Читаем без скачивания Сделай ставку и беги - Семён Данилюк

– Мы, между прочим, когда-то корешковали, – сквозь зубы напомнил Листопад. – Так что прежде чем всякую ментовскую туфту на веру принимать, мог меня спросить.

– В корешах у тебя граждане-товарищи из КГБ. Хотя опер стукачу не товарищ. Он его пользует. Использует и – выкинет. А ты с этим жить будешь.

– А ты с чем будешь, после того как я тебя сейчас пошлю по дальнему адресу?! А потом, когда-нибудь, прознаешь, что купился на дешевую лажу мента-взяточника, и – корешка за здорово живешь с грязью смешал. А?! – рыкнул Листопад, заставив редких утренних посетителей испуганно сжаться. – А тебе, паскуде, твой дружок, бывший замполит Звездин, часом, не сказал на параше, как я его на зону умыл?

По слегка озадаченному Торопинскому виду понял, – ничего об этом он не знает.

– Мы с ментами на разные параши ходим, – отругнулся Феликс. Но без прежнего напора.

– Так вот объясняю. Один раз! Тебе! Больше никогда никому. Просто, если кто попробует вякнуть, втюхну в рыло, а там и… Договорились? Тогда слушай, как я из-под ментуры ушел!

Голос начавшего рассказывать Листопада побулькивал. Торопину казалось – от негодования. На самом деле это фонтанировала причудливая смесь, в которой обида перемешалась с облегчением, – оттого, что на этот раз он говорит правду, и все сложилось так, как сложилось.

… – Хоп! Я все сказал! – закончил повествование Листопад, умолчав о единственном – данной подписке о негласном сотрудничестве. Этого замполит Звездин доподлинно знать не мог.

– Положим, – процедил Торопин. – А если бы не эта «кидуха»? Вербанулся бы?

Внезапно взгляд его, острый, как «писка», оказался у Листопадовых глаз.

– Не знаю, – почти честно ответил Листопад. – Прижат был до предела.

«Писка» отодвинулась. Торопин вальяжно откинулся на стуле. Он не то чтоб до конца поверил, – жизнь научила до конца не верить никому, хотя бы потому, что полной правды о себе никто не знает. Но – объяснение принял.

– А теперь, Феликс, – Листопад, прочувствовав, что ситуация переменилась, набычился, – или ты извинишься, или – вставай и свинчивай отсюда втихую, пока я тебе в горячах какой-нибудь фикус на башку не нацепил.

В ответ Торопин поддел рюмку и приглашающим жестом заново перевернул ее. То есть извинился. Затем сделал едва заметное движение шеей в сторону подсобки. Но голову при этом не повернул, – назначением жеста было не стремление обнаружить обслугу, а дать понять, что ей разрешается подойти.

Сомнений, что жест этот будет не то чтоб даже замечен, а – уловлен, Торопин, похоже, не испытывал. В самом деле бездельничавший на другой стороне зала молоденький официант, ранее, по наблюдениям Листопада, безразличный к призывам клиентов, поймал жест и, подхватив по дороге поднос с объедками, припустил в подсобку, бросив на ходу:

– Обслужим в минуту.

Только после этого