Читаем без скачивания Великий Сатанг - Лев Вершинин

Несколько отрывков из «общих рассуждений»

(Вместо пролога)

Ну-с, помолясь, начнем… Как известно, никто не хотел умирать. И не хочет.

Мысль до омерзения банальна, как, впрочем, банален и тот грустный факт, что рано или поздно никто с нежеланием человеческим считаться не станет. В конце концов умирают все. Умирают пахари и знахари, президенты и резиденты, рокеры и брокеры, бюро— и демократы.

Не скажу ничего нового, сообщив, что подчас умирают даже те, кого при жизни официально признали бессмертными…

Кстати, о бессмертных.

Вряд ли кто-нибудь помнит точно, сколько вообще было римских пап. Однако не секрет, что к концу двадцать второго столетия по Рождеству Христову таковых с именем Бенедикт насчитывалось ровнехонько двадцать семь.

В тихой тенистой Аллее Скорбящих на задворках земного Ватикана каждый желающий может за скромную плату вволю полицезреть строгую надгробную плиту черного базальта, информирующую о скоропостижной кончине Его Святейшества Бенедикта XXVII в завидном возрасте восьмидесяти девяти лет.

Но сие — неправда.

Не спеши надрывать душу свою скорбью, любезный мой читатель! Папа Бенедикт XXVII все еще жив и шлет тебе свой пастырский привет…

Да-да, я живу; более того, никогда еще не чувствовал я себя так свежо и бодро, хотя мой врач, магистр Джамбатиста ди Монтекассино — этакий чудак! — с упорством ишака продолжает пичкать меня транквилизаторами.

Ох уж эта мне медицина!..

Хотел бы я видеть лицо достопочтенного магистра психиатрии и доктора экзотической гомеопатии, узнай он, что его драгоценные пилюли из кожуры неведомого мне плода ла я аккуратнейше выплевываю в унитаз…

Нет-нет, что вы, я вполне доверяю своему медику. Но в моем возрасте, знаете ли, не стоит оригинальничать…

В общем и целом мне здесь хорошо.

За мной сохранена чудесная библиотека, выделен беленький игривый пони, мне оставили мою замечательную капеллу и более чем солидную коллекцию марок. Все это скрашивает мое, скажу откровенно, не вполне добровольное уединение; да к тому же и планетка Церкви единой, Авиньон VII, весьма мила. Флора, фауна, рассветы-закаты, климат и прочее… жить, в сущности, можно, хотя и довольно скучно.

В старости время тянется долго, особенно по ночам.

А ночи здесь длинные…

Вот поэтому-то, когда Его Святейшество мой блаженнейший преемник Иоанн Павел IV — да будет земля этой сволочи пухом! — упрятал меня сюда, сообщив на весь мир о безвременной кончине, а в кулуарах обозвав шизофреником, я наконец-то начал обстоятельно размышлять, есть ли Бог…

И знаете что? Похоже, что все-таки — да!

Можно долго спорить о том, прав или не прав был Второй Лхасско-Тегеранский (Объединительный) Вселенский собор, но как бы там ни было, а я целых восемнадцать лет был и папой римским, и всеми пятью патриархами, и обоими католикосами, и далай-ламой, и халифом правоверных, а некоторые именовали меня даже Великим Мгангой.

Господу это, видимо, нравилось, ну и я был не против.

Короче говоря, все были довольны, пока в моем кабинете не появились совершенно пустяковые сувениры.

Ничего особенного! Всего лишь десяток стереокарточек: Моисей с Фатьмой Мухаммедовной на пляже в Варне, сам Мухаммед на фоне Каабы, Исус Осипыч в момент освобождения из-под стражи в зале суда, старый добрый Гаутама и какой-то аятолла Хомейни. Правда, последнее стерео — без дарственной надписи.

Мог ли я помыслить, что такой коллекцией нельзя даже и похвалиться перед коллегами?! В конце концов, я вполне взрослый и волен выбирать себе друзей, не так ли?

А мой конклав — или, если угодно, кагал — прицепился к этому, как репей к заду. Бред! Архибред!!! Скажу грубее: шизофрения!

Но я, кажется, заболтался…

Уют и одиночество, да еще теплый дождь за окошком навевают подчас весьма интересные мысли. А программы новостей стимулируют процесс раздумий. Умному человеку, находящемуся на заслуженном отдыхе, всегда интересно смотреть со стороны, как двое мускулистых верзил рвут на себе рубахи, стращая друг дружку, но так и не решаясь ударить первым. А уж если в роли забияк оказываются сверхдержавы, наблюдение, право, приобретает особый шарм. Догонялки, попытки обгона, прятки… как дети, скажу я. Но наступает момент, когда детишки теряют чувство меры.

