Читаем без скачивания Притворись, что мы вместе - Дарья Сумарокова

– Так, не оговаривайтесь, Елена Андреевна! Я прекрасно в курсе, чем таким Семен Петрович заболел: вчера из его кабинета санитарка целый ящик бутылок выволокла, кошмар… Боже мой, да что вам говорить! Бесполезная трата щитовидной железы! Ну да ладно… Так… зачем это я тебя вызывала?..

Атеросклероз, матушка, страшная вещь.

– А! Вот что! Я тут сама с собой посоветовалась и решила: все-таки надо кому-то из молодых дать платную палату, но только одноместную и одну. Василиса Семеновна рекомендовала тебя, уж не знаю, за какие такие успехи. У меня все равно времени нет за вами всеми смотреть. Возьмешь седьмую. Кстати, туда сейчас какую-то даму из реанимации переведут. Впервые выявленный диабет… И повнимательнее: сынок там вроде как новый русский или что-то в этом репертуаре… Боже, как же я это словосочетание не люблю… новые русские, старые русские… Понятно все?

– Хорошо, Светлана Моисеевна. Спасибо большое. Можно идти?

– Угу… А! Нет! Стой… Уже, между прочим, который месяц замечаю… Что это ты так много дежурств в приемнике берешь? И не списывай на больных товарищей. У тебя же семья, ребенок. Все никак в д’Артаньяна не наиграешься, что ли? Про ваши ежевечерние веселья на хирургии знает вся больница, а приемник с реанимацией просто славятся! Учти: я долго терпеть не стану твою постоянную зевоту в ординаторской. Или эндокринология, или шашкой всю жизнь махать.

Точно атеросклероз: то мало работаешь, то много.

– Я учту, спасибо большое. Просто не хочется первый сертификат по терапии терять…

Жестикуляция моментально усилилась.

– Ну бо-о-оже мой, что ты все время, просто все время оговариваешься! Невозможно! Так, все, иди. Я тебя последний раз предупредила!

Этот последний раз был не менее чем двадцатым. Выйдя из кабинета, я в удрученном состоянии поплелась к седьмой палате, не ощущая абсолютно никакой радости от частичной отмены дедовщины в отношении платных услуг.

Если сейчас там еще и сынок начнет морду кривить, загрызу.

Около палаты меня выловила Лилия Ивановна и всучила историю болезни.

– Вот, только передали с реанимации.

– Спасибо, осчастливили, блин.

Ответной реакции не последовало: молодых врачей на отделении было трое, и никто из нас пока не смог внушить старшей медсестре уважения. Я посмотрела на обложку истории: Полина Алексеевна Вербицкая, 1950 года рождения.

В палате стояла тишина, никаких родственников в досягаемом радиусе не отмечалось. Тут было много небывалых по тем временам излишеств: стеклопакеты, плотные занавески, холодильник, микроволновка, новый линолеум, приличных размеров стол и шкаф для одежды, а самое важное – отдельный санузел с душем. Пахло недавно законченным ремонтом. Кровать поставили подальше от окна, в полумраке. С порога я даже сначала не поняла, где больная: она была настолько маленькой и хрупкой, что одеяло почти полностью скрадывало очертания тела. Я приблизилась и села на краешек кровати, потихоньку перелистывая историю болезни. Женщина спала.

Вот странно: откуда диабет? Ожирения нет, метаболический синдром под большим вопросом… Черт, так надеялась увидеть огромную армянскую маму. Уж с этим народом я научилась разговаривать.

Женщина оказалась совершенно петербургская: седые, без следов краски, волосы аккуратно забраны в гладкую прическу, подчеркивающую высокий лоб, черты лица благородны и глубоки. Тут же вспомнилась одна из преподавательниц Вагановского училища, которых я частенько наблюдала, гуляя в Катькином саду: изящной походкой, в маленьком темном берете, приталенном элегантном плаще и на неизменных каблучках, она со своим выводком шествовала в сторону Невского проспекта.

Девочки, спину держать…

Годы только прибавили госпоже Вербицкой достоинства и красоты. Тонкие ненавязчивые духи, домашнее постельное белье, аромат женской косметички, прекрасные хрупкие пальцы, почти не тронутые временем, тонкие запястья и изящная шея. Запахи и линии, пастельные тона, глубокий спокойный сон. Это была идеальная картина, ни одна деталь не разрушала гармонию. Только легкий след ацетона в дыхании и предательский диабетический румянец. Казалось, сейчас проснется и будет совершенно здорова.

Вот все-таки странно: «перо», торчащее из брюха татуированного пацанчика, воспринималось совершенно логично, разбитая башка у пьяного в стельку водителя – тоже. Но в этой картинке не было логики.

