Читаем без скачивания Птички - Жан Ануй

Жан Ануй

Птички

Сатирическая комедия в четырех актах

Шеф

Артур – его сын

Труда – молодая немка, живущая в доме за стол

Роза-младшая дочь Шефа Кривой

Мария

Люси – старшая дочь Шефа

Арчибальд – супруг Люси

Девочки – дочери Арчибальда и Люси,13 и 14 лет

Мелюзина Мелитта – в прошлом любовница Шефа

Мать Розы

Дюплесси-Морле – супруг Мелюзины Мелитты

Грацциано – издатель Арчибальда, на сцене не появляется

Акт первый

Старый загородный дом. Помещение под крышей типа чердачного, приспособленное под рабочий кабинет Шефа. Легкий беспорядок. В момент поднятия занавеса Шеф стоит у окна. На нем старенький кургузый домашний халат. Вдалеке слышен странный птичий крик вроде павлиньего. Шеф не двигается. Входит Артур.

Артур. Что это ты там разглядываешь?

Шеф. Прохожих.

Артур. Интересно?

Шеф. «Шляпы и плащи, которые я вижу в окно и которые подобны моим собственным, заставляют меня предположить, что там люди…».

Артур. Твое?

Шеф. Нет. Декарта.

Артур. Ты всегда очень любил Декарта. За что, не пойму? Это так старомодно.

Шеф (скептически). Ты его читал?

Артур (уклончиво). Где-то в извлечениях.

Шеф (смотрит на него, подсмеиваясь). Может быть, «Пари-Матч» дал о нем репортаж?

Артур. Может быть.

Шеф. Ты понял, что значит его высказывание.

Артур. Экзамен на бакалавра я три раза заваливал, но тем не менее кое-что все-таки понимаю. Я ведь self-made man – сам себя образовываю. Это высказывание про то, что все на свете одиноки? Твой конек.

Шеф. Да.

Артур. Не ново.

Шеф. Нет, но грустно, когда начинаешь понимать, что дело идет к концу.

Артур. Тебе все представляется в черном свете. Не стоит преувеличивать. Есть же еще кое-какие друзья. Вроде бы надежные.

Шеф. Не следует доверяться впечатлениям.

Артур. Есть семья.

Шеф (спокойно). Не смеши. (Смотрит на Артура. Холодно.) Зачем пожаловал? Ведь не пофилософствовать же ты ко мне на чердак залез? Так, я полагаю?

Артур. Старый крокодил. Ничего от тебя нельзя скрыть. До конца будешь на три метра в землю видеть. В доме больше нет денег.

Шеф (подскакивает). Уже?

Артур. Ты всегда говоришь «уже». Полное отсутствие чувства времени. Папа, тебе необходимо срочно еще что-нибудь сотворить.

Шеф (вздыхает, помолчав). Я уже стольких убил.

Артур. Это дело прошлое. Нужно еще разок. Для твоих дорогих деток. У тебя будут смягчающие вину обстоятельства, и, принимая во внимание твой возраст, тебя, как папашу Доминичи, помилуют.

Шеф. Вот именно. Я уже слишком стар.

Артур. Неправда. Своим оружием ты по-прежнему владеешь прекрасно.

Шеф. А если промахнусь?

Артур. Не кокетничай. Ты всегда очень хорошо продавался. Я из-за тебя достаточно стыда натерпелся у иезуитов. Ты мог бы быть автором и поизысканней. Отпрыск сочинителя полицейских бестселлеров в элитарном гуманитарном коллеже… Уж ты мне поверь. Там учились сыновья одного великого католического поэта и несколько академических внуков. Улавливаешь разницу? Святые отцы не раз давали мне ее почувствовать. Уж что-что, а в искусстве намеков они непревзойденные мастера.

Шеф (после паузы, размышляя). Ладно! К тому же мне скучно. Испачкаю руки еще раз. Это в моем-то возрасте!.. И даже секретарши у меня больше нет. Я решил, что хватит, и ликвидировал ее два года назад. (Добавляет.) К тому же она была уродина. Ничуть не жаль. Я диктовал ей с закрытыми глазами. Как поэт. Что было, конечно, немножко чересчур.

Артур. Будешь диктовать немочке. С тех пор как небеса ниспослали нам ее, чтобы заниматься ребенком Розы, она тут делает все. Она прекрасно справится. Уверен, что она умеет стенографировать. Она все умеет. И ей, старый греховодник, ты сможешь диктовать с открытыми глазами!

Шеф (неожиданно мечтательно). Думаешь? Мои романы жестоки. А если я ее напугаю?

Артур (со странным выражением). Нет. Смею тебя уверить, у нее крепкие нервы.

Шеф (помолчав, подозрительно). Ты их испытывал?

Артур. Что?

Шеф. Ее нервы?

Артур (уходя от ответа, с ухмылкой). Ты ведь знаешь, я всегда пробую. А у нее такая быстрая реакция…

Шеф (с неожиданным ликованием). Премного рад!

Артур. За нее?

Шеф. Нет. За тебя. Увернулся от пощечины, малыш?

