Читаем без скачивания Величие и проклятие Петербурга - Андрей Буровский

Андрей Буровский 

Величие и проклятие Петербурга

Всем, кто сознательно выбрал жизнь в удивительном и великом городе, — ПОСВЯЩАЕТСЯ.

...Самый умышленный город на свете.

Ф.М. Достоевский

Введение

ГОРОД-ЛЕГЕНДА

То видели очевидцы, как по улице Васильевского ост­рова ехал на извозчике черт. То в полночь, в бурю и высокую воду сорвался с гранитной скалы и скакал по камням медный император. То к проезжему в карете тайному советнику липнул к стеклу и приставал мертвец — мертвый чиновник. Много таких россказней хо­дило по городу.

А.Н. Толстой

Санкт-Петербург — это не просто «хороший», «очень хороший» или там «великолепный» город. Конеч­но, все эти слова могут быть сказаны, и не без основа­ния. Но они явно недостаточны. Для Петербурга мало самых превосходных степеней, потому что Петер­бург — явление совершенно исключительное во всей русской, а может быть, и в мировой истории. Петер­бург уже чисто зрительно, по самым первым впечатле­ниям, необыкновенен, удивителен и отличен ото всех других городов. А в исследованиях теоретиков предста­ет как явление странное, необъяснимое, удивительное. И немного жуткое из-за своей непостижимости.

Разумеется, всякий вообще город — уникален. Во­логда отличается от Армавира, Астрахань — от Смолен­ска. Но все эти, и все вообще города Русской равнины и Западной Сибири несравненно больше похожи друг на друга, чем на Петербург. Петербург несравненно более своеобразен, чем все другие русские города, и сильнее отличается от любого другого города.

Проверить слова автора предельно легко. Достаточ­но пройтись по его улицам. Петербург может не нра­виться. Он может раздражать сверх всякой меры. У при­езжего, даже у жителя города, может возникнуть жела­ние, чтобы площади, каналы и дворцы провалились в тартарары и ничего подобного больше бы не было.

Обширнейшая литература о городе доказывает, что Санкт-Петербург можно ненавидеть[1]; можно презирать[2]; можно считать само строительство города фатальной ошибкой, блажью придурковатого царя[3]; можно в пани­ке бежать от него[4]; можно объявить любовь к нему — заболеванием[5]; можно бороться с этой его особостью. Например, пытаться его переименовать, чтобы не было странного Санкт-Петербурга, а был бы мирный, понят­ный «Невоград» — почти как Новгород или как Елизаветград[6].

Но вот чего пока никому не удавалось — так это иг­норировать город. Никто не смог прикоснуться к городу и продолжать жить так, словно встречи не произошло.

И еще одно: никто до сих пор не смог объяснить Пе­тербурга. Феномен есть — вот он. Всякий может при­коснуться к чуду, даже имея не столь уж много денег и не такое уж пылкое желание. Но почему, почему?! Чем именно этот город таков, чтобы влияние его сделалось таким необычайным, а судьба — удивительной и звон­кой, как гулкое раннее утро?

Город лежит на северо-западной окраине России, как совершенно удивительное существо. Как чудо-юдо из «Конька-Горбунка», — вроде бы земля как земля... А на самом деле что-то удивительное и необычайное. Город лежит себе с улыбкой сфинкса, даже немного гордится своей необычайностью, непостижимостью... Но ведь и сам себя он тоже постигнуть не может.

Множество людей умных, ученых, умудренных опы­том работы подступали к Петербургу, пытались понять: в чем же его особенность? Что удивительный — видим, но почему, почему?!

Наверное, до конца никто и никогда не сможет по­стичь великого города. В этой книге мне часто прихо­дилось говорить: да, это так, но почему — этого я не понимаю. И уверен, что пытающийся рассказать «всю правду» о Петербурге, скорее всего, сильно лжет.

Но сегодня Петербург стал постижимее, чем когда-либо, потому что в науке совершилось два открытия. Во-первых, ученые научились изучать один и тот же объект одновременно методами разных наук. Никто не мог понять Петербурга, пока смотрел на него с позиций своего частного предмета. Санкт-Петербург слишком сложен, чтобы одна наука могла объяснить его тайну.

А во-вторых, не только Петербург — очень многие явления в жизни людей стали понятнее, когда и самого человека, и творения его рук стали изучать как природ­ное явление — методами естественных наук.

