Читаем без скачивания Перешагни бездну - Михаил Шевердин

Мулла Ибадулла Муфти гудел;

— Козни, происки паршивых, э, собак неверных не лишат, э, сиятельного эмира власти, врученной ему аллахом. Эмир — по­мещик, владеющий, э, землей и скотом. Люди — его живность, овцы, так сказать. Советская власть посягнула на владения эми­ра, каковое есть Бухарский эмират. Эмир удалился из Бухары до времени, не желая оскверняться гноем проказы.    Удалился еще и потому, что черная кость, э, раззявила рты. Эмиру нечего сидеть в Бухаре самолично. Хозяин имения, бай, благородный, чего но­сом уткнется в навозную кучу? Благородному полагается дышать чистым воздухом. В Бухаре наш эмир имеет своих, заместителей власти и приказывает крепче держать плеть ярости да вколачивать в скотов благоразумие.

С надсадой он прервал сам себя истерическим возгласом:

— Иия хакк! О истина! — И продолжал: — Да этих бухарских бесштанников спаршой на лысых черепах мордой бы в свинячью мочу,а тут наш превосходительный, э, халиф еще принужден утомлять своюголову заботами о стаде. А в награду за его богоугод­ные заботы аллах посылает эмиру весть о вновь обретенной до­чери. О, утешение его отцовству! Йия хакк! Йия хакк! Вырвать из рук неверных собак! Да возвысится ислам в Турке­стане, и да захлебнутся в своей крови «пирлетары» и «бадраги», записывающиеся в нечестивые колхозы. Истребить богопротивные колхозы,а с«актива» шкуру с живых содрать! Э, священная война! Колхозники-псы    посмели. Святотатцы,    посмели    принцессу, дочь эмира, мучить в бездонной тьме, в оковах! Месть!  Месть! ышнин требует возмездия. Подобно любимой дочери пророка Фатиме, нашa Фоннка-Моника-ой, дочь халифа правоверных эми­ра  бухарского, воссияет в веках в своем  потомстве. Джихад за поношение  чести  царской  дочери  вернет  Сеиду  Алимхану  трон в Арке Бухары! Загоним же неверных в землю! Пусть жрут глину и блюют кровью! Йия хакк! Оомнн!

Мулла Ибадулла закончил свою речь, и в склепе водворилась тишина.

Тут же мулла Ибадулла просто выгнал всех молящихся, и при­том грубо:

—  Убирайтесь! Хватит! Помолились!

Первым смиренно удалился Сеид Алимхан. Он попросил всех собраться в курынышхане, то есть в зале приемов. Здесь все уже смогли рассесться с удобством на привычных, таких удобных курпачах-тюфячках, в надежде на дастархан с сытным ужином или хотя бы с пшеничными лепешками и сладостями. Оказывается, сегодняшнее собрание созвано по важным делам и вполне заслу­живает парадного угощения. И думать легче за дастарханом. А думать есть о чем. Наговорил мулла Ибадулла Муфти такого...

По знаку эмира выступил вперед Начальник Дверей дворца Кала-и-Фатту Хаджи Абду Хафиз, носящий еще звание Главный сПосохом — церемониймейстер. Он извлек из-за пазухи свернутый трубочкой листок, развернул и начал читать вслух:

