Читаем без скачивания Соблазн - Конрад Эйкен

Майкл проталкивался сквозь толпу к горячему шоколаду, когда вдруг почувствовал на своем локте чью‑то крепкую руку. Он обернулся и увидел мужчину в шляпе с опущенными полями и в грязном пальто с поднятым воротником. Мужчина улыбался очень недобро.

— Ты думал, как ловко у тебя получилось? — тихо произнес он, впрочем, не упустив ни грана язвительности. — Пошли со мной, мистер!

Майкл дружелюбно улыбнулся, но ощутил легкий испуг. Сердце застучало.

— Не понимаю, о чем вы? — спросил он всё еще улыбаясь.

— Сейчас поймешь!

Мужчина шел к дальнему концу магазина и тащил Майкла за собой, вцепившись в локоть парализующе жесткой хваткой. Майклом одновременно овладели гнев и ужас. Он думал вырваться, но боялся устроить сцену. Лучше не надо. Он позволил бесславно протащить себя по всему магазину к двери в заднем прилавке, а потом в комнатку, где служащий отмерял в склянки какую‑то желтую жидкость.

— Объясните мне, пожалуйста, что всё это значит? — спросил он со всей холодностью, на которую был способен, но голос чуть дрожал. Мужчина в шляпе пропустил его слова мимо ушей и резко кивнул служащему:

— Зови сюда шефа.

Майклу он улыбнулся суженными глазами, и Майкл, охваченный ужасом и паникой, тупо улыбнулся в ответ.

— Что вы вдруг… — начал он.

Тут появился шеф с продавцом, и всё завертелось с тошнотворной скоростью.

Руку Майкла яростно выхватили из кармана, детектив извлек злосчастный футляр из змеиной кожи, а шеф и продавец сразу опознали его. Оба посмотрели на Майкла странно, с выражением, в котором удивление, презрение и неловкость смешивались с легким любопытством.

— Наш, конечно, — сказал шеф, медленно поднимая глаза на Майкла.

— Я заметил, как он его наколол, — сказал детектив. — Ну, что теперь скажешь? — спросил он с той же злой ухмылкой.

— Это в шутку, сказал Майкл, — и щеки его запылали. — Я просто поспорил с приятелями… Могу доказать. Хотите, позвоню им?

Трое мужчин молча смотрели на него с легкой недоверчивой улыбкой.

— Можете, конечно, можете, — любезно согласился детектив, — в суде докажете… А сейчас пошли со мной, мистер.

Майкл был ошарашен грозным разворотом событий, но мысль его продолжала работать. Может быть, удастся растолковать этому парню как мужчина мужчине, когда они выйдут на улицу? С такими мыслями в голове он прошел, повинуясь крепкой руке, в заднюю дверь и очутился в темном переулке за магазином. Снег уже перестал, и дул холодный ветер. Но мир, столь прекрасный лишь четверть часа назад, потерял всю привлекательность. Они шли по переулку чуть не по колено в снегу, и детектив продолжал держать руку Майкла со страстной твердостью.

— Нам машины не надо, — сказал он. — прогуляемся пешком, мистер. Тут близко.

Они шли по Тремонт–стрит, и даже в эту минуту Майкл не переставал удивляться, как всё чрезвычайно странно. Сколько людей кругом, и никто не знает, что сейчас его, Майкла Лоуса, ставшего вором совсем случайно, ведут в тюрьму. Так всё нелепо, что и говорить не стоит! А если ему не поверят? От этой мысли бросило в дрожь. Невозможно такое, совершенно невозможно. Когда он расскажет, как было дело, позвонит Гурвицу, Брайанту и Смиту, там только посмеются, да и всё.

Посмеются, да и всё.

Он начал рассказывать детективу: как они заговорили за бриджем о соблазнах. Просто приятельская забава — посмеялись тогда над этим, а чтоб проверить, что может получиться, он взял и сделал. Почему только его голос звучал так неуверенно, так неубедительно? Детектив не замедлил шага, не повернул головы. Его деловая мрачность пугала. Майклу показалось, что он вообще не обращал внимания на слова, подумалось даже, что такой низколобый исполнитель просто не способен понять… Он решил сыграть на чувствительной струне.

— Послушайте же, ради Бога, меня жена ждет!

— И детки, а как же!

— Да, и детки.

Детектив резко повернул шею в грязном воротничке и криво ухмыльнулся:

— И Санта Клаус в этом году не придет, — сказал он.

Майкл понял, что нету смысла объяснять — одна потеря времени.

— Что с вами говорить, — сказал он сдавленным голосом. — Вы так привыкли к обращению с преступниками, что видите в людях одних преступников, ex post facto [1].

— Это точно.

