглянула в эти глаза и провалилась в длинный черный туннель. Я падала туда, к этому огоньку. Я тянулась к нему. Он согреет мою плоть, утешит сердце. Он станет для меня всеми и всем.

Далеко, как во сне, донесся голос Жан-Клода:

– Анита!

Но было поздно. Ее огонь согрел меня, создал чувство целостности. А боль – такая малая цена за такое счастье.

Черный туннель сомкнулся у меня за спиной, и осталась только тьма и огонек глаз Серефины.

39

Мне снился сон. Я снова стала маленькой. Такой маленькой, что лежала у мамы на коленях, и только ножки чуть свисали. Она обняла меня, и мне было так хорошо и покойно, и никто и ничто не могло меня обидеть, пока мамочка меня держит. Я прижалась головой к ее груди. У меня под ухом билось мамино сердце. Сильный, ровный ритм, и он звучал все громче и громче.

Этот звук меня и разбудил, но я не проснулась. Темнота была настолько полной, что я была как слепая. Я лежала в темноте в объятиях мамы – я заснула, лежа в кровати с ней и с папой. Сердце мамы стучало у меня в ухе, но ритм был не тот. У мамы был шумок в сердце. У нее сердце билось так: сначала медленно, потом пауза, два быстрых догоняющих удара. А сердце, которое я слышала, билось ровнее часов.

Я попыталась подняться и стукнулась головой обо что-то твердое и неподатливое. Руки ощупали тело, к которому я прижималась, и ощутили атласное платье с пришитыми драгоценностями. Лежа в темноте, я попыталась скатиться с этого тела и попала на сгиб руки. Оголенная кожа скользнула по моим голым плечам, бескостная плоть, как у мертвеца, но сердце стучало, заполняя тьму, хотя я изо всех сил старалась отодвинуться.

Наши тела были прижаты друг к другу – этот гроб не был рассчитан на двоих. Пот побежал по моей коже ручьем. Темнота стала вдруг удушающе тесной, горячей. Я попыталась перевернуться на спину, скатиться с этой женщины, но не могла. Места не было.

Даже от моих слабых усилий ее тело шевельнулось, мягкая плоть поддалась. Запаха маминых духов больше не было. Был запах старой крови и затхлости, от которого волосы на шее вставали дыбом. Знакомый запах вампиров.

Я закричала и попыталась отжаться на руках, чтобы отдалиться от нее, и тогда крышка поддалась. Я уперлась спиной в атлас и дерево. Крышка отвалилась, и вдруг я оказалась сидящей верхом на мертвом теле.

Тусклый свет подчеркивал морщины. Неуместным казался тщательно наложенный макияж, как неудачный грим на трупе. Я выбралась из гроба, чуть не упав на пол.

Гроб Серефины стоял на сцене бара «Кровавые Кости». У подножия сцены свернулась клубком Элли. Я перешагнула через нее, наполовину ожидая, что она схватит меня за ногу, но она не шевелилась. Даже не дышала. Она была новоумершей и с восходом солнца становилась мертвой по-настоящему.

Серефина тоже не дышала, но сердце у нее билось, жило. Зачем? Чтобы мне было приятнее? Или от моего прикосновения? Черт, не знаю. Если выберусь, спрошу Жан-Клода. Если он жив. Если она сдержала слово.

Янош лежал посреди зала на спине, сложив руки на груди. Беттина и Паллас прильнули к нему с двух сторон. На полу стоял гроб. Я понятия не имела, который сейчас час, но готова была поспорить, что Серефина целый день спать не станет. Надо было отсюда выбираться.

– Я ей говорил, что ты не проспишь целый день.

Голос заставил меня резко обернуться. Магнус сидел за стойкой, опираясь локтями на полированное дерево, и резал лимон очень острым с виду ножом. Длинные волосы рассыпались вокруг лица. Вдруг он выпрямился, потягиваясь. На нем была одна из тех рубашек, которые берут напрокат, чтобы надеть под фрак. Она была бледно-зеленой и подчеркивала зелень его глаз.

– Ты меня напугал, – сказала я.

Он легко перескочил через стойку и приземлился на ноги, как кот. Улыбнулся – и эта улыбка не была дружелюбной.

– Я думал, тебя не так легко напугать.

Я отступила на шаг:

– Ты чертовски быстро выздоровел.

– Я пил бессмертную кровь, это помогает. – Он глядел на меня с жаром в глазах, который мне не понравился.

– Что с тобой такое, Магнус?

Он отвел волосы с шеи и рванул ворот рубашки так, что две верхние пуговицы отлетели и закружились на полу. На гладкой шее виднелся новый укус.

Я попятилась еще на шаг к двери.

– Ну и что? – Я провела рукой по шее и нащупала свой укус. – Значит, тебе сделали второй укус для пары. Что из этого?

– Она запретила мне пить. Она сказала, что ты целый день проспишь. Что она продержит тебя целый день спящей, но я знал, что она тебя недооценивает.

Я сделала еще один шаг к двери.

– Не надо, Анита!

– Почему? – Я боялась, что знаю ответ.

– Серефина велела мне посторожить тебя, пока она проснется. – Он поглядел на меня печально и безутешно. – Ты лучше сядь. Я тебе соберу что-нибудь поесть.

– Спасибо, не хочется.

– Не беги, Анита. Не заставляй меня применить силу.

– А кто во втором гробу? – спросила я.

Вопрос был для него неожиданным. Волосы Магнуса упали назад, на шею, рубашка осталась распахнутой на груди. Не помню, чтобы в последний раз я видела его грудь или обращала внимание, как волосы лежат на плечах. Наверное, мазь выдыхается.

– Прекрати, Магнус.

– Что прекратить?

– Гламор на меня не действует.

– Гламор может оказаться приятной альтернативой.

– Кто в том гробу?

– Ксавье с мальчиком.

Я бросилась к двери, и он тут же оказался сзади, неимоверно быстрый, но я видала и побыстрее. Большинство из них оказывались мертвецами.

Не делая попыток открыть дверь, я повернулась к нему, и это было для него неожиданностью. Он попался на переворот через плечо почти по учебнику. Я попыталась бросить его на три фута под пол, вложив в прием все силы.

Миг он лежал оглушенный. Я распахнула дверь. Весеннее солнце ворвалось в зал, и лучи легли на Яноша и его женщин. Лицо Яноша отвернулось от света. Я не стала ждать, что будет дальше, а бросилась бежать.

Вопли неслись мне вслед к солнечному свету. Я услышала, как захлопнулась дверь, но не обернулась. Выбежав на подъездную дорожку, я бросилась бежать, вложив в бег все силы. Я слышала, как он топает сзади, но убегать я не собиралась. Выждав до последней секунды, я резко остановилась и ударила ногой. Он успел среагировать и поднырнул, подсек мою опорную ногу, и мы оба свалились на гравий. Я бросила ему в лицо горсть гальки, а он ударил меня кулаком в челюсть. После хорошего удара в лицо всегда бывает мгновение вроде паралича, когда ничего не можешь сделать, только моргаешь. Лицо Магнуса склонилось надо мной, и он не стал спрашивать, не болит ли у меня что-нибудь, – это было его целью. Он поднял меня и закинул на плечи. Я не успела и попытаться что-нибудь сделать, как он ногой распахнул дверь и бросил меня на пол – не слишком бережно. Потом прислонился к двери и запер ее.