—  «Благословение и радость! С прискорбием восприняли мы весть, что шелудивые собаки подтачивают трон ваш, и мы умоляемвсемогущего послать вам  победу с помощью непобедимых сил  ислама  и  инглизов,  верных друзей  наших.  Хотим   сообщить вамследующее:  некоторые злые  языки  клевещут на  нас,  якобы мы осуждаем басмачей и хвалим колхозы. Сколько воду ни кипяти, она жирнее не станет. Как же нам говорить иначе, когда мы занимаем высокий пост у Советов и имеем силу? Иначе мы подо­рвем доверие к себе. Оттого, что нам приходится  бить языком, вам,ваше   величество,   будет   не  убыток,   а   прибыль.   Поверьте, на нас не направлены испепеляющие взоры большевых, мы знаем, что делать. Мы послали к вам двух самаркандских муллобачей  довести до ваших ушей,  что  нашлась девушка  по имени Фоника-Моника-ой, по слухам, дочь вашего высочества.  Мусуль­мане из «Исламского союза среднеазиатских мусульман для борьбы с неверными» разузнали, что девица, про которую говорят, что она дочь  ваша,  проживает  ныне  в  доме  ишана  чуянтепинского Зухара Аляддина, спрятанная от милиции и прокуратуры, которые обе объявили ее прокаженной, что неверно. О принятых ме­рах сообщим вам. Выражаем наше скромное мнение: очень важно, чтобы за границей знали о святотатственных притеснениях, которым подвергается принцесса. Мы же написали о счастливом обстоятельстве обнаружения царской дочери мусульманам Калькут­ты и Дакки, Каира и Аль Аммана, Стамбула и Багдада. Пусть знают и вознесут   молитвы к престолу аллаха за эмира Бухары и за счастливое избавление его дочери от притеснений. И да помнят: когда  высекается    огонь,    загорается    пламя,    когда    поведают, узнаешь!»

Тяжелыми вздохами откликался на чтение письма Сеид Алим­хан. Он старался изобразить на своем застывшем мучнисто-белом лице радость и горесть: радость по поводу того, что нашлась дочь, горесть потому, что дочь в столь ужасном положении. И все, даже самые черствые, не могли не посочувствовать озабоченному цар­ственному отцу.

Но едва ли кто из присутствующих мог предусмотреть, что произойдет дальше.

— Увы, — заканючил эмир, — казна Бухарского государства пуста... рваные кошельки... коврики разные... на кирпичах... сы­рость, холод... преданные наши молитвенники... радетели... сидят в Бухаре в лохмотьях... голодные... гроша не имеют... заплатить сапожнику, прикинуть подметки на дырявые кавуши... молчите! — Он чуть поднял руку, задребезжав четками, когда по курынышу прошел шелест сочувствия. — Вас, наших слуг, тоже знаем... под­халимы вы, говорящие «добро пожаловать», подносящие нам под­носы... пустые... держащие за пазухой камень злословия... сироп во рту... языком лицемерия лижущие пыль следов...  Вы  готовы удалиться за один рубль... объедаетесь, жиреете... а газии расцве­тают кровавыми гвоздиками ран...

Решив, что перлов красноречия в духе проповедей достаточно, Саид Алимхан устало откинулся на спинку трона и, изнывая, бормотал:

— Остальное потом... поговорим... скоро теперь.

Все переглянулись.   Впервые  за   многие  годы  они  услышали от эмира подобное. Действительно, надвигаются события,

Но если они надеялись услышать новости, их ждало разоча­рование. Всем своем видом их повелитель показывал, что разговор его утомил.«Золотая гортань» его нуждалась в отдыхе. Тогда от­крыл рот и начал вещать Ходжи Абду Хафиз — Начальник Дверей. Эмир ему всегда поручал говорить неприятные вещи. Начальник Дверей отлично умел «расстилать пустой дастархан на холодномполу. Любое его слово сулило гадости.

Тыкая в каждого тяжелым от перстней указательным пальцем, он  назвал по именам некоторых из придворных, чем вызвал гнев­ные тиграм, хотя еще никто не знал, к чему он клонит. А он вещал:

— По случаю радостной вести надлежит преподнести счаст­ливому отцу, обретшему дочь свою, полагающееся по обычаю «суюнчи» — святой дар. И надлежит ознаменовать радость подвигами оружия. Вот вы, господин Мир Патта-бек.    Вы возглавите отряд газиев и отправитесь в Гиссар, и да трепещут неверные! А вы, Искандер-бек— вы же, сын мученика диванбеги, злодейски казненного революционерами, вы горите жаждой мести! А вы, Кумырбек, вваших жилах афганская кровь, и вы, конечно, не допустите, чтобы ваша родная мать терпела от большевистских властей Бухары. А вы, господин Джахангир-инак, старейший и почтеннейший, пусть ваша мудрость руководит вами в походе...