Читаем без скачивания Соблазн - Конрад Эйкен

Конрад АЙКЕН

Conrad AIKEN. The Impulse

СОБЛАЗН

Майкл Лоус брился, мурлыча себе под нос, и с удовольствием разглядывал свое лицо: бледноватое, неправильное, на котором правый глаз сидел чуть выше левого, а бровь взлетала острым изломом. Бог даст, сегодня повезет больше, чем вчера. Честно говоря, он уже знал, что день будет лучше вчерашнего, потому и мурлыкал песенку. Раз в две недели он устраивал себе такую разрядочку и смывался на целый вечер перекинуться в бридж с Гурвицем, Брайантом и Смитом. Сказать Доре за завтраком? А, лучше не надо. Вчера они малость поскандалили из‑за неоплаченных счетов, да и сегодня она ему положит еще пачку рядом с тарелкой. За квартиру, за уголь, доктора к детям вызывали. Ох, жизнь! Пора, наверно, опять скакнуть. И Дора что‑то в последнее время беспокойная…

Но он напевал и думал о бридже. Вообще‑то, ни к Гурвицу, ни к Брайанту, ни к Смиту его не тянуло: парни как парни, знакомые, как говорится, до первого поворота. Только где найдешь себе компанию, если прыгаешь всю жизнь с места на место, крутишься, крутишься, и всё против тебя! Впрочем, неплохие ребята, чтобы разрядиться за картишками, совсем неплохие, а Гурвиц всегда приносил чего выпить. Поужинать у Грека, а потом завалиться к Смиту. Подождет почти до вечера и звякнет Доре, будто всё неожиданно получилось. Привет, Дора! Это ты, дорогая? Да, да, Майкл и Смит пригласили, понимаешь, заглянуть к ним в бридж перекинуться. Я здесь перекушу в городе, а домой последним поездом, как всегда. Ну, ладно… Пока!

Всё начиналось отлично. Дора за завтраком молчала, но без вредности. Пачка счетов, конечно, лежала, но ничего не было сказано, и пока Дора собирала детей в школу, он выскользнул, спохватившись, что опаздывает, хотя на самом деле времени вполне хватало. Кажется, неплохо сыграл! Он снова замурлыкал, когда дожидался поезда. Тэлло–ралло–ралло! А, черт с ними, со счетами, подождут! Никто не может всё сделать сразу, и он не может, тем более, если кругом одни неудачи. И если он иногда урывает вечер, чтобы отдохнуть и чуть развлечься, что тут плохого?

В полчетвертого он позвонил Доре и сказал, что вернется позже.

— Ты уверен, что вообще когда‑нибудь вернешься? — холодно спросила Дора.

Такие у нее шутки! Вот знать бы заранее…

Все сошлись в греческом ресторане, начали с парочки араксов, от которых ему стало тепло, перешли к красному с плохими маслинками, к плову и другим незнакомым блюдам, а потом все зашагали по Бойлстон–стрит на квартиру Смита. Крепко морозило: градусов минус двадцать, и улицы посыпал тонкий сухой снежок. У Смита было тепло и уютно, он предложил джин и пуэрто–риканские сигары, показал снимок своей летней подружки с Ревир–бич и, наконец, уселись все за долгую, покойную, милую сердцу партию.

Вот в один из перерывов, когда они, откинувшись, вытянули ноги и налили по новой, начался этот разговор. Майкл так и не вспомнил, кто же из них первый заговорил о соблазнах. Может, Гурвиц, который, пожалуй, только один из трех тянул на интеллектуала, хотя высоколобым его б не назвали. У него иногда бывали заскоки, и такая муть вполне могла прийти ему в голову. Во всяком случае он стал со смаком развивать идею.

— А что, — сказал он, — каждый может. У вас разве не бывало: будто кто‑то влез в душу и толкает — а слабо тебе такое? И ты, черт побери, ничего не делаешь, потому что знаешь: только попробуй — сразу заберут в каталажку.

Вот встречаешь на улице какого‑нибудь типа: и так охота плюнуть ему в рожу! Или такую девулечку, что сразу расцеловал бы или просто взял за руку в автобусе. Поняли, о чем я?

— Поняли, спрашиваешь? Да если б я начал рассказывать, какая дурь иногда находит… — вздохнул Смит.

— А со мной сколько раз было! — добавил Брайант.

— А вот бы просто, — развивал идею Гурвиц, — взять и поддаться! Поняли, о чем я? Искушение так близко. Такая кисонька рядом — только протяни руку и тронь ее за плечико или за что другое… — о чем тут беспокоиться? И, наверно, думаете, если ей это не понравится, так сделаю вид, что нечаянно…

— Как те шалапуты, что бритвочками меховые шубы резали, — сказал Майкл. — А ведь сперва тоже, наверно, только соблазн был, порыв какой‑то, а потом уже — привычка.

— А как же. И еще, которые у девчонок косы ножницами отхватывали. Захотели и сделали… Или, допустим, украсть…

— Украсть? — переспросил Брайант.

— Ну, а чего же. Вот мне часто хочется… Лежит себе на прилавке такая, значит, штучка: ножик, там, или галстук, или коробка конфет — раз, и в карман! А потом к другому прилавку или к фонтанчику попить. Что тут ненормального? Мы все любим вещи. Почему же их не брать? Или не сделать, что хочется. А вся наша цивилизация что? Чуть поскрёб — и нету.

— А если поймают? Боже! — просто выпучил глаза Смит.

