Читаем без скачивания Сердцедер - Борис Виан

Борис ВИАН

СЕРДЦЕДЕР

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

Тропа тянулась вдоль обрыва. По ее краям росли окалины в цвету и слегка увядшие опаленки, черные лепестки которых устилали землю. Вздувалась пористая почва, изрытая остроигольными насекомыми; при взгляде на тысячи маленьких дырочек думалось об околевшей губке.

Жакмор неторопливо брел, посматривая на окалины, чьи темно-красные сердца учащенно бились на солнце. При каждом ударе облако пыльцы поднималось, а затем оседало на нехотя вздрагивающие листья. Рассеянные пчелы были не у дел.

От подножия скалы доносилось тихое хрипение волн. Жакмор остановился на узкой кромке, отделяющей его от пропасти, и посмотрел вниз. Там все казалось недостижимым, обрывистым, и пена дрожала в расщелинах скал июльским студнем. Пахло палеными водорослями. У Жакмора закружилась голова, и он опустился на колени, прямо на землистого цвета летнюю траву. Коснувшись вытянутыми руками козлиного помета удивительно неправильной формы, он решил, что здесь водится Содомский козел — разновидность, которую он считал давно исчезнувшей.

Теперь он уже не испытывал такого страха и даже решился взглянуть еще раз. Большие пласты красной породы уходили вертикально вниз, в мелководье, откуда почти сразу же взмывали вверх, образуя скалу, на гребне которой пребывал коленопреклоненный Жакмор.

То там, то здесь всплывали черные рифы, промасленные прибоем и увенчанные колечками пара. Солнце разъедало поверхность моря, отражаясь в накипи искрящимися похабными каракулями.

Жакмор поднялся с колен и зашагал по тропе. Та заворачивала; слева он увидел уже тронутый ржавчиной папоротник и зацветающий вереск. На обнаженных скалах сверкали кристаллы соли, принесенные прибоем. Удаляясь от моря, тропа карабкалась по склону, который становился все круче и круче, огибала грубые глыбы черного гранита, местами помеченные очередными кучками козлиного помета. Самих коз не было и в помине. Их отстреливали таможенники. Из-за помета.

Он ускорил шаг и внезапно оказался в тени, так как солнечные лучи не могли за ним угнаться. Прохлада принесла облегчение, и он прибавил шагу. А цветы окалины так и плыли бесконечной огненной лентой перед его глазами.

По верным приметам он понял, что приближается, и остановился пригладить растрепанную рыжую бороду. Затем вновь бодро зашагал по тропе. Спустя мгновение Дом явился ему во весь рост в обрамлении двух гранитных глыб, выточенных эрозией в форме леденцов на палочке; сдавливая тропу, они казались столбами огромных крепостных ворот. Новый поворот — и Жакмор потерял Дом из виду. Тот находился довольно далеко от обрыва — на самом верху. Когда два мрачных столпа остались позади, ему открылось белоснежное здание, окруженное необычными деревьями. Начинающаяся от крыльца светлая линия лениво петляла вдоль холма и, вдоволь напетлявшись, соединялась с тропинкой, по которой поднимался Жакмор. Он свернул и в знак солидарности тоже запетлял. Дойдя почти до самой вершины, он услышал крики и побежал.

От широко распахнутой калитки до крыльца чья-то заботливая рука протянула ленту красного шелка. Лента вела по лестнице на второй этаж. Жакмор поднялся. В спальне на кровати лежала измученная женщина, потерявшая счет бесконечным родовым схваткам. Жакмор бросил на пол кожаную сумку, засучил рукава и принялся намыливать руки над грубой посудиной из цельного необработанного камня.

II

Одинокий Ангель сидел в своей комнате и удивлялся собственной выдержке. Он слышал, как за стенкой стонет жена, но зайти к ней не решался — она угрожала ему револьвером. Супруга предпочитала кричать без свидетелей; она ненавидела свой огромный живот и не хотела, чтобы ее видели в таком виде. На протяжении двух месяцев Ангель жил отдельно, ожидая, когда все это закончится; самые разные пустяки давали пищу его грезам. Целыми днями он ходил по кругу, узнав из репортажей, что заключенные кружат по камере, как звери в клетке. Вечерами он засыпал, стараясь увидеть во сне ягодицы жены, так как, учитывая размеры ее живота, было предпочтительнее думать о ней сзади. Ночами он часто вздрагивал и просыпался. Зло, в основном, уже свершилось, и ничего удовлетворительного в этом не было.

На лестнице послышались шаги Жакмора. В этот момент крики жены оборвались; Ангель оцепенел. Затем подкрался к двери, прильнул к замочной скважине, но, как ни старался, ничего не смог разглядеть: ножка кровати закрывала все остальное. Только зазря вывихнул себе правый глаз, затем выпрямился и прислушался — не к чему-то, а просто так.