Артур. Хоть ты и хвалишься, что у тебя у одного изо всей семьи развито чувство чести, позволю себе заметить, что между пощечиной и ударом кулака нет ничего общего. Удар кулаком еще никогда никого не лишил чести. Ничего, я начну сначала.

Шеф. Ты спутал ее с теми замарашками, что здесь служили. Тех ты захватывал врасплох в коридорах. Они и швабру не успевали положить. Бедный мой мальчик. Тебе действительно не хватает знания психологии. С этой-то ты мог постараться для начала хотя бы поговорить.

Артур (со странной улыбкой). Я с ней говорил потом. Долго. Грустно. Кажется, ее это тронуло. Она сама наивность, как все твои Валькирии.

Вдалеке вновь слышится странный птичий крик.

Это павлин?

Шеф. Нет. Твоя мать. У нее виски кончилось. (Внезапно поднимается с софы, на которой лежал.) Надоел ты мне. Оставь меня в покое! Если эту тронешь, всажу заряд дроби в задницу, а ты знаешь, целюсь я еще хорошо… Схлопочешь разом всю науку, которую я тебе задолжал. Хотя, чтобы сделать из тебя приличного человека, нужно было заниматься этим, пока ты был маленький…

Артур. Ты в нее влюблен?

Шеф. Пошел вон!

Артур. Тем лучше. Это тебя вдохновит. Работай как следует. Дело срочное. Фессар третий раз приходил со счетами. Грозит неприятностями. А он первый помощник мэра, и муниципалитет, не забудь, коммунистический. Он сказал, что хочет тебя лично видеть.

Шеф (надменно). Пусть обратится к прислуге. Я не принимаю водопроводчиков.

Артур. Так поступали в твое время, когда мылись в тазу. А теперь повсюду трубы, и с этими людьми приходится считаться. Особенно когда нечего им дать. Вода течь перестанет.

Шеф (кричит). А я не буду больше мыться! В моем возрасте уже на все наплевать.

Артур (выходя, строго). У тебя семья, и она еще моется.

Шеф. Увы! (Оставшись один, на мгновение задумывается, неожиданно молодо.) А! В конце концов! Запах крови меня взбодрит. Это напомнит мне добрые старые времена. Ведь в глубине-то души я очень рад. (Ворча, роется в старом захламленном секретере.) А бумага у меня еще есть? Тем хуже. Буду писать на обороте счетов.

Входит Труда.[1] Маленькая, наивная, в голубой кофточке, в руках блокнот.

(Изумленно.) Уже?

Труда. Мсье Артур меня предупредил. Он мне сказал, что это срочно. Я ждала за затвором.

Шеф (брюзжит). Затвор? Что затворяет? Какой затвор? Замок? Задвижка? Засов? Защелка?

Труда (смущенно). Простите. Дверь. Она. Женского рода. Я перепутала… Род – это для немки трудно.

Шеф (продолжает брюзжать). По-немецки, дверь – он! Луна – он! Смерть – он! Смешной народ! Сплошные иллюзии! Вы всюду видите мужчин. Из-за этого вас всегда военные к рукам и прибирают. Ошибаетесь. Мужчин больше нет. Все женского рода!

Труда (поддерживая разговор, любезно). Зато мы говорим «Die Sonne». Солнце. Она.

Шеф (неожиданно смягчившись). Вот это лучше. Вы увидели в солнце пламенную праматерь, пожирающую и дающую жизнь. Я верю только в матерей. Им мы обязаны всем – и хорошим, и дурным. Даже тогда, когда думаем, что стали взрослыми. (Насмешливо и любезно.) А вам хочется ребеночка? Не краснейте. Чтобы сделать ребеночка, я вам лично себя не предлагаю. Я уже вышел в тираж.

Труда. Через два года, когда я в совершенстве буду знать французский язык, я выйду замуж, и у меня будет четыре ребенка.

Шеф (улыбается). Количество уже решено?

Труда (важно). Да, мсье.

Шeф (смотрит на нее; забавляясь, с симпатией). У вас заранее рассчитано?

Труда. Да, мсье.

Шеф. Скоро уже две недели как вы у нас?

Труда. Да, мсье.

Шеф. Как же вы с вашими железными добродетелями столько выдержали в этом борделе?

Труда (не понимает). Bitte?…

Шеф (невозмутимо). Бордель. Основополагающее слово. Я вижу, французского языка вы еще не знаете.

Труда. Какой точный смысл?

Шеф. Поживите у нас еще немножко, и вам не придется искать его в словаре. Сын сказал, о чем я хотел вас просить?

Труда. Да, мсье.

Шеф. Знаете, мои романы не из области прекрасного. Секс и насилие. Торговцы, которые стали хозяевами мира, сообразили, что на этом можно заработать много денег. (Коротко смеется.) Но будьте уверены, коли мода переменится, что не преминет произойти, торговцы будут торговать господом богом. И это, может быть, будет еще противней. Слава богу, это случится не завтра. Я старый человек и «перековке», как они говорят на своем мерзком жаргоне, не подлежу. Мною к тому времени уже будут питаться одуванчики.