Читаем без скачивания Мертвые повелевают - Висенте Бласко-Ибаньес

Висенте Бласко Ибаньесъ

Мертвые повелѣваютъ

Часть первая

I

Хаиме Фебреръ поднялся въ девять часовъ утра. Мадò Антоніа, присутствовавшая еще при его крещеніи, ревиительница семейной славы, съ восьми часовъ суетилась въ комнатѣ, приготовляясь разбудить его. Ей показалось, что недостаточно свѣта проходитъ черезъ жалюзи высокаго окна: она открыла деревянныя, источенныя червями створки, лишенныя стеколъ. Затѣмъ подняла занавѣски изъ красной камки, съ золотыми обшивками, словно палатки раскинутыя надъ широкой постелью, старинной, барской, великолѣпной, на которой рождались, производили потомство и умирали поколѣнія Фебреровъ.

Ночью, вернувшись изъ казино, Хаиме строго – настрого приказалъ разбудить себя пораньше. Онъ приглашенъ на завтракъ въ Вальдемосу. Отлично! Было прекраснѣйшее весеннее утро; въ саду хоромъ заливались птицы на цвѣтущихъ вѣтвяхъ, колеблемыхъ морскимъ вѣтромъ дувшимъ поверхъ стѣны.

Служанка вышла въ кухню, увидавъ, что сеньоръ наконецъ, рѣшился разстаться съ постелью. Хаиме Фебреръ почти не одѣтый расхаживалъ по комнатѣ передъ окномъ, раздѣленномъ надвое тончайшей колонной. Онъ не боялся, что его увидятъ. Напротивъ находился такой же старинный дворецъ, – громадный домъ съ небольшимъ числомъ оконъ. Передъ его окномъ тянулись стѣны неопредѣленнаго цвѣта, съ глубокими трещинами и остатками старой окраски. Улица была узкая, и стѣну, казалось, можно было достать рукой.

Хаиме поздно заснулъ: онъ волновался и нервничалъ, размышляя о важномъ шагѣ, который ему предстояло утромъ совершить. Отъ тревожнаго, непродолжительнаго сна голова его отяжелѣла; онъ почувствовалъ властную потребность освѣжиться сладостно – прохладной водой. Умываясь въ студенческой, маленькой, простой чашкѣ для бритья, Фебреръ сдѣлалъ печальное лицо. О, нищета!.. He было самыхъ примитивныхъ удобствъ въ этомъ домѣ, домѣ барской, старинной роскоши, – такой роскоши современные богачи не могли создать. Бѣдность, со всѣми ея огорченіями, подстерегала его въ этихъ залахъ, напоминавшихъ блестящія декораціи нѣкоторыхъ театровъ, которыя онъ видѣлъ, путешествуя по Европѣ.