III

Жакмор положил мыло на край посудины и взял махровое полотенце. Вытер руки. Открыл сумку. Тут же в электрическом сосуде закипала вода. Жакмор простерилизовал в ней резиновый напальчник, ловко натянул его на палец и приоткрыл сокровенно-женское, чтобы посмотреть, как разворачиваются события.

Увидев, выпрямился и брезгливо поморщился:

— Их там трое.

— Трое… — прошептала пораженная роженица.

И тут же завопила, поскольку измученная утроба внезапно напомнила о том, что ей очень больно.

Жакмор достал из сумки несколько стимулирующих пилюль и проглотил их; он чувствовал, что ему сейчас достанется. Выдернул грелку из постели и со всей силы швырнул ее на пол, чтобы привлечь шумом кого-нибудь из прислуги. Он услышал, как внизу кто-то забегал и ринулся вверх по лестнице. Появилась сиделка, вся в белом, как на китайских похоронах.

— Подготовьте инструменты, — приказал Жакмор. — Как вас зовут?

— Белянкой меня кличут, — произнесла она с сильным деревенским акцентом.

— В таком случае я предпочитаю вас никак не называть, — пробурчал Жакмор.

Ничего не ответив, девушка бросилась начищать никелированные медицинские штуковины. Жакмор подошел к кровати. Женщина внезапно замолчала. Ее пронзила боль.

Он схватил бритву и с видом знатока обрил роженице лобок. Затем решительно обвел белой чертой границы операционного поля. Сиделка смотрела на него с изумлением, поскольку ее знания в области акушерства за рамки отела не выходили.

— У вас есть медицинский словарь? — спросил Жакмор, откладывая помазок. Завершив приготовления, он склонился над своим произведением и подул на краску, чтобы быстрее высохла.

— У меня есть только Общий Каталог Французских Оружейных Заводов да песенник города Сент-Этьена, — ответила сиделка.

— Досадно, — сказал Жакмор. — В словаре мы могли бы что-нибудь вычитать.

Не дожидаясь ответа, он обшарил взглядом Комнату; тот остановился на двери, за которой томился Ангель.

— А кто томится за дверью?

— Там хозяин… — ответила сиделка. — Он заперт.

В этот момент роженица очнулась и выдала серию пронзительных криков. Ее кулаки сжимались и разжимались. Жакмор повернулся к сиделке.

— У вас есть какой-нибудь таз?

— Пойду посмотрю, — ответила та.

— И пошевеливайтесь, безмозглое создание, — прикрикнул Жакмор. — Или вы хотите, чтобы она загадила нам все простыни?

Сиделка вылетела пробкой, и Жакмор с удовлетворением услышал, как, скатываясь по лестнице, она бьется головой о ступеньки.

Он подошел к роженице и нежно погладил испуганное лицо.

Ее руки судорожно сжали запястье Жакмора.

— Вы хотите видеть мужа? — спросил он.

— О да! — воскликнула она. — Только дайте мне револьвер, он там, в шкафу…

Жакмор покачал головой. Вернулась сиделка с овальной лоханью для ощипа собак.

— Больше ничего нет, — сказала она. — Уж придется вам приспособиться.

— Помогите засунуть это под нее, — приказал Жакмор.

— Тут края острые, — заметила сиделка.

— Ничего. Это вам всем в назидание, — отозвался Жакмор.

— Это глупо, — прошептала сиделка. — Она не сделала ничего плохого.

— А что она сделала хорошего?

Вздувшаяся спина распласталась по стенкам плоской лохани.

— Интересно, — вздохнул Жакмор, — и что же мы будем делать дальше? По-моему, психиатр здесь и вовсе некстати…

IV

Он в нерешительности задумался. Роженица молчала, а оцепеневшая сиделка таращила на него глаза, начисто лишенные какого-либо выражения.

— Нужно, чтобы у нее отошли воды, — сказала она.

Жакмор безразлично кивнул. Потом, встрепенувшись, поднял голову. Смеркалось.

— Это солнце прячется? — спросил он. Сиделка пошла посмотреть. За скалой улетучивался день, и поднимался молчаливый ветер. Она вернулась обеспокоенная.

— Не понимаю, что происходит… — прошептала она.

В комнате стало темно, глаза различали лишь какое-то свечение вокруг зеркала на камине.

— Сядем и подождем, — тихо предложил Жакмор.

В окно пахнуло горькими травами и пылью. День бесследно исчез. Темная глубина комнаты выдавила голос роженицы:

— Со мной это больше не произойдет. Я не хочу, чтобы это повторилось.