Читаем без скачивания Покаяние души - Инга Берристер

Инга БЕРРИСТЕР

ПОКАЯНИЕ ДУШИ

* * *

Гостиная была усыпана еловыми лапками, и клубок алой ленты, трудолюбиво размотанный кошкой, ярким пятном горел на темном фоне ковра. Весело плясали язычки пламени в камине, где сгорали яблоневые ветки, и отблески огня оживляли угрюмость зимних сумерек.

Однако сегодня, вернувшись домой. Мод воспринимала все это без обычного воодушевления. Только что она говорила с матерью, и то, что она услышала, мало ее ободрило. Трудно было поверить, что минуло всего-то неполных два дня с тех пор, как отца увезли в больницу.

До того времени ни Мод, ни ее мать не подозревали, что с отцом что-то неладно. Гордон Берне, рослый загорелый мужчина пятидесяти с небольшим лет, всегда отличался неуемной энергией и жизнелюбием.

Даже теперь, когда копна его темных волос стала совсем седой, Мод нелегко было смириться с тем, что отец стареет. Она нахмурилась, напряженно покусывая нижнюю губу. У них всегда была такая дружная семья…

Многие сверстники Мод удивлялись тому, что она не только довольствуется работой в семейном бизнесе, но и до сих пор по собственной воле живет с родителями. В душе Мод признавала, что для двадцатитрехлетней девушки такой выбор и впрямь необычен, однако она никогда не испытывала стремления к так называемой самостоятельной жизни.

Заверещал звонок, и Мод с бьющимся сердцем бросилась к телефону. Должно быть, это опять звонит из больницы мать. Они условились звонить только тогда, когда будут хоть какие-то новости. До сих пор состояние отца оставалось стабильным, хотя врачи заводили речь о необходимости шунтирования — чтобы избежать новых сердечных приступов.

Лишь минувшим вечером лечащий врач сообщил Мод и ее матери, насколько серьезно положение больного. Подобную операцию надо бы проводить в частной клинике, и Мод, думая об этом, вновь рассеянно прикусила нижнюю губу. Высокая, стройная, она пошла в отца, а не в миниатюрную белокурую мать, — те же глаза, та же грива темно-рыжих волос; вот только темперамент свой она не унаследовала ни от одного из родителей. Отец частенько, посмеиваясь, говорил, что в Мод воплотился дальний предок из клана Макдоналдов с их неукротимой гордыней и бешеным нравом. И это была сущая правда. Еще в детские годы и позже, в ранней юности, бурные и сильные проявления чувств не раз портили Мод жизнь, однако с годами она научилась если не сдерживать, то хотя бы понимать собственные порывы.

С пересохшим ртом она схватила телефонную трубку, но это оказалась всего лишь миссис Энсти, бессменный столп местного общества и некоронованная глава женской его части.

— Мод, дорогая моя, извини, что беспокою тебя в такое время, но как подвигается работа над украшениями?

Много лет назад отец Мод возглавлял отдел крупного лондонского универсального магазина, и именно тогда ему пришло в голову завести собственное дело — оформлять витрины и помещения для небольших магазинов. Обычно подобные услуги были доступны лишь крупным и прибыльным магазинам, у которых хватало средств нанять дизайнеров.

В те годы даже Гордон Берне был ошеломлен тем, какой успех имело его скромное предприятие. Через два года после открытия фирмы к нему присоединилась жена, и, когда Мод закончила художественную школу, она тоже стала полноправным участником семейного бизнеса.

Мод любила свою работу. Она получала ни с чем не сравнимое удовольствие, когда на более чем скромные средства заказчика удавалось совершить невозможное.

Отцу не раз предлагали продать фирму, но он всякий раз отвечал, что семейное дело устраивает его таким, как есть, — скромным и в меру прибыльным.

Если у отца и были недостатки, так это его мягкосердечие и непомерная щедрость; и сейчас Мод с горечью подумала, что наилучший пример такой щедрости — заказ на украшения к рождественской вечеринке для дома престарелых.

Когда Морин Энсти обратилась к нему с предложением оформить для вечеринки приходской клуб, Гордон Берне тотчас взялся за дело с присущими ему энергией и энтузиазмом. Мод по прошлому опыту знала, что когда дело дойдет до накладных, сумма, указанная в них, покроет лишь ничтожную долю настоящих расходов.

Семья всегда жила безбедно, но Мод-то отлично было известно, что у родителей нет никаких сбережений на черный день и сейчас им нечем оплатить ту дорогостоящую операцию, в которой, судя по всему, так отчаянно нуждался ее отец.

Мод и нашла его в кабинете, безвольно навалившимся на стол, и ужас этой сцены жил в ней до сих пор, отражаясь болью в темных глазах и в трагическом изгибе полных губ.

Заверив Морин Энсти, что украшения будут готовы в срок, она вернулась в гостиную. Впервые в жизни вид этой комнаты не принес ей обычного душевного успокоения. В этом доме, который родители купили, переехав в Дэрминстер, гостиная всегда была излюбленным местом Мод. Во всех комнатах первого этажа были камины, но гостиная, обставленная уютной старинной мебелью, служившая местом сбора для всей семьи, излучала какое-то особое, надежное тепло.

Жалобное мяуканье кошки напомнило Мод, что пора пить чай. Надо бы вывести Мэг на прогулку, пока совсем не стемнело.

Когда Мод вошла в кухню, старая колли приветственно застучала хвостом по полу. Мэг подарили ей на тринадцатилетие. Озноб пробрал девушку, когда в ее памяти, непрошеные, всплыли мучительно-яркие воспоминания. Счастливое предвкушение на лицах отца и матери, возбужденное тявканье щенка… Этот день был бы лучшим в ее жизни, если бы не еще одно лицо, которое так беспощадно врезалось в память, не воспоминание, которое мучило ее и сейчас.

Когда она взяла щенка на руки, мать ласково сказала:

— Разумеется, Мод, Мэг принадлежит не только тебе, но и Кайлу.

И тотчас же она бросила щенка в корзину. Даже теперь, спустя столько лет. Мод отчетливо слышала недетскую злобу в своем детском голосе:

— Тогда она мне не нужна! Можешь отдать ее Кайлу, а я не хочу ее с ним делить!

Даже теперь это воспоминание вызывало в Мод бурю неистовых чувств, отчасти настолько сложных и малопонятных ей самой, что она внутренне корчилась под их натиском.

Конечно же, она ревновала. Ревновала горько, неукротимо, и призрак этой ревности, призрак того, к чему она привела, преследовал Мод до сих пор.

Когда Мод объяснила одной из своих близких подруг по художественной школе, почему она считает своим долгом вернуться домой и работать вместе с родителями, та упрекнула ее в непомерном чувстве вины и отчасти была права. В глубине души Мод сознавала, что никаким своим поступком никогда не сможет загладить того, что совершила однажды. Прошлого не возвратить и не переделать, и, хотя тогда она была еще незрелой девчонкой, эхо ее давней вины до сих пор отдавалось в нынешней их жизни.