Мой добрый приятель Соломончик, да, тот самый, сказал мне однажды по этому поводу: «Не волнуйся, Бенечка, все проходит, и это пройдет, и возвратится ветер на круги своя», и в его идее был свой резон, но этому умнику было легко рассуждать, три тысячи лет лежа в уютной могилке. А я старый, но живой человек и поэтому хочу жить дальше — привык, знаете ли, — и я прекрасно помню время, когда буквально каждый день вполне мог оказаться последним для всех сразу и для меня в том числе. Я окончательно понял это, отслужив торжественный молебен перед началом учений «Армагеддон XXII» и пронаблюдав за тем, что последовало, в частности, за «паранормальным» оружием во всей его красе.

Магистр ди Монтекассино утверждает, кстати, что именно тогда я и свихнулся. Чушь собачья! Подумаешь, распылили планетную систему. Все равно она, кажется, была необитаемой. Но мне, да и моим прихожанам, все это почему-то подействовало на нервы. Хотя там работала лишь слабенькая учебная установка.

Но… люди, в конце концов, всего лишь люди.

Так уж создан человек, что даже на краю пропасти он снимает недорогую квартирку, обставляет ее по разумению своему, плодится, размножается и в меру сил процветает, стараясь, правда, не выглядывать в окно. Тем паче, что в те давние дни как только Демократическая Конфедерация сообщала: «А у нас кое-что есть!» — в Едином Союзе тотчас радостно откликались: «А у нас тоже, но гораздо лучше!» И поэтому вполне возможно, что появление сатангов было последним шансом на спокойную жизнь для рассеянных по Галактике землян.

Как, вы не знаете, кто такие сатанги?!

Ну, в общем, понятно; откуда вам знать…

О них вообще мало кому известно, не говоря уж о подробностях, и если я информирован достаточно полно, так это вовсе не потому, что здесь, на Авиньоне, у меня неплохая библиотека и обширная подписка. Отнюдь! А потому что я пытлив и дотошен.

Это были чертовски (прости, Господи!) интересные создания. Появились они невесть откуда лет сорок назад, ну, может быть, чуточку больше. Выглядели всегда по-разному, но чаще всего смахивали на забавную помесь бесенка с ангелочком: при рожках, однако — с крылышками, об одном копытце, миниатюрные, шустрые да к тому же еще постоянно меняющие окрас с черного цвета на белый и обратно. Правительства узнали об их появлении сразу — и одновременно, населению же, разумеется, исключительно для вящего блага его, так и не собрались сообщить. Очень скоро выяснилось, что сатанги на широкой гласности и не настаивали; известно стало также, что они не едят, не пьют, не умирают и, кажется, даже не размножаются; злые языки шушукались, что иногда они делятся, как амебы.

Не знаю, не видел, но, во всяком случае, сатанга нельзя было убить, и больше того — ни один из них не возникал там, где намечался хоть какой-нибудь катаклизм.

И стоит ли говорить, любезный читатель, что не кто иной, как я, грешный аз, придумал этот самый термин — «сатанг»…

Лет с пятнадцать тому, уже здесь, на Авиньоне, листая какой-то малоизвестный спецжурнальчик, я наткнулся на небезынтересную статью. Автор утверждал: сатанги пришли в наш мир, дабы спасти зашедшую в тупик цивилизацию от неминуемого разбивания головы о стенку. Неглупо. Впрочем, ссылался сей умник на источники анонимные, а значит — правительственные, ну а правительственная информация в смысле достоверности сами знаете… к тому же и журнальчик был хоть и провинциальный, а все же узковедомственный.

И все-таки в рассуждениях виделся резон.

Я отложил журнал и припомнил: некогда, до отставки, мне довелось принимать делегацию сатангов, совершавших турне по городам-музеям Земли. В приватной беседе тварюшки не стали скрывать, что их весьма и весьма шокируют изображения им подобных на картинах — с луками и стрелами в пухлых ручонках.

В тот миг моих гостей, пожалуй, можно было назвать рассерженными, если бы было с чем сравнивать, но сравнивать, увы, было не с чем, поскольку никто и никогда не видел рассерженного сатанга.

Вообще эти созданьица отличались абсолютной беспристрастностью и удивительной неприязнью ко всему смертоносному, особенно к оружию. Причем неприязнь эта была лишь частицей общей их неприязни ко всякого рода конфликтам.

Выпив рюмку «Камю», я позволил себе игриво спросить:

– А есть ли смысл в вашем бытии?

– О да! — мелодично откликнулись они.

– А предназначение? — не унимался я.

– Да! — повторили они хором. — Это Великое Равновесие, и бесконфликтность — источник его.