Когда его привели в участок и без церемоний представили дежурному лейтенанту, Майкл снова попытался объясниться. Но что‑то такое было написано на лицах лейтенанта и сержанта во время рассказа, по которому Майкл понял, что дело плохо. Конечно, они не поверили ему ни на йоту. Но, посоветовавшись, всё же решили позвонить Брайанту, Гурвицу и Смиту и расспросить. Сержант пошел звонить, а Майкл уселся на деревянной скамье. Прошло пятнадцать минут, тикали часы, а лейтенант что‑то медленно записывал в журнал и часто пользовался промокашкой. Послали еще одного сотрудника посмотреть, нет ли на Майкла чего в картотеке. Этот господин вернулся первым и доложил, что ничего нет. Лейтенант чуть оторвал глаза от журнала и продолжал писать. Тогда упал первый тяжелый удар. Сержант доложил, что не смог дозвониться до Смита (еще бы, подумал Майкл, он сейчас где‑то у Сквигглов), но поговорил с Гурвицем и Брайантом. Оба понятия не имели ни о каком пари и оба, как ему показалось, нервничали. Сказали, что они мало знают Лоуса: так просто, знакомые, и дали понять, что не хотят ни во что вмешиваться. Гурвиц добавил, что у Лоуса, кажется, большие денежные затруднения.

Тут Майкл вскочил, ощущая, как кровь приливает к его лицу:

— Вот вруны, черт бы их побрал! — заорал он. — Ну, трепло же…

— Увести! — приказал лейтенант, подняв брови и сделав жест ручкой с пером.

После пятиминутного телефонного разговора с Дорой Майкл пролежал в камере всю ночь, не сомкнув глаз. Что‑то в холодном тоне Доры испугало его больше всего прочего.

А когда Дора пришла переговорить с ним на следующее утро в девять, тревога оказалась вполне оправданной. Дора была далекой, холодной и решившейся. Совсем не такой, как он надеялся: исполненной сочувствия и желания помочь. Она не предложила нанять адвоката или что‑то сделать, а спокойно выслушав его рассказ, отнеслась к нему, как показалось Майклу, как к беспардонному вранью. И снова как тогда, когда он пересказывал этот совершенно пустячный эпизод — обсуждение «соблазнов» за игрой в бридж — говорил о выпивке, о пустом пьяном задоре произвести совершенно безвредный маленький опыт, снова, как и тогда, когда он рассказывал всё это детективу из магазина, он ощущал, как неискренне и неубедительно звучит его голос. Как если бы он сознавал себя виновным. В горле у него пересохло, он всё время запинался, терял мысль, вставлял какие‑то не те слова.

Когда он, наконец, кончил, Дора молчала.

— Ну скажи же хоть что‑то! — рассердился он прождав минуту Не смотри на меня так! Я же не преступник!

— Я найму тебе адвоката, — сказала Дора.

— Ну, Дора, неужели ты думаешь…

Он смотрел на нее, не веря себе: неужели она действительно думает, что он — вор? И вдруг, снова взглянув на нее, он осознал, сколько времени ушло с тех пор, когда эта женщина была ему по–настоящему близка. Как далеко отплыли они друг от друга! Она была ожесточена, да, именно ожесточена его неудачами. Всё это время в ней постепенно накапливалась обида. Обида на его неспособность заработать деньги для детей, на мелкое вранье и уловки, к которым они вынуждены были прибегать из‑за неоплаченных счетов, унизительное упрашиванье кредиторов, частые переезды из города в город — она не раз говорила ему, и это было правдой, что у нее из‑за этого нет друзей — и, он это знал, ее обижали его веселые вечеринки с Гурвицем, Брайантом и Смитом, которые были для семьи непозволительной роскошью. Наверно, действительно были. Но разве нельзя дать мужу хоть какую‑то поблажку?..

— Знаешь, нам лучше в это не вдаваться, — сказала она.

— Ну, неужели ты мне не веришь?

— Я найму тебе адвоката, хотя не знаю, где взять деньги на гонорар. У нас в банке всего семьдесят семь долларов, а через неделю платить за квартиру. У меня, конечно, будет зарплата, но я не хочу трогать мои собственные сбережения, потому что они могут понадобиться мне и детям.

А как же. Всё правильно. Женщины и дети в первую очередь, — подумал с горечью Майкл, но промолчал. Он смотрел на эту непонятную, холодную маленькую женщину с напряженным любопытством. Как странно, просто немыслимо! Семь лет она его жена, и ему казалось, что он знает ее насквозь, любой завиток почерка, легчайшее изменение интонации; страсть к клубнике, странную манеру пения; смуглую родинку на плече, крохотные пальцы ног, нелюбовь к шелковому белью. И ее особый, когда они говорили по телефону, тон — всегда удивлявшую его холодную резкость, будто она была гораздо тверже, чем ему казалось. И волнистые движения в кошачьем ритме, когда она расчесывала на ночь волосы перед зеркалом, откинув голову на сторону и уперев колено в комод. Он знал все эти мелочи, которых не знал никто другой, но сейчас они всё равно ничего не значили. Женщина стояла перед ним, непроницаемая, как стена.