Читаем без скачивания Перешагни бездну - Михаил Шевердин

Тыкая в каждого тяжелым от перстней указательным пальцем, он  назвал по именам некоторых из придворных, чем вызвал гнев­ные тиграм, хотя еще никто не знал, к чему он клонит. А он вещал:

— По случаю радостной вести надлежит преподнести счаст­ливому отцу, обретшему дочь свою, полагающееся по обычаю «суюнчи» — святой дар. И надлежит ознаменовать радость подвигами оружия. Вот вы, господин Мир Патта-бек.    Вы возглавите отряд газиев и отправитесь в Гиссар, и да трепещут неверные! А вы, Искандер-бек— вы же, сын мученика диванбеги, злодейски казненного революционерами, вы горите жаждой мести! А вы, Кумырбек, вваших жилах афганская кровь, и вы, конечно, не допустите, чтобы ваша родная мать терпела от большевистских властей Бухары. А вы, господин Джахангир-инак, старейший и почтеннейший, пусть ваша мудрость руководит вами в походе...

Закашлявшись    совсем    жалко, важный,  надутый старик фыркнул:

—  Эй ты, Абду Хафиз, ты, Начальник Дверей, пусть я уеду. А с кем их высочество будет играть в шахматы? А?

—  А вы, Джахангир-инак, забыть изволили, что пророк сказал про непотребство   шахматной игры: «Игра сия хуже касания свиньи». Вы поедете! Недаром ваше имя Покоритель вселенной! Еще поедут...

Он называл новые в новые имена царедворцев, которым надле­жит переправиться на территорию советской Бухары иначинать войну тайную и явную.

Здесь, вкурынышхане, собрались те, кто именовал себя Бухар­ским центром, представители стопятидесятитысячной туркестано-бухарской эмиграции: помещики, арбабы, беки, коммерсанты-миллионеры, банкиры, высшие бухарские чиновники, муллы, ишаны, бежавшие от гнева революционного народа. Многие из них при­везли с собой полные мешки золота, целые караваны имущест­ва — товары — все, что успели награбить у народа. Пригнали табуны коней, стотысячные отары овец. Эти эмигранты купили земельные угодья, водные источники. Они жили припеваючи, потому что на них работали тысячи вовлеченных в эмиграцию, обманутых простых людей, впавших на чужбине в ужасную нищету и вынуж­денных пойти к своим же баям в батраки и пастухи. Сами же бухарские баи и чиновники, особенно придворные, жили в доволь­стве, на покое и меньше всего жаждали испытать тревоги военного времени. В курынышхане поднялся шум. Все в один голос кричали:

—  Не поеду!

С улыбкой на губах под тонкими усиками Сеид Алимхан равнодушно разглядывал собрание. Черными жуками перекаты­вались в щелках меж припухлых век зрачки, застывая на месте на доли секунды, когда взгляд его цеплялся за то или иное лицо. Нервозные возгласы стихли. Эмир меньше всего собирался спорить. Он заговорил, и слова его будто застревали в гортани:

—  Принижение  ислама...  тяжелые  времена...  бухарцы  не  падают духом…     духовенство    «Мохакама-и-шариа»    не    сломано… господин Мухаммед Шариф Садр проживает тихо... однако проповедует в глубокой тайне... спасение вединении исламского таин­ства, чтобы в благородной Бухаре халифом навеки утвердились мы — законный государь.

Последние   слова   Сеид Алимхан произнес   с   подчеркнутой скромностью — едва слышно. Все поспешили встать и поклониться.

Занимавший до революции высший пост  казикалана  Бухары Муххамед Шарнф Садр, имевший огромный авторитет среди мусульманского духовенства, и сейчас проживал в Бухаре. Всесиль­ный в прошлом вельможа, изнеженный любитель ковров, любящий умащать бороду духами Запада и Востока,  он теперь вел аскетический образ жизни. Недавно в письме, тайно доставленном через границу в Кала-и-Фатту, он объявилсебя мюридом муллы Ибадуллы Муфти, вшивого, вечно немытого, с запасом гнилья дервиша.

Да, требуется проявить всю изворотливость ума. Видно, надвигается нечто, если столпы религии падают ниц перед нищими. Эмир тянул:

— Стоят прочно столпы ислама… а еще пишут из Бухары… Мулла Абдурасул Закун… преданный нам человек... все идет согласно предопределению... любовь к своему халифу, то есть к нам, увеличивается...

Все вытянули шеи да так и замерли. Имя Абдурасула Закуна знал здесь каждый. Русское прозвище «закон» получил он потому, что славился умением толковать законы, и как законовед пользо­вался авторитетом и в Казани, и в Уфе, и в Ташкенте. Никого он не боялся  и осмеливался  вступать в споры  даже с советскими властями.

Неспроста эмир помянул Мухаммеда Шарифа Садра и Абдурасула Закуна. Оба не уехали после революции из Бухары. Оба молятся во славу ислама,  и  их не трогают.  Разве не ясно,  что взроптавшие и отказавшиеся поехать в Бухару придворные — ни­чтожные трусы?! Улыбка эмира стала зловещей. Многих пробра­ла дрожь,  хоть в курыныше было  не холодно. Тут  вспомнилось: эмир запрятывал в Кала-и-Фатту знатных провинившихся в зинхану — кладовуюдля конской сбруи при конюшне, так же, как он это делал в Бухаре. Иногда, когда ему делалось скучно, он заставлял наказанных   придворных    чистить при себе   коней,   убирать навоз.

И уже невольно кто-то произнес вслух довольно-таки язвитель­но: «Шакалы есть шакалы, даже если и ходят в визирях. На порванную львиную шкуру заплатки из лисьей шубы ставят». Многие расстроенно вздыхали. Известно ведь, что придворных должностей в Кала-и-Фатту с просяное зернышко, а жаждущих и алчущих управлять делами эмира — свора. Уже поднявшись, эмир вспомнил:

—  Да, да... Фоника-Моника-он... наша дочь... царская то есть. У  нее  должна  быть  книга...   коран,  подписанная   нашей  рукой... драгоценная   книга...   Если  есть,  значит,   наша  дочь...   принцесса вроде... выяснить... доложить...

Начальник Дверей склонился к его уху:

—  Бухарские муллобачи призваны в покои Бош-Хатын.

—  Что? Кто? Почему?.. Почему туда?.. Почему не сюда?..

ПЛАН   КЕРЗОНА

                                                              Зубами вытащит динарий из  навоза.

                                                                           Латинское изречение

                                                              О цветочек ароматный,

                                                              ты  нуждаешься  в защите от солнца.

                                                               Ох,  где только   вырос   этот   цветок!

                                                                                                  Самарканди

В те дни маленькая, заросшая волосами, грязью, не видящая света зверушка в своем зловонном хлеву и не знала, что ее имя склоняется на все лады в великолепной, с розовыми колоннами карарского мрамора парижской гостиной, среди лощеных господ и дам…Да и кто мог представить, что кучка глинобитных хижин, селение  зарафшанских  углежогов   Чуян-тепа   способно   привлечь в далекой Европе внимание политиков и дельцов, которые пытают­ся вершить судьбы мира...