Читаем без скачивания Конный пешему товарищ - Сергей Булыга

Булыга Сергей

Конный пешему товарищ

Сергей Булыга

Конный пешему товарищ

Был такой беглый солдат - Балазей. Нигде он гнезда не вил, а ходил по державе, народ веселил и сам над народом смеялся. Он на дуде играл - где на свадьбе, а где на поминках - и тем кормился. Он вообще на мир смотрел просто и ни во что не верил. Потому что, говорил, всякая вера хоть чего, хоть самую малость от человека, но требует. А раз Балазей ничего не имел, то и веровать ему было нельзя - отдавать-то нечего! Было у него, правда, ружьецо, но ружьецо дареное, от самого царя.

А дело вот как было. Будто вроде он, Балазей, словно как бы раньше с самим царем дружбу водил, а потом они рассорились - заморскую принцессу не поделили. Принцесса, она, как и всякая баба, никак выбор сделать не могла: и царь богат, и Балазей орел, и царь простак, и Балазей умен - кого тут предпочесть? Тогда они, как настоящие товарищи, принцессу на кон поставили, в картишки схлестнулись. Царь хоть и выиграл, да передернул - бубнового короля из колоды вытащил. Короли, они всегда царям приятели, так что все вроде бы и справедливо. Но Балазей обиделся, кричит:

- Стой! Положь!

Схватились, разодрали короля напополам. И это чистая правда: Балазей любому, кто желал, свою половину той карты показывал.

- Вот, - говорил, - это моя. А другую половинку у царя спросите.

Верили на слово.

Но и это не все. Царь больше играть не желает, хватает принцессу в охапку. А Балазей, осерчав, за ружье! Оно там на стене висело. Царь, увидев такое дело, сразу в крик:

- Ладно, бери, меняемся!

Балазей посмотрел, посмотрел... А и действительно, красивое ружье! Дуло черненое, курок золоченый, приклад из деревянной душистой породы и весь в рисуночках. А легкое, а емкое! И, как потом оказалось, центрального боя с алмазными кремнями. Принцесса же - сухая, конопатая, гундосит не по-нашему. Царь ее, кстати, и сам на третий год восвояси отправил. То ли дело ружье! С таким ружьем... Оно - не знаю, поверит ли кто, - на тридцать верст стреляло и без промаха.

Так что закинул Балазей дареное ружье за левое плечо и ушел со службы, от царя, от бывшего товарища. И двадцать... ну, десять лет это ружьецо каждый вечер его без единой осечки кормило. Сядет, расскажет, поверят накормят. А не поверят - так вскочит, оскалится, клацнет курком.

- Геть! Геть! - кричит.

Хлипкие разбегутся, смелые останутся. И - пошла потеха! Чего он только не выделывал! Палил куда попало, и все с великой пользой: сундукам замки сшибал, мухам крылья обрубал, всем желающим больные зубы выстреливал без лишнего кровопролития. И за это умельца до отвала кормили и ло упаду поили. Вот какой он был веселый человек!

Но как-то однажды забрел он в такую деревеньку, где не то что царское ружьишко - дуда горластая и та никого не возрадовала. Уж очень дрянное попалось селение: никто там не родился, никто не помирал, никто свадьбу не гулял. Пусто на улице, скука. Идет Балазей, брови хмурит, вздыхает. Вот, думает, осень настала, и руки дрожат, и курки заедает, дуда не поет. Поежился бывший солдат, шапку снял, на небо посмотрел, по сторонам. И видит...

Какой-то валацуга, непотребный оборванец, у забора стоит, на поросенка смотрит. И то сказать: забавный поросенок - молодой, а сала как у старого. Способный, значит. Тут надо бы его хватать и убегать, а оборванец смотрит. Должно быть, очумел от голода. Эх, думает бывший солдат, пропадет человек! 'Подошел он к нему, по сторонам покосился и шепчет:

- Ну, чего смотришь? Дерзай!

- Как дерзать?

- А хотя бы вот так! - Балазей поросенка за нежное ухо берет и от земли отрывает.

Поросенок от подобной лихости речи лишился, молчит. Валацуга говорит:

- Зачем ты его так?

- Как зачем? Откушаем. Аида за мной! - и побежал солдат рысцой к околице.

Валацуга его догоняет, срамит:

- Брось поросенка! Нечестно, неправедно это! - и за рубаху хватает, вот-вот разорвет...

Остановился Балазей, презрительно на валацугу глянул и только отвечать...

Как поросенок осмелел и поднял дикий ор. На ор враз по всему селению калитки заскрипели, людишки показались - кто с топором, кто с вилами. Ведь до чего безобразный народ! Когда Балазей на дуде убивался, так ни один с печки не слез, зато презренный поросячий визг всех на ноги поднял!

Но это мы сейчас пространно рассуждаем, а тогда Балазею не до разговоров было: жизнь или смерть решались. Так что схватил он трофей - и бежать. Валацуга за ним.

Ушли без потерь. Забежали в ближний лес, развели костер, поросенка порешили, сели ужинать...

Нет, на самом деле все куда труднее было. Забежали они, отдышались, Балазей из-за голенища штык достал... А валацуга его за руку хватает, кричит:

- Не позволю! Он краденый!

Тут хотел Балазей... Нет, не стал. Вместе ж крали! Штык опустил и говорит:

- Какой же он краденый? Он купленный!

- Как это купленный? Когда?

- А по дороге. Я им дуду, они мне поросенка. Справедливо?

Посмотрел валацуга, и точно: нет дуды. Балазей ее, видать, дорогой обронил. Ну вот, а я сказал, что без потерь ушли. Хорошая была дуда - в ней парабор на восемь дыр и пищик индюши-ный...

А валацуга:

- Что дуда! Может, им поросенок нужнее.

- Э! - говорит Балазей. - Плохо ты о людях думаешь. Народ всегда к веселью тянется. А это что? Свинья она и есть свинья! - и жахнул штыком в поросячье сердце.

И вот сидят они, едят... Нет, валацуга не ест, только слюни глотает. Он терпит. Блаженный! Бывший солдат на него посмотрел, подмигнул, облизнулся, потом говорит:

- Думаешь, я от рождения такой кровожадный? Отнюдь. Я в юные годы столь ласковый был, что меня в сарафан обряжали. Потом... настали взрослые года, забрили мой высокий лоб; служить отправили. Там каждый день, бывало, еще солнце не взошло, уже кричат: "Подымись! Становись! Глаза направо! Не дышать!" Ну и не дышим. До обеда. Потом болтухи перехватим и начинаем ружейный артикул...

И замолчал Балазей, опечалился. Грустно, досадно, обидно ему! Все годы его горькие, все шомполами битые, голодные, холодные, злые, бродячие тьфу!

А еще валацуга прибавил:

- Да, житие наше прискорбно; живем как трава. Чуть повыше поднялся, так сразу скосили.

- А что делать? - вздохнул Балазей.

- Улететь, - валацуга ответил. - В чистом небе просторно, привольно, там солнышко греет, тепло.

- М-да, - еще горше вздохнул Балазей, - там тепло. И кабы я умел летать, так ... - и задумался: а и действительно, что он тогда бы делал и куда бы полетел?

А валацуга как бы между прочим говорит:

- Человек всю жизнь летает, только многие того не замечают.

Усмехнулся бывалый солдат:

- Это, что ли, во сне?

- Нет, зачем же во сне! - валацуга смеется. - Мы и сейчас с тобой не просто так сидим, а по небу летим.