Словно посторонній человѣкъ, впервые входящій въ спальню, съ удивленіемъ разглядывалъ Фебреръ громадную комнату съ ея высокимъ потолкомъ. Его могущественные предки строили для гигантовъ. Каждая комната дворца была величиною съ новѣйшій домъ. Въ окнѣ не имѣлось стеколъ, какъ и въ остальныхъ окнахъ зданія, и зимою приходилось держать створки затворенными: свѣтъ проникалъ тогда лишь черезъ жалюзи окна, почернѣвшія отъ времени, покрытыя осколками стекла. He было ковровъ на полу изъ песчанаго, мягкаго майорскаго камня, изрѣзаннаго какъ дерево прямоугольниками. Потолки сохраняли еще слѣды блеска старинной штукатурки, то темные, съ искусственными соединеніями, то съ внушительной позолотой, и на ней выступали цвѣтныя поля родовыхъ гербовъ. Высочайшія, просто выбѣленныя известкой стѣны исчезали въ однѣхъ комнатахъ за рядами картинъ, а въ другихъ – за великолѣпными занавѣсками яркихъ цвѣтовъ, не потускнѣвшихъ отъ времени. Спальня была украшена восемью шпалерами цвѣта зелени высохшаго листа: на нихъ – сады, широкія аллеи съ осенними деревьями, съ площадкой въ концѣ, гдѣ бродили олени или струились уединенные ключи въ тройныхъ водоемахъ. Надъ дверьми висѣли старинныя итальянскія, приторно – слащавыя картины: дѣти, сверкая янтарными тѣлами, играли съ курчавыми ягнятами. Арка, отдѣлявшая спальню въ точномъ смыслѣ слова отъ остальной части комнаты, имѣла нѣсколько тріумфальный видъ: колонны съ желобками поддерживали рѣзную листву, – все изъ блѣднаго, скромнаго золота, словно у алтаря. На столѣ восемнадцатаго вѣка красовалось многоцвѣтное изображеніе св. Георгія, топчущаго мавровъ своимъ скакуномъ. Дальше – кровать, импонирующая кровать, памятникъ семейной гордости. Нѣсколько старинныхъ креселъ, съ кривыми ручками, съ краснымъ выцвѣтшимъ и вылѣзшимъ бархатомъ – мѣстами виднѣлась бѣлая рама – стояли въ перемежку съ соломенными стульями и плохенькимъ умывальникомъ. «О, нищета!» – снова подумалъ собственникъ майората. Старый, огромный домъ Фебреровъ, съ его красивыми окнами безъ стеколъ, съ его залами въ шпалерахъ, но безъ ковровъ, съ его почтенною мебелью, перемѣшанною съ самыми жалкими предметами, походилъ на принца въ нищетѣ, еще гордо драпирующагося въ блестящій плащъ и со славной короной на головѣ, но необутаго и безъ бѣлья.

Таковъ былъ этотъ дворецъ, величественная, пустая громада, – нѣкогда хранительница славы и богатствъ его предковъ. Одни были купцами, другіе – воинами, третьи – мореправителями. Гербы Фебреровъ развевались на вымпелахъ и флагахъ болѣе чѣмъ полсотни марсовыхъ судовъ – цвѣта майорскаго флота, которыя, получивъ приказанія въ Пуэрто Пи, отправлялись продавать островное масло въ Александрію, грузили пряности, шелкъ и благовонія Востока въ Мало – Азіатскихъ гаваняхъ, торговали съ Венеціей, Пизой и Генуей или, минуя Геркулесовы столбы, пропадали въ туманахъ сѣверныхъ морей и возили во Фландрію и Ганзейскія республики полуфарфоръ валенсійскихъ морисковъ, называвшійся у иностранцевъ майоликой, изъ-за его маіоркскаго происхожденія. Постоянное плаваніе по морямъ, кишѣвшимъ пиратамъ, сдѣлало изъ семьи богатыхъ купцовъ племя храбрыхъ солдатъ. Фебреры сражались или заключали союзы съ турецкими, греческими и алжирскими корсарами, эскортируя ихъ флоты по сѣвернымъ морямъ, грозя англійскимъ пиратамъ, и однажды, при входѣ въ Босфоръ, ихъ галеры даже напали на генуэзцевъ, монополизировавшихъ торговлю съ Византіей. Потомъ эта династія морскихъ воиновъ, прекративъ торговое мореплаваніе, платила дань кровью, защищая христіанскія королевства и католическую вѣру, отрядивъ часть своихъ сыновей въ святую милицію мальтійскихъ рыцарей. Младшіе члены дома Фебреровъ, вмѣстѣ съ водой крещенія, получали на свои пеленки вышитый бѣлый восьмиконечный крестъ, символизировавшій восемь блаженствъ, Придя въ зрѣлый возрастъ, они командовали воинственными галерами Ордена и кончали свои дни богатыми мальтійскими командорами, повѣстствуя о своихъ подвигахъ дѣтямъ своихъ племянницъ. и поручая уходъ за своими недугами и ранами невѣрнымъ рабынямъ, жившимъ съ ними, не смотря на обѣтъ цѣломудрія. Знаменитые монахи, проѣзжая черезъ Майорку, изъ крѣпости Альмудайны дѣлали визиты во дворецъ Фебреровъ. Одни были адмиралами королевскаго флота, другіе губернаторами отдаленныхъ областей. Нѣкоторые покоились вѣчнымъ сномъ въ соборѣ Ла Вилетте: вмѣстѣ съ другими славными майоркинцами; Хаиме видѣлъ ихъ гробницы при посѣщеніи Мальты. Пальмская «Лонха» (биржа), красивое готическое зданіе около моря, въ теченіе вѣковъ было леннымъ владѣніемъ его предковъ. Фебрерамъ принадлежало все, что выбрасывали на сосѣдній молъ галеры съ высокими башнями, кеньги съ тяжелыми остовами, легкія фусты, суда съ косыми парусами, плоты и другія суда тѣхъ временъ. И въ громадномъ, колонномъ залѣ «Биржи», у соломоновыхъ колоннъ, терявшихся во мракѣ сводовъ, его предки принимали, словно короли, восточныхъ мореплавателей, въ широкихъ шароварахъ и ярко – пурпурныхъ колпакахъ, генуэзцевъ и провансальцевъ въ короткихъ плащахъ съ клобуками, храбрыхъ вождей острова въ красныхъ остроконечныхъ каталонскихъ шапкахъ. Венеціанскіе купцы посылали своимъ майоркскимъ друзьямъ мебель краснаго дерева съ изящной рѣзьбой изъ слоновой кости и глазури или большія зеркала съ голубымъ стекломъ и кристальной рамкой. Возвращавшіеся изъ Африки мореплаватели привозили пучки страусовыхъ перьевъ, слоновые клыки. И тѣ и другія драгоцѣнныя вещи шли на украшеніе залъ дома, благоухающихъ таинственными духами – подаркомъ азіатскихъ товарищей.

