Читаем без скачивания Страсти по Федоту - Святослав Логинов

— Что? — переспросил Федот.

— Перекись водорода говорю, отличная вещь! — с готовностью повторил дед. — Убивает патогенную микрофлору.

— А…

— Вишь, как шипит, — старик ажно дрожал от желания просветить собеседника, — это вредные бациллы дух испускают.

— Понятно…

— Ты, главное, со своим пальцем к врачу не ходи, — старичок явно много претерпел от медицины и спешил поделиться опытом. — Вот у меня случился панариций на мизинце. Мне бы его в соде попарить, в марганцовочке, а я к врачу попёрся. Тот меня к хирургу отфутболил, а хирург укольчик сделал и, нет, чтобы панариций вскрыть и гной выпустить, взял этакие клещи, вроде кузнечных, только никелированные, и враз полпальца отстриг. Я взвыл, а он смеётся. Не боись, говорит, новый палец сделаем, лучше прежнего, мы сейчас это умеем. Ну, я шапку в охапку — и дёру. У них так, ноготок увяз, всему пациенту пропасть.

— Понятно, — кивнул Федот, тщетно пытаясь перебинтовать палец.

— Давай, помогу, — дед забрал бинт и начал довольно ловко перевязывать пострадавшую руку. При этом он непрерывно говорил. Федот слушал, понимая, что это плата за помощь.

— Всё зло от врачей, — разглагольствовал соскучившийся по общению старик. — Раньше врачи лечили, а сейчас — ремонтируют, как роботов. Вот у тебя кровь горячая, человеческая, а попадёшь в лапы медикам, они всю кровь выпустят и зальют кровезаменитель. Он даже красный, фуксином подкрашенный, но не настоящий. Человеком ты больше не будешь, станешь весь пластмассовый, вроде манекена в витрине. Видал на проспекте магазин? Вот они там и стоят.

— Зачем это нужно докторам? — вяло спросил Федот. Первый шок уже прошёл, Федота начинал бить озноб.

— Доктора — тьфу! — исполнители. Ты выше бери, — старик многозначительно воздел палец, почему-то не указательный, а огрызок мизинца. — Тем, кто нами управляет, люди не нужны, им нужны манекены. Манекены пластмассовые, ими управлять просто.

— Кино такое было, будто манекены это монстры, которые людей убивают, — поделился сомнениями Федот.

— Кино — ерунда, это разврат хуже телевизора. Его придумали, чтобы такие, как ты, жизни не видели. Вот у тебя телевизор есть?

Федот промолчал, не желая признаваться в столь страшном преступлении. Телевизор у него был, хотя включал его Федот только во время трансляции крупных соревнований.

— Небось, и микроволновка есть, — продолжал обличать старик, — и стиралка индезитовская, и посудомойка… Всякие миксеры-дриксеры, комбайны-бомбайны… А теперь, спрашивается: ты там зачем?

— Для порядка, — ответил Федот, разглядывая забинтованный палец.

— Для порядка — лучше всего манекен. От него мусора меньше. И по газонам он не ходит.

— Я тоже не хожу, — сказал Федот, вспомнив, как сегодня он противоправно ступил на траву.

— Потому, наверное, и уцелел до сего дня, — согласился старик.

— Вы-то, почему уцелели?

— Зачем им меня трогать? Я своё отжил, я уже не человек, а трава газонная. Ни в борщ, ни в Красную армию — никуда не гожусь.

— Меня, — признался Федот, баюкая больную руку, — дерево укусило.

— Бывает… Значит, сунулся, куда не следует. Инициативных всегда в первую очередь оприходывают, — старик глянул на запястье, словно на часы, хотя никаких часов там не было, и добавил: — А мне пора. Хуже нет — нарушать режим, нарушителя сразу берут на заметку.

Старик поднялся, покряхтел для порядка и скрылся в парадной.

Федот подождал с минуту, чтобы внезапный собеседник успел вызвать лифт и уехать, а затем тоже пошёл домой. На свой шестой этаж он поднялся пешком. Боязно стало садиться в лифт, тыкать одним из здоровых пальцев в пластиковую кнопку.

В неуютной однушке — дома, как принято говорить, — Федота встретил злобный отблеск на экране вечно выключенного телевизора. Федот стянул с постели покрывало, накрыл им телеящик, чтобы тот не только не показывал, но и не подглядывал. Теперь слова безумного деда не казались плодом больной фантазии. Вот не станет тебя, и стиральная машина будет раз за разом перемывать твоё чистое бельё, а тостер в уголь пережаривать одни и те же ломтики хлеба. Тостера у Федота не было, но ведь стиральная индезитка была!

Кое-как поужинав, Федот улёгся в постель и с головой укрылся одеялом. Лежал, согревая дыханием ноющий палец, старался не вспоминать безумный день и не думать ни о чём.

Удивительным образом он быстро уснул, хотя и во сне продолжал мучительно и безуспешно не думать.

Проснулся рано, не выспавшийся и словно избитый. А ведь сегодня суббота, день, когда можно поспать лишний час. Так нет, проснулся ни свет ни заря. Позавтракал застарелыми сосисками, индевевшими в холодильнике. Холодильник у Федота тоже был, и, кидая в кипяток потерявшие всякую привлекательность сосиски, Федот думал, что если бы он, Федот, полагающий себя хозяином квартиры и всего, что в ней стоит, исчез бесследно, холодильник так и продолжал бы морозить злосчастные сосиски.

За продуктами надо было сходить ещё вчера. Собственно, Федот и шёл в универсам, который удобно располагался по ту сторону парка. Теперь предстояло повторить поход.

С этой стороны парка на проспект выходил большой, совершенно не продуктовый магазин. Федот никогда туда не захаживал, лишь, проходя мимо, слепо скользил взглядом по толстому витринному стеклу. Но сейчас он приостановился, впервые внимательно глядя на замершие внутри манекены. Те самые, что, согласно несмотренной киношке, были злобными монстрами, а, по словам вчерашнего дедули, идеальными гражданами новой страны.

Спортивные мужчины в тёплых куртках или элегантных офисных костюмах застыли, не закончив движения. Всё в их позах указывало: отвернись, и они продолжат свою жизнь. Не было только лиц, их заменяла чёрная эбонитовая поверхность, на которой не бликовала ни единая искра. И всё же, не избавиться от ощущения, что черноликие смотрят.

За стеклом соседнего террариума — мальчишки. Сидят или стоят в вольных позах, тоже разодеты в пух и прах. У этих лица есть, но они, как раз, не смотрят, личики выражают серьёзнейший восторг, издавна знакомый по физиономиям гипсовых пионеров. А где же дамы? Федот поднял взгляд и, впервые за несколько лет, прочёл вывеску: «Мужская одежда».

Всё понятно, гендерная сегрегация. Тьфу, каких только гадких слов не нахватаешься, живя в городе.

Отвернулся от пластиковых хозяев жизни, по нерегулируемому переходу пересёк проспект.

Вот и парк. Не хотелось входить в гостеприимно распахнутую пасть ворот, но тащиться в обход, вдоль решётки, вросшей в стволы деревьев, было дольше, да, пожалуй, и страшнее. Старик правильно сказал: хуже нет нарушать привычный распорядок.