Читаем без скачивания Горный поход - Горбатов Борис Леонтьевич

Борис Горбатов

ГОРНЫЙ ПОХОД

ПЕРЕД ПОХОДОМ

ечером в лагерь пришли национальные части. Дивизия выстроилась на передней линейке для встречи. Зеленые от пыли, усталые, потные, шли бойцы грузинской, армянской и тюркской рот, сохраняя, несмотря на усталость, свой особый четкий, ритмический строевой шаг.

Дымились рубахи уставших бойцов, исходили паром и потом; под сотнями крепких ног ладно и мерно хрустела галька — и над топотом сапог и копыт, над этим непрерывным хрустом, над шумом бьющегося о берег необъятного моря, над рокотом труб духового оркестра неслось непрерывное, знойное, братское:

— Ура-а-а… Ура-а-а… га… га…

В волнах несущихся восторженных криков проплывали взводы. Бойцы, улыбаясь, отвечали хрипло:

— Вашша. Вашша-а…[1]

— Ура-а-а-а…

И скрывались окутанные облаками пыли.

Помкомвзвода сзади меня прошептал:

— Хорошо идут. — И, не выдержав, рванулся, закричал:

— Привет товарищам по походу! Ваш-ша-а-а!

На бывшем артиллерийском полигоне быстро вырос бивуак. Уже разбиты походные низкие палатки, припадающие крыльями к земле, как распластанные птицы. Уже набросаны наземь в палатках охапки горько пахнущего папоротника. Гремя оружием, конской сбруей, котелками, флягами, со смехом и пестрым многонациональным гомоном располагаются на полигоне люди.

В гости к ним приходят красноармейцы русских рот. Не зная языка, бродят кучками по бивуаку, глядят, как устраиваются в палатках, как чистят оружие, как пляшут. Около танцующих задерживаются, хлопают в ладоши и наконец сами пускаются в пляс.

Негромкие разговоры стоят над лагерем. На русском, на тюркском, на украинском, на грузинском, на армянском языках до отбоя на сон говорят между собой бойцы и все на одну тему: о горном походе.

На полковом собрании в поле командир дивизии Ковалев Михаил Прокопич сказал о походе просто и коротко кубанским своим насмешливым говорком:

— Так вот о походе. О нем вы слышали, товарищи. Ну так идем в горы. Куда? А вот, — и он широким жестом показал на темную груду гор.

Все посмотрели сначала на вытянутую руку, а потом на горы. Горы были в тучах: там уже не первый день шли субтропические дожди.

И, посмотрев на мрачную зубчатую цепь аджарского хребта, красноармеец-тюрок Джалбаров вышел на середину круга и ответил комдиву плохим, но уверенным русским языком:

— Мы видим гору, товарищ комдив. Котору нам дали задачу, мы, боец шестой роты, даем такой ответ: мы выполним. Гора будет наша.

А задачу дали большую. Читали по ротам приказ Реввоенсовета Кавказской Краснознаменной армии:

«На вашу долю выпала честь быть пионерами высокогорной экспедиции, имеющей исключительное значение».

«Экспедиция обязана накопить опыт боевых действий в условиях горного театра».

«РВС твердо уверен, что бойцы, командиры и политработники по-большевистски преодолеют все препятствия и трудности».

И подписи: Федько, Иппо.

Около трибуны на полигоне собирается общеполковое партийно-комсомольское собрание. Сведенный из национальных рот разных дивизий и русских рот нашей первой кавказской горной дивизии, еще не сколоченный, но уже живущий самостоятельной жизнью, сводный горный стрелковый полк готовился к выходу в горы.

Прибывали лошади, ишаки, мулы. Ржали, ревели, цокали копытами. Звенели цепи коновязей. Громыхая, шли с вокзала грузовики, подводы, тачанки с походными кухнями, котлами, ведрами, с какими-то ящиками и тюками. Легковые автомобили бесшумно носились по кобулетскому шоссе.

