Читаем без скачивания Севастопольский конвой - Богдан Сушинский

Богдан Сушинский

Севастопольский конвой

© Сушинский Б.И., 2015

© ООО «Издательство «Вече», 2015

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2015

Часть первая. Степные канониры

1

Укутанное белесой дымкой, море словно бы застыло под палящим августовским солнцем, и силуэты двух эсминцев поддержки, которые виднелись на горизонте, казались морским пехотинцам призрачными видениями. Еще немного, солнце войдет в свой зенит – и силуэты грозных кораблей растают в голубоватом поднебесье, словно дрейфующие в южных широтах айсберги.

Всего несколько минут назад корабельные орудия умолкли после очередного артиллерийского налета на позиции румын. И теперь моряки время от времени настороженно посматривали то на корабли, которые успели отойти поближе к невидимому отсюда порту, под защиту зениток, то на простиравшуюся перед ними степную равнину, за которой, по холмистой гряде, проходила зыбкая линия фронта. Само присутствие этих судов дарило морским пехотинцам надежду на артиллерийскую поддержку и в какой-то степени сдерживало прыть врага, теперь же…

Где-то там, за холмами, скрывалась привычная для их взоров низина, в которой оставались взорванные орудийные капониры и целое, в бетон и камень облаченное, подземное местечко береговой батареи, гарнизон которой еще вчера составляли эти морские пехотинцы[1]. Так что сегодня степные канониры с тоской вспоминали уже такие обжитые, на глубину до тридцати метров упрятанные, подземные казармы, рядом с которыми располагались электростанция, камбуз, лазарет и всё прочее, необходимое для войны и жизни.

Там, «закованные» в броню, словно в мощные латы, канониры чувствовали себя уверенно и защищенно, как и должны чувствовать себя настоящие артиллеристы, боги войны, которых враги на сорок километров окрест смертельно боялись, и на которых свои, на тех же сорока километрах окрест, неистово молились.

Жаль только, что господствовала их батарея в этих краях слишком уже недолго. Лишь во время обороны города артиллеристы по-настоящему, солдатским умом своим осознали, какой грубый просчет допустило когда-то командование армии. Создав столь мощный, почти неуязвимый береговой артиллерийский комплекс, оно совершенно не позаботилось о том, чтобы прикрыть его хотя бы двумя-тремя дотами; хоть какой-то заранее подготовленной и надежно укрепленной линией обороны. Не говоря уже о создании на основе этой дальнобойной батареи столь же мощного укрепрайона.

Хранимые всего лишь поредевшими цепями бойцов пограничного полка НКВД с востока и полка морской пехоты – с севера и северо-запада, их грозные дальнобойные орудия, с шестиметровыми стволами в восемнадцать тонн весом каждый, оказались совершенно беспомощными и бесполезными в ближнем бою. Вот и получилось, что эта на века, как многим представлялось, созданная батарея сумела продержаться всего-навсего четырнадцать суток со дня первого залпа, а на пятнадцатые уже была высажена в воздух собственным гарнизоном, дабы не досталась врагу. «Причем какому врагу?! Какому там, к дьяволам, врагу! – бессильно сжимали кулаки вчерашние степные канониры. – Каким-то бездарным румынским воякам, которые не сумели противостоять им ни в одном штыковом бою, ни в одной рукопашной!»

И самое ужасное заключалось в том, что изменить что-либо в этом ходе событий было уже нельзя. Ни отбить, ни, тем более, восстановить своими же руками погубленную батарею теперь уже было невозможно. Поэтому ничто так не угнетало сейчас береговых комендоров, как то бессилие, которое порождено было совершенно несправедливым, не по силе и храбрости их, понесенным поражением.

– Как считаешь, комбат, батарею нашу эти вояки мамалыжные все-таки сумели взять? – мрачно поинтересовался старший лейтенант Лиханов, выждав, когда Гродов наконец оторвется от бинокля.

Вот уже в течение нескольких минут капитан буквально «прощупывал» окулярами то степное пространство, которое уже завтра должно было превратиться в поле боя. И трудно было сказать, что именно пытался он в эти мгновения предвидеть, предугадать, предвосхитить.

– Вряд ли у роты погранполка хватит бойцов, чтобы удерживать руины трех капониров, да к тому же расположенные в низине. А вот румынский полковник Нигрескул наверняка получил очередное подкрепление и загнал по десятку своих «штыков» в каждый из орудийных двориков, под обломки пушек, откуда их пришлось бы выковыривать и выковыривать…

Капитана донимала жажда, и сквозь обожженную ею гортань слова пробивались с таким трудом, словно «отливать» их приходилось не из звуков, а из расплавленного свинца.