Я раздвинула занавески. Звук и свет разбудили ее. Несколько секунд она еще не понимала, где находится, потом осторожно приподнялась на кровати, надела очки, помогая себе вернуться в реальность.

– Добрый день. Простите, я заснула. Ждала врача с отделения… Не спала дома почти два дня…

– Добрый день. Меня зовут Елена Андреевна. Веду эту палату.

Несколько секунд тишины, и она вернулась в это пространство и время окончательно.

– Ой, здравствуйте, доктор. Какая вы молодая! Господи, простите. Я знаю, доктора не любят, когда им намекают на юность. Не обижайтесь, ради бога. Я считаю, что только молодость обладает живостью ума и способностью развиваться.

– Ничего, Полина Алексеевна. Не извиняйтесь. Я уже привыкла. Так… Вас только что перевели из реанимации… Историю я вашу посмотрела. На каком этапе мы сегодня находимся, более-менее понятно, однако хочу у вас поподробнее узнать, что дома случилось. Как вы сами считаете: долго ли болеете?

Прилагая усилия, она встала с кровати, сняла со спинки кресла темно-синий домашний халат, накинула его поверх сорочки и села за стол рядом со мной, машинально пытаясь привести в порядок прическу. В каждом движении была заметна дикая слабость, руки немного дрожали.

– Даже не знаю, как это все произошло… Плохо себя чувствую, наверное, последние месяца два. Хотелось пить постоянно, знаете ли. Какое-то непроходящее бессилие, озноб почти ежедневно к вечеру. Вообще, я человек абсолютно здоровый. У меня даже медицинской карточки в поликлинике нет. Тридцать лет отработала учителем, посещала врачей только на медосмотрах. Все некогда, знаете ли. То классное руководство, то выпускные… Не понимаю, что такое произошло: у нас в семье принято питаться правильно, сладкое я не ем – не люблю, да и жирной пищи дома стараемся избегать.

– Не простывали сильно в последние полгода?

– Нет… наверное, нет. Внучка у нас находится со мной дома, детский сад не посещает, гости тоже редко приходят… Нет, никто не болел.

– А может быть, какой-то стресс перенесли в недавнем прошлом? Что-то случилось неожиданно, понервничали?

– Да нет, Елена Андреевна. Не вспомню… Жизнь моя теперь однообразна, в ней мало событий. Когда человек выходит на пенсию, единственное, что его может выбить из колеи, – это неприятности в семье. У меня, слава богу, все очень хорошо.

– Ну что ж, сейчас посмотрю вас. В ближайшее время нам надо попытаться перейти с инсулина на более мягкие средства. С вашей стороны прежде всего требуется строгое соблюдение диеты – я расскажу вам об этом более подробно. Возьмите еще, пожалуйста, вот это пособие. Тут все написано о питании при сахарном диабете.

Я протянула ей приготовленную заранее брошюру для больных, довольно муторную и слишком подробную.

– О, прекрасно, доктор! Не утруждайтесь длинной лекцией. У вас такой усталый вид… Не тратьте на меня лишнее время. Я ведь педагог – с бумажного листа усвою не хуже, чем со слов.

Какое чудо! Замечательно. Просто везение, а не пациентка.

– Хорошо. Я тогда вам пока оставлю до утра почитать.

После разговора я осмотрела ее, изучила еще раз анализы, повторно осознавая свою неполноценность, убедилась, что болезнь пришла непонятно откуда и, похоже, крепко уже ее помотала.

Думай, Сокольникова, думай. Без причин нет лечения.

По дороге домой я крутила в голове свою первую платную больную, перебирая варианты возникновения ее внезапной болезни. Размышляла о том, что мы до сих пор так и не знаем, где подстерегает нас несчастье и откуда все же берется вся эта гадость. В приемнике процесс значительно упрощался – ты и смерть, face to face, игра по правилам. Но на отделении, где лежали больные с многолетним хроническим багажом, она, смерть, не хотела показывать лицо, пряталась, будто ее и нет. За два года, проведенных в стенах нашего тухлого валежника под высокопарным названием «эндокринология», я поняла: тут она не хотела тягаться с людьми в белых халатах – в основном ей лень и неинтересно. Она играла дома, незаметно, подпитываясь человеческими слабостями и горем, десятилетними переживаниями, предрассудками, беспочвенным страхом, нежеланием посмотреть на себя в зеркало. Когда люди попадали в больницу, она пряталась в домашних вещах, наспех втиснутых в больничные тумбочки. И лишь иногда показывалась из тени, говорила тебе: эй, доктор, я тут самую малость отдохну, но ты не думай, что отдыхать буду долго, – все они рано или поздно придут ко мне.