Фебреры въ продолженіе вѣковъ были посредниками между востокомъ и западомъ, сдѣлали изъ Майорки складъ экзотическихъ продуктовъ, которые ихъ корабли развозили по Испаніи, Франціи и Гоіландіи. Баснословныя богатства текли въ домъ. Иногда Фебреры устраивали займы королямъ. Но не смотря на это минувшей ночью Хаиме, послѣднему изъ рода, проигравшему все, что имѣлъ (нѣсколько сотъ песетъ) пришлось, чтобы отправиться утромъ въ Вальдемосу, взять деньги у контрабандиста Тони Клапеса, грубаго, но смышленнаго человѣка, самаго вѣрнаго и безкорыстнаго изъ его пріятелей.

Причесываясь, Хаиме посмотрѣлъ въ старинное зеркало, расколотое, съ туманнымъ стекломъ. Тридцать шесть лѣтъ: не могъ пожаловаться на наружность! Безобразенъ, грандіозно безобразенъ, какъ выражалась женщина, имѣвшая нѣкоторое вліяніе на его судьбу. Уродство доставило ему однажды успѣхи въ любви. Миссъ Мэри Гордонъ, бѣлокурая идеалистка, дочь губернатора англійскаго архипелага въ Океаніи путешествовавшая по Европѣ въ сопровожденіи одной довѣренной особѣ, познакомилась съ нимъ какъ-то лѣтомъ въ мюнхенскомъ отелѣ и, очарованная, сдѣлала первыя шаги. Испанецъ, по мнѣнію миссъ, былъ живымъ портретомъ Вагнера въ молодости. И, улыбаясь пріятному; воспоминанію, Фебреръ разсматривалъ свой шарообразный лобъ, придавившій, казалось, своей тяжестью внушительные, маленькіе, ироническіе глаза, оттѣненные толстыми бровями. Носъ острый, орлиный, – носъ, какъ у всѣхъ Фебреровъ, смѣлыхъ хищныхъ птицъ морскихъ пустынь; презрительный, поджатый ротъ; выдающійся подбородокъ, покрытый нѣжной и рѣдкой растительностью бороды и усовъ. О, восхитительная миссъ Мэри! Съ годъ продолжалось веселое сгранствѳваніе по Европѣ. Она, безумно влюбленная въ него благодаря сходству съ геніемъ, хотѣла выйти за него замужъ и толковала ему о милліонахъ губернатора, мѣшая романтическіе восторги съ практическими наклоннастями своей расы. Но Фебреръ, въ концѣ концовъ, сбѣжалъ, не дожидаясь, пока англичанка промѣняетъ его на какого-нибудь режиссера оркестра, человѣка, болѣе похожаго на ея кумира.