– Полковник, само собой, подсуетился. Уже хотя бы для того, чтобы доложить командованию, что береговая батарея черных комиссаров[2] теперь уж им точно захвачена.

Они стояли на поросшем терновником прибрежном косогоре, рядом с которым краснофлотцы в потных, просоленных тельняшках наспех отрывали окопы на нешироком полукилометровом перешейке между морем и лиманом. Батальону Гродова, который еще только формировался из орудийных номеров главного калибра, батареи «сорокапяток», и поредевшего отряда прикрытия, а также из вспомогательных подразделений артиллерийского комплекса, приказано было занять оборону на этом перешейке, как бы во втором эшелоне. В общем-то, бойцам позиции нравились: слева – широкий, на много миль в выжженную степь заползавший, лиман Большой Аджалык; справа – такое манящее августовское море, за небольшим заливом которого уже начинались пригороды Одессы. Словом, не позиции, а загляденье… Если бы только не рытье этих чертовых окопов, к которому большинство из них, «в тельняшках рожденных», пока что приучены так и не были, и к которым душа их попросту не лежала.

Но капитан прекрасно понимал, что даже в этом, насквозь простреливаемом прифронтовом тылу, «нежиться» его бойцам придется всего несколько часов, до темноты, максимум, до рассвета. Пока с передовой сквозь их порядки не пройдут обескровленные подразделения пограничников и морских пехотинцев полковника Осипова, чтобы где-то там, за ними, создавать новую линию обороны. Уже значительно ближе к городу.

– Так что будем делать с этим осколком Рио-де-Жанейро, товарищи боевые командиры? – еще на ходу спросил сержант Жодин, восходя на холм с двумя флягами воды, наполненными специально для офицеров. – Народ говорит, что оставлять его противнику запросто так – не по-нашенски будет. И таки-да, правильно говорит: не для «мамалыжников» такой фарт.

– Вот и я думаю, что не стоит, – сдержанно заметил Гродов, пристально осматривая ту часть Новой Дофиновки, которая метрах в двухстах от линии окопов примыкала к лиману и которую разведчик Жодин уже нарек «осколком Рио-де-Жанейро».

Исходя из приказа командования, это село на восточном берегу лимана они обязаны были оставить противнику, поскольку удерживать его стратегически невыгодно. Оно и в самом деле оказывалось далеко за новой, на сорок километров сокращенной, линией фронта, которую командование теперь уже подготавливало заранее. И моряки понимали: ради усиления общей обороны селом придется пожертвовать. Линия, которую создавали за их спинами, должна была стать последней. Дальше пятиться просто некуда – потому что дальше, за небольшим заливом, восставал порт, без которого блокированному городу долго не продержаться.

Но вот беда: слишком уж неудобным для передовой «черных комиссаров» оказывался этот рыбачий, из-за глубокой балки так окончательно и не слившийся с селом хутор. Совершенно ясно, что, оседлав его, противник каждую хату, каждый подвал и сарай, превратит в огневую точку, чтобы держать под прицелом передовую. И что именно оттуда, скрытно накапливая силы, он по три-четыре раза на день станет переходить в атаки. Тем более что в ближнем тылу его – большое, лиманом и оврагом защищенное село, через которое поступает подкрепление.

– И много жителей остается в твоем «пригороде Рио-де-Жанейро», сержант? – поинтересовался Гродов.

– Около трех десятков, в основном старики и детвора. Но в тыл уходить не желают, рассчитывая отсидеться по погребам.

– …И силой изгонять их не имеем права, – задумчиво молвил Лиханов. – Прикажете пару взводов перебросить на этот хутор, чтобы оттянуть силы противника? – обратился он к комбату.

– Очевидно, так и надо бы поступить, – с той же задумчивостью признал его правоту капитан. Однако принимать решение почему-то не торопился.

Вода, принесенная разведчиком из села, была солоноватой, с каким-то щелочным привкусом, но все же это была… вода; никакой другой в селе, разбросанном между морем и соленым лиманом, все равно не сыскать. Правда, в километре от передовой, на той самой территории, где совсем недавно располагался полевой госпиталь, тоже обнаружился колодец. И хотя вода в нем была не лучше, но преимущество его заключалось в том, что он все-таки оставался в тылу, а не на ничейной полосе.