К штабу то и дело подлетали озабоченные конники, на ходу сваливались с коней и торопливо бежали в штаб. Ночь напролет сидели в штабе люди, подсчитывали, записывали, чертили маршруты, схемы, изучали карту. Упаковывался походный клуб. Бесперебойный стоял над кузницей звон молотков; кузнецы работали ударно день и ночь: перековывали лошадей.

В кабинете начальника экспедиции комдива Ковалева спокойная, хладнокровная тишина.

Ковалев сидит за столом. На столе — большое стекло, стрелковая линейка и ни одной бумажки.

Разговоры негромкие, спокойные: о кухне, о котлах, об ишаках.

На полигоне, шумное, многонациональное, собирается партийно-комсомольское собрание полка.

Я разыскиваю свою роту: в только что сколоченном полку бойцы еще плохо знают друг друга, невольно рассаживаются поротно. Но уже, объединяя всех в единую партийную семью, перекатывается по полигону дружный говор; коммунисты знакомятся друг с другом, перепутываются ротные границы — вот уже рядом со мной парень из батареи и стрелок из грузинской роты.

На трибуне — комиссар экспедиции военкомдив Рабинович. Стихает собрание. Только в национальных ротах легкий шепот: знающие русский язык переводят остальным.

Экспедиция наша рассчитана на сорок дней. Сорок дней будем идти по горным тропам, проверяя в походе людей, снаряжение, организацию, тактику, учась действовать в горах, учась побеждать и преодолевать горы.

— Будут ли трудности на походе? — спрашивает Рабинович и насмешливо отвечает: — Еще бы!

Сдержанно гудит собрание.

Высокий, загорелый, крепкий, подымается политрук грузинской роты Логуа.

Он отыскивает глазами бойцов своей роты, поворачивается к ним лицом и начинает по-грузински пересказывать доклад военкомдива.

К гортанному его голосу, к непонятным словам, к страстному грузинскому говору прислушиваются в остальных ротах. Кто-то около меня вслух жалуется самому себе.

— Большой от этого вред выходит, от разноязычия…

Вслед за Логуа подымается политрук армянской роты. Он тоже отыскивает свою роту и тоже поворачивается лицом к ней. Обстоятельные, неторопливые и чуть певучие армянские слова падают с трибуны, и уже дожидается своей очереди сдержанно улыбающийся политрук тюркской роты Алиев.

Выборы партийного бюро. Список кандидатур голосуют четыре раза. Четыре раза звучат имена членов полкового бюро, сопровождаемые комментариями на разных языках. И кажется, что даже сами имена каждый раз звучат иначе.

Четыре раза звенят аплодисменты: к аплодирующей национальной роте охотно и дружно присоединяется все собрание.

Темнота закрывает наше собрание. Лагерь выстраивается на поверку. Вечерняя «заря» звучит торжественно.

По полку пошли слухи.

Не поход это…

На банду идем…

Некоторых эти слухи муторили.

Но сплетня в общем успеха не имела.

В ночь на 3-е ударил сильный дождь. В походных палатках, плохо оборудованных, сразу потекли реки. Промок сахар, галеты, поплыли вещи, промокли бойцы.

С вьючкой сначала не ладилось. Не умели.

Но тут пришли на выручку бойцы тюркской горной роты, имеющие уже опыт. Они совсем не знали русского языка, но договорились с нашими быстро: на пальцах.

Ишак стал одной из центральных фигур всех забот, разговоров, споров. Простой, лопоухий, скромный, задумчивый ишак.

— писали в полковой газете.

«Ишак», «вьюк», «вьючка» стали самыми популярными словами в полку.

Несколько месяцев назад на дивизионной партийной конференции ишак чуть было не стал центром прений.

Один молодой и горячий рационализатор бросил с трибуны конференции обвинение ишаку: он в горах не годен. Бой за ишака первым принял наш командир роты т. Кирштейн, поддержанный потом комдивом и многими делегатами.