— Кого тут собираются ловить? Кто это собрался отмочить такое? Нет, мы таких штук не делаем, но хотим же — вот что интересно! Ох, Господи, ну бывают моменты, готов бы разом всё к черту послать: вот чмокну ее, и пропади всё пропадом!

— Да, бывает… — вздохнул Брайант.

Майкл удивился такому обороту разговора: его тоже нередко подмывало на разное, и узнать, что подобные склонности свойственны многим было ему как бы облегчением.

— Ну, конечно, каждый ощущал что‑то в этом роде, — сказал он с улыбкой, — и я тоже… А вот если бы все‑таки поддаться?

— Нет, у нас такого не случалось, — ответил Гурвиц.

— Да, я знаю, а вот если бы?

Гурвиц безразлично пожал толстыми плечами.

— Нет, это, ребята, плохо кончится.

— Плохо, плохо, — подтвердил Смит, тасуя колоду.

— Ну его! — сказал Брайант.

Снова пошла игра, наполнили бокалы, задымили трубками, посмотрели на часы. Майклу надо было помнить о последнем поезде на одиннадцать пятьдесят. Но эта странная идея не оставляла его, она завлекала и манила. Вот все здесь присутствующие хотели что‑то украсть — пусть там зубную щетку или книжку, или коснуться рукой очаровательной незнакомки в подземке — всех одолевали такие соблазны — так почему бы не стать колумбом в мире морали и не осмелиться?..

Он вспомнил, что однажды, когда ему было десять лет, украл морскую раковину в комнате у соседа — одно из самых потрясающих переживаний в его жизни. Он спрятал раковину в матроске и вынес с высоко задранным носом. А когда позднее подозрение пало на него, он разбил раковину на кусочки на заднем дворе. И как часто потом, рассматривая коллекцию марок у Паркера, тех американских…

Игра прервала его воспоминания, да и время подошло для последней рюмашки. Брайант подвез их до Парк–стрит. Майкл был малость на взводе, но шел, не качаясь. Он весело помахал Брайанту и Гурвицу и стал пропахивать борозды в снегу ко входу в подземку. Радужно играли огни на снегу, особым голосом прозвонили церковные куранты, отбивавшие четверть часа, полчаса… Сколько времени! Сколько еще времени! Можно зайти в магазин–аптеку попить горячего шоколаду: теплый свет из окна падал на заснеженный тротуар. Он пересек зигзагом улицу и вошел внутрь.

И тут же в нем возникла убежденность, что зашел он не за шоколадом, совсем не за шоколадом! Он зашел, чтобы украсть. Он зашел проверить силу соблазна и увидеть, во–первых, удастся ли ему что‑то легко стащить, и, во–вторых, принесет ли ему кража настоящее удовлетворение. В помещении было полно публики, только что вывалившейся из соседнего театра. Все сгрудились в три ряда вокруг фонтанчика с содовой водой и будки кассира. Там в конце у туалетов и рецептурной было посвободнее, но всё же достаточно народу для удачи. Все продавцы были заняты. Он держал руки в боковых карманах пальто, глубоких и широких, просто как на заказ для такого дела. Быстрое движение руки над столиком или прилавком и штучка падает…

Как странно, но он не испытывал ни малейшего волнения: может быть, из‑за джина. Напротив, ему было очень легко и даже радостно. Он улыбался и медленно проталкивался сквозь толпу по правой стороне торгового зала к его концу, сперва одним плечом, потом — другим, успевая окинуть критическим и оценивающим взглядом товары, наваленные на прилавках и лотках, сдвинутых к центру зала. Там были превосходные пульверизаторы, но болтающаяся груша могла наделать бед. Лежали пачки почтовой бумаги в картонках. Целая корзина одежных щеток. Зеленые термосы. Кофеварки… Ну, тут и смотреть нечего — очень большие. Поднос с разноцветными зубными щетками, одеколоном, авторучками — и тут он влюбился с первого взгляда: вот она, его жертва! Он широко раскрыл глаза, очарованный этой восхитительной вещицей: бритвенным станочком «люкс» из тяжелого золота, в футляре из змеиной кожи с алой плюшевой подкладкой.

Нет, не надо глядеть слишком долго — кто‑то из продавцов может обратить внимание. Он быстро запомнил точное расположение коробочки: у края стеклянного прилавка, и проиграл в уме то движение, которым он вдруг прикроет ее и схватит. Указательный палец сзади, большой — спереди, потянуть коробочку вперед и сразу в карман. При этих мыслях мышцы руки приятно напряглись. Он продолжал медленно двигаться по кругу: мимо рецептурной, прилавка с конфетами, постоял около витрины с зажигалками и точилками, а потом быстро повернулся и стал не спеша возвращаться к своей жертве. Всё сулило удачу: прилавок был сейчас свободен — ни продавцов, ни покупателей. Он подошел, наклонился, как бы рассматривая малюсенькие филигранные несессеры в глубине, и даже взял один левой рукой. Так он прикрыл собой коробочку, и ничего не было проще, чем зажать ее, как задумано, большим и указательным пальцем другой руки, мягко закрыть и опустить в карман. Всё удалось в момент. Он еще немного повертел несессер в руках то так, то этак, подставляя к свету и как бы любуясь блеском. Вещица сверкала очень мило. Потом он положил ее обратно на кучку коробочек, повернулся и пошел к фонтанчику с содовой: точно как советовал Гурвиц…