Читаем без скачивания Мэйфейрские ведьмы - Энн Райс

Энн Райс

Мэйфейрские ведьмы

1. Досье Мэйфейрских ведьм

Предисловие переводчика к частям I–IV:

Первые четыре части данного досье содержат заметки Петира ван Абеля, сделанные им специально для Таламаски. Они были написаны по-латыни, преимущественно нашим латинским шифром, представлявшим собой форму латинского языка, которой Таламаска пользовалась с четырнадцатого по восемнадцатый век. Это делалось с целью оградить наши послания и дневниковые записи от любопытства посторонних. Существенная часть материала написана по-английски, ибо ван Абелю было свойственно писать по-английски, находясь среди французов, и по-французски – среди англичан, дабы передавать диалоги, а также выражать некоторые мысли и чувства более живо и естественно, чем то позволял старый латинский шифр.

Почти весь материал изложен в форме писем, что было и остается основной формой отчетов, поступающих в архивы Таламаски.

Стефан Франк был в то время главою ордена, поэтому большая часть записей в упомянутых частях адресована ему и отличается легкой, доверительной и подчас неофициальной манерой изложения. Тем не менее Петир ван Абель никогда не забывал, что его послания предназначены для архивов, а потому старался сделать их как можно более понятными для будущих читателей, которым описываемые реалии, естественно, не будут знакомы. Именно по этой причине, адресуя, например, письмо человеку, чей дом стоял на каком-нибудь амстердамском канале, он мог подробно описывать тот самый канал.

Переводчик не делал никаких сокращений. Адаптирование материала предпринималось только в тех случаях, когда оригинальные письма или дневниковые записи оказывались поврежденными и вследствие этого недоступными для прочтения. Некоторые редакторские изменения вносились и в те фрагменты текстов, где современным ученым нашего ордена не удалось расшифровать смысл отдельных слов или фраз старого латинского шифра или где устаревшие английские выражения могли помешать современному читателю понять суть излагаемого материала. Написание слов, разумеется, было приведено в соответствие с современными нормами орфографии.

Читателю следует иметь в виду, что английский язык конца семнадцатого столетия был во многом похож на наш сегодняшний английский язык. В нем уже широко использовались такие словосочетания, как «я считаю» или «я полагаю». Они не являются моими добавками к оригинальному тексту.

Если взгляды Петира на окружающий его мир кому-то покажутся чересчур «экзистенциальными», такому читателю достаточно лишь перечитать Шекспира, писавшего на семьдесят пять лет раньше ван Абеля, чтобы понять, какими же предельно атеистическими, ироническими и экзистенциальными были мыслители того времени. То же самое можно сказать и об отношении Петира к сексуальным вопросам. Ханжеский девятнадцатый век с его повсеместным подавлением естественных человеческих стремлений порою заставляет нас забыть, что семнадцатое и восемнадцатое столетия были куда более либеральными в своих воззрениях на плотские наслаждения.

Коль скоро мы вспомнили о Шекспире, следует отметить, что Петир питал к нему особую любовь и наслаждался чтением шекспировских пьес и сонетов. Он часто говорил, что Шекспир является его «философом».

Что касается полного жизнеописания Петира ван Абеля, то это воистину достойное повествование. В наших архивах хранятся семнадцать томов, содержащих полные переводы всех полученных от него сообщений и материалы по всем делам, расследованием которых он занимался, с соблюдением хронологического порядка, в каком поступали его отчеты.

Орден располагает также двумя портретами Петира ван Абеля. Один из них был написан Францем Халсом по личному заказу нашего тогдашнего директора Рёмера Франца. На нем Петир запечатлен высоким светловолосым юношей – такая внешность присуща людям нордического типа – с правильным овалом лица, крупным носом, высоким лбом и большими пытливыми глазами. На втором портрете, написанном Томасом де Кайзером примерно двадцать лет спустя, мы видим слегка пополневшего Петира ван Абеля, хотя лицо его, украшенное теперь аккуратно подстриженными усами и бородой, по-прежнему сохранило характерную овальную форму, а из-под черной широкополой шляпы выбиваются все те же вьюгциеся белые локоны волос. В обоих случаях Петир изображен спокойным и вполне жизнерадостным, что было типично для голландских мужских портретов того времени.

Петир состоял в Таламаске с юных лет и до самой своей смерти, настигшей его при исполнении служебных обязанностей. Как станет ясно из его последнего отчета, посланного в орден, ван Абелю в тот момент было всего сорок три года.

По общему мнению современников, Петир был хорошим оратором, слушателем, прирожденным писателем, равно как и страстным и импульсивным человеком. Ему нравилась творческая атмосфера, царящая в артистических кругах, и он проводил немало свободного времени в обществе амстердамских художников. Однако он всегда помнил о своих изысканиях, и его послания отличались многословностью, обилием подробностей, а временами и чрезмерной эмоциональностью. Кого-то из читателей это может раздражать, тогда как другие найдут записки Петира ван Абеля поистине бесценными, ибо в них не только живо и впечатляюще описано все, чему он был свидетелем, но и открывается прекрасная возможность составить представление о характере столь незаурядного человека.

Ван Абель не отличался особым даром чтения мыслей (он признавался, что несведущ в этом искусстве, поскольку не любил прибегать к его помощи и не доверял ему), но обладал способностью усилием воли передвигать небольшие предметы, останавливать часы и совершать иные подобные «фокусы».

Первая его встреча с Таламаской произошла в восьмилетнем возрасте, когда, осиротев, он скитался по улицам Амстердама. Рассказывают, что, прослышав, будто Обитель дает кров тем, кто «не такой, как все» (а маленький Петир был именно «не таким»), мальчик долго бродил вокруг, пока наконец в одну из зимних ночей не уснул прямо на ступенях у входа, где, возможно, он бы и замерз до смерти, не наткнись на него Франц Рёмер. Как позже выяснилось, мальчик был достаточно хорошо образован, умел писать по-голландски и по-латыни, а также понимал по-французски.

О своем раннем детстве и родителях ван Абель сохранил лишь отрывочные воспоминания, не отличавшиеся достоверностью, однако впоследствии, уже став взрослым, он занялся поисками своих корней и не только выяснил, что его отцом был известный лейденский хирург Ян ван Абель, но и отыскал принадлежащие его перу обширные труды по медицине, содержащие ряд выдающихся для того времени открытий в области анатомии и лечения целого ряда недугов.