Читаем без скачивания Дом для Пенси - Анна Лерой

— Красота, правда, человек? — руинник сидит на полу перед молодой порослью и просто любуется. Тишина здесь такая, что Пенси не может подобрать слова, и чтобы разрушить ее монолит, Пенси остается только слушать. — Каждый раз прихожу сюда — и каждый раз сердце забывает, как биться, а время останавливается. Будто не было Элерского угасания и ширхи, будто всё еще горят голубые башни Каноа, а гавань Лейли открыта для любого желающего каждый восьмой праздничный день. Будто сома все еще течет во всех водных потоках — наземных, подземных и в жилах живущих на тверди… будто я пришел к видерсу, чтобы сплести из его ветвей колыбель своему ребенку. Но нет. Я возьму и в этот раз только листья, чтобы забыться…

Нужно ли что-то ответить? Пенси неловко переступает с ноги на ногу. Соболезнования вряд ли помогут тому, кто потерял свою жизнь задолго до того, как началась история самой Пенси. Поэтому она бессильно смотрит, как Халис обрывает белые листья и бережно складывает их в маленький блестящий мешочек. Когда же мешочек оказывается полон, руинник ломает первую хрупкую веточку и протягивает ее Пенси:

— Забудь, что я сказал. Просто забудь. Ты ведь пришла за видерсом? Так возьми его, а память о том, чего не было, оставь среди камней, истертых временем в пыль.

Пенси принимает хрупкий прут — и от пальцев к сердцу бежит жаркая полоса тепла, уносящая усталость прочь. Вот он какой, видерс, настоящее чудо!

— Бери только те, что без листьев. Иначе дерево тебе окажется не радо, и сложно будет выбраться из-под его ветвей живой, — дает совет руинник и оставляет ее одну.

В ее руках тонкая веточка кажется невесомой, даже жаль ломать остальные, но отступать глупо. Халис оборвал девять прутьев, и она собирает их все до одного. Но девять плохо делится на двоих — заказчика и исполнителя, да и листья видерса никто никогда не видел еще. И Пенси крайне осторожно тянет первый белесый листок с десятого прута.

— Ты долго, — встречает ее на площади Халис. Его взгляд немного затуманен, а улыбка гораздо мягче, чем была до этого. Могут ли листья быть наркотиком?

— Они не вызывают привыкания и не превращают меня в зверя, если ты об этом, — в очередной раз то ли читает мысли, то ли догадывается о них руинник. — Но с ними на краткое время этот снег и лес кажутся терпимыми, а жизнь — стоящей того, чтобы ее продолжать.

— А что мешает охотникам оборвать все листья и забрать все новые ветви? — как бы невзначай спрашивает Пенси. Она позволила себе взять всего один дополнительный прут и шесть белых листьев. Но кто-нибудь другой из охотников за дивностями непременно ободрал бы дерево полностью. В этом она не сомневается.

— Сама природа видерса и помешает, — туман во взгляде Халиса развеивается. — Сорвать лист может лишь тот, в ком до сих пор есть сома, как и в самом видерсе. Иначе — листья тут же жухнут, ветки сохнут и сжимаются, унося с собой жизнь обидчика, а корень отбрасывает ненужный верх и уходит по подземным рекам туда, где не будет противных жадных людишек! Обычно я караулю охотников, но тебя оставил одну…

— Был уверен, что я не соберу лишнего?

— И не ошибся! Видерс же никуда не делся за это время…

Пенси чувствует, как по спине под одеждой стекают капельки ледяного пота. Она еще никогда не была так близко к смерти из-за своего любопытства. Но, кажется, что Халис что-то путает или Черный лес посчитал Пенси за свою…

— Пойдем, — Халис переступает с ноги на ногу и делает первый шаг. Пенси встряхивается, откладывает все сложные мысли на потом и догоняет руинника.

Когда вокруг не так холодно и не грозит обморожением рой, то руины выглядят вполне обычными. Дома на площади только с первого взгляда одинаковые, но, приглядевшись, Пенси замечает, что отличаются они и количеством комнат, и материалом. Наверное, и внешне каждое из зданий было разным. Она пару мгновений пытается представить, как выглядел тот или иной дом. Но все образы в голове всё равно сводятся к тому, что нравится ей самой. К ее дому, который внезапно становится всё реальнее и реальнее.

Халис терпеливо ждет, пока Пенси ищет часть поклажи, помогает сложить остатки вещей в кое-как отремонтированный рюкзак, даже вежливо, хоть и без откровенной охоты предлагает понести вещи. От последнего она отказывается, не так и тяжел груз, куда важнее доставить то, что она спрятала за пазухой.

Внезапно сложно становится расстаться. Пенси видела множество прощаний, да и сама не раз расходилась с людьми и больше их никогда не встречала. Но сейчас сказать «прощай» тяжело. Отчего так, она не знает. А Халис в этом ничуть не помощник: слишком интересные рассказывает истории, слишком хорошо и тепло рядом с руинником, слишком гладко всё идет. И когда он в очередной раз забегает куда-то с тропы и приносит три розоватых гриба, за щепоть которых дают десять золотых монет, Пенси не выдерживает. Ведь это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Нельзя просто так общаться с руинником.

— Завтра я сверну с этой тропы, — говорит она. — К поселению на перевале будет вести правый отвороток.

— Хорошо, — кивает руинник. Остаток времени до места стоянки Пенси мучается вопросом, что значит этот его ответ? В конце концов, она приходит к решению, что Халису просто всё равно. Для него расстаться с человеком гораздо проще, чем — по какой-то причине — ей сказать ему прощай. Сердце от этой мысли успокаивается, и в голове снова воцаряется тишь да гладь. Она равнодушно ужинает, спокойно укладывает вещи, безмятежно заползает в узкую пещерку следом за Халисом. Когда же они устраиваются бок о бок и Пенси начинает дремать, горячий выдох оседает на ее щеке, и слышится шепот:

— Еще одну ночь. Я редко прошу, но еще реже теперь испытываю желания. Поэтому еще один день и ночь…

Глупое и опасное решение, но она соглашается. Наверное, потому что и сама не испытывает особого желания уйти.

В итоге эти полтора дня всё же делают свое дело, из-за них прощание проходит легче и быстрее.

— Мне пора, — произносит Пенси. Время вышло. Слова в тишине звучат неожиданно громко, как стук первой капели весной.

Халис кивает и помогает ей собирать вещи после стоянки. В четыре руки