Читаем без скачивания Страсти по Федоту - Святослав Логинов

Святослав Логинов

Страсти по Федоту

Ночью гуляющие тинэйджеры изгваздали весь парк белой краской, водоэмульсионкой, а то и эмалью. Белая краска не могла повредить трёхохватным деревьям с морщинистой корой, но впечатление она портила, превращая парк в абстрактную декорацию, нелепую и неестественную. Было в этих знаках нечто напоминающее арабское письмо или японскую скоропись, хотя ни арабы, ни японцы не признали бы их своими.

Стальная решётка расчерчивала парк: дорожки, деревья, клумбы — словно вся куцая городская природа была посажена в клетку. Федот не понимал, зачем и кому это нужно, ведь вход в парк свободный, кованые ворота распахнуты днём и ночью.

У самой ограды стоит огромное, в несколько обхватов, дерево. В лесу каждое дерево можно узнать, ольху с черёмухой никто не перепутает, а в городском саду стоят безликие деревья. То, что это не тополь, ясно с первого взгляда, а дальше?.. Липа, ясень, явор? Или, может быть, осокорь? Поди, разберись… Не наши деревья, чуждые. Федот назвал великана вязом, потому что кусок решётки навечно врос в древесину, увяз в ней. Теперь это единое целое, неестественная помесь живого с механическим, что так пугает на картинах Босха. И сегодняшние рисунки на стволах — из той же области.

Не хочется заходить в такой парк, а в какой хочется? Другого нет.

В парк можно попасть через несколько удобных проломов в решётке, но Федот пренебрёг тропинками, ведущими к дыркам, дошагал к центральному входу и прошёл через намертво открытые ворота.

Федот не любил парк, но ещё больше он не любил город. Впрочем, деревню, где прошли детские годы, он тоже не любил. Мать, учительница младших классов, озабоченная не воспитанием учеников, а огородом, коровой и прочим хозяйством, которое ей приходилось волочить в одиночку, тем не менее, сумела приучить сына к чтению, а значит, отвратила от бессмысленных драк, унылого пьянства и прочих радостей, которым предавались Федотовы одноклассники лет, этак, с восьми. Неудивительно, что при первой возможности Федот деревню покинул, выбрав техникум, где было общежитие. Но в городе так и не прижился, не завёл ни семьи, ни друзей. Или, может быть, они не завели Федота. В самом деле, многие ли могут похвастаться, что у них в приятелях есть Федот?

Зато Федот приобрёл привычку гулять по парку. Должно же быть в жизни что-то не функциональное, иначе и в машину превратиться недолго. Проходил вдоль постриженных газонов, никогда не сходя с усыпанных мелким гравием дорожек. Шёл мимо толстых, чужерослых деревьев, мимо кустов жёлтой акации и ядовитой красной жимолости, которую привык называть волчьей ягодой. Сделав непременный круг, возвращался домой к функциональной жизни или шёл через парк в магазин, который находился по ту сторону зелёных насаждений.

Но на этот раз белые знаки на стволах нарушили привычное течение прогулки. В знаках таился непонятный смысл и смутная угроза. Молодые деревца, выкрашенные белым — дело привычное, их мажут известью от солнечных ожогов, а на морщинистых гигантах белая краска смотрится нелепо, словно старик вырядился в штанишки на помочах.

Фонарные столбы хулиганы почему-то обошли стороной. Стоят железные дуры, толщиной с хорошее бревно, этакий подрост для будущего сада. Столбы до самого фонаря выкрашены грязно-зелёной краской, лишь на уровне человеческого роста татуировкой выделяются граффити: всевозможные надписи, сделанные обычным маркером.

Один из условных вязов стоял на самом краю газона, так что его можно было коснуться, не ступая на траву, ходить по которой не велела запретительная табличка. Федот заложил руки за спину и наклонился, разглядывая белые пятна. Не краска это была и даже не эмаль. Ощущение такое, будто ствол местами покрыт плотным слоем тефлона, или сама кора в этом места переродилась в пластик.

Федот осторожно коснулся бугристой поверхности. С чуть слышным чмокающим звуком складки белой коры сомкнулись, ухватив палец. Федот вскрикнул и дёрнулся. Дерево не отпускало. Окружающие складки коры, ещё не белые, жадно зачмокали, стараясь тоже отхватить себе что-нибудь. Федот задёргался уже вовсе бестолково и, сорвав ноготь, высвободил палец.

Бежать надо было отсюда немедленно, но Федот, сунув в рот кровоточащий палец, шагнул на газон, чтобы оглядеть дерево с обратной стороны. Потом ему казалось, что именно это он и ожидал увидеть, хотя на самом деле ничего он не ожидал, просто знал, что не может нормальное дерево так себя вести.

Позади древесного ствола, в недопустимой от него близости, стоял выкрашенный зелёной краской и покрытый белыми пятнами фонарный столб. Толстое железо было словно изжёвано и напоминало кору. Столб наполовину врос в дерево, и было не понять, где кончается древесина и начинается металл. Зато было совершенно понятно, что уродскому столбу палец в рот не клади, уж он-то не выпустит, оттяпает по самый локоть; откушенным ногтем не обойдёшься.

По здравому размышлению, Федоту следовало заорать дурным голосом и помчаться прочь из чудовищного сада, но шок сыграл с ним злую шутку: Федот продолжил прогулку, лишь пострадавшую руку отставил в сторону, чтобы обильно капающая кровь не замарала одежду. И лишь шагов через десять опомнился и, развернувшись, пошёл к дому.

Шёл, смутно соображая, что надо бы идти в травму, всё-таки, ноготь сорван начисто, словно Федот побывал в руках палача. Останавливали две мысли: прежде всего, Федот не знал, где травмпункт находится, а во-вторых, не представлял, что скажет, когда его спросят, при каких обстоятельствах произошёл несчастный случай. Попробуй сказать: «Меня укусило хищное дерево», — из одного медицинского учреждения прямиком попадёшь в другое. По дороге, правда, зашёл в аптеку. Мучительно извиваясь, достал левой рукой из правого кармана деньги, купил бинт и перекись водорода. Провизор глянула заинтересовано и посоветовала ехать в травму. Даже адрес назвала. Добираться туда нужно было на трамвае или маршрутке, и Федот твёрдо решил, что не поедет.

Вдоль дома, где жил Федот, росли кусты и деревья. Деревца были молоденькие и, значит, не кусачие. Во всяком случае, на это хотелось надеяться.

Возле парадной Федот присел на скамейку, ухватив зубами пробку, открыл перекись водорода. Кровь из раны уже не капала, лишь палец ломотно ныл, обещая, что заживать будет долго.

— Отличная вещь — перекись водорода!

На скамеечке рядом с Федотом сидел старичок. Считается, что на скамейках возле парадных сидят исключительно старушки. На самом деле, старичков ничуть не меньше, просто они неприметны, их трудно увидеть, пока они не заговорят. По счастью, старички словоохотливы, иначе так и жили бы неведомо.