К Петербургу я подошел средствами разных наук и как к географическому объекту. Города изображают порой точками на карте — особенно если карта мелко­го масштаба. Но это ведь вовсе не точки. Петербург — это довольно большое пространство земли, застроен­ное домами. Если идти пешком, целый день придется добираться с юга на север и с востока на запад этого куска земли, который называется городом Санкт-Петер­бургом.

Не я сам это придумал, и уже тридцать, сорок лет назад некоторые ученые делали потрясающие вещи. Это были люди огромного масштаба; большие ученые. Очень часто, работая над книгой, я вспоминал слова мудрого Мен-Кау-Тота из «Путешествия Баурджеда»: «Я только пыль под ногами великого мудреца». Лев Гу­милев и Юрий Лотман, Топоров и Иванов... Все они сказали о Петербурге то, что приблизило понимание. Работами каждого из них я воспользовался. Но все эти ученые, которых я не стою, занимались не только Пе­тербургом. Великий город стал для них одной из точек приложения для их методов. Наступал момент, когда они переставали заниматься Петербургом. А у некото­рых из них, может статься, просто не хватило времени вырвать тайну Петербурга у Вечности и рассказать ее людям.

Встав на плечи гигантов, я разглядел то, что до сих пор сокрыто от большинства даже очень неглупых лю­дей. Я открыл истину? Конечно нет, истину знает лишь Господь Бог. Я смог только приблизиться к истине боль­ше, чем это удавалось до меня, и только. Многие сторо­ны жизни Петербурга для меня и сейчас — непроницае­мая тайна. И прошу помнить — я вижу дальше только потому, что смотрю с плеч гигантов.

Доктор философских наук, член Санкт-Петербургского Дома ученых

A.M. Буровский

Часть I

ФЕНОМЕН ПЕТЕРБУРГА

Ведется ввоз и вывоз

Уже не первый год.

Огромный город вырос

И все еще растет.

Вздымает конь копыта

Над невской мостовой,

Над сутолокой быта,

Над явью деловой.

И все творится чудо,

И нам хватает сил,

И конь еще покуда

Копыт не опустил.

                    B.C. Шефнер

Глава 1

СУЩЕСТВО ФЕНОМЕНА

Я далеко вижу, потому что стою на плечах у гигантов.

                  Н. Коперник

С момента основания города в нем снова и сно­ва повторяется одно и то же: Петербург изменяет вся­кого, кто прикоснулся к нему. Того, кто приехал и бы­стро уехал — того он изменяет незначительно. Приез­жающего регулярно изменит уже достаточно заметно. Тот, кто поселился в Петербурге, незаметно, но и неос­тановимо превращается в петербуржца. А петербурж­цы сильно отличаются от остальных русских. Корен­ные, потомственные петербуржцы составляют едва ли не субэтнос русского народа.

И процесс этот повторяется несколько раз, Петер­бург переделывает всех.

В середине — конце XVIII века складывается петербуржский слой высшей российской аристократии. Эти люди или родились в Петербурге, или прожили в городе долгое время... и они начинают довольно существенно отличаться от остального высшего дворянства всей Рос­сийской империи. Отличаться — и на уровне бытовых привычек (пили все же кофе, а не чай и не сбитень), и на уровне поведения.

В политике же — рождается тот уверенный в своих правах до некоторой нагловатости, решительно стремя­щийся к утверждению своего места в жизни типаж, ко­торый знаком России по более поздним временам. На­зывают этот человеческий тип по-разному — от «люди будущего» до «предатели», мы же предпочтем нечто ней­тральное: «русские европейцы».

Слой это очень тоненький, в 1780-е годы он не включает и нескольких десятков человек. Рождается пока только некое легкое фрондирование, кухонные разговоры о том, что монарх мог бы соблюдать собст­венные законы. Ну, еще появляются какие-то придвор­ные интриги, типа попыток Н.И. Панина убедить на­следника престола Великого князя Павла Петровича подписать проект Конституции и возвести на престол уже ограниченного Конституцией монарха.

Но проходит всего два поколения — и петербург­ское фрондерство взрывается восстанием 14 декабря 1825 года. Между прочим, все участники заговора — если и не коренные петербуржцы, то долгое время жили в Петербурге — имели там близких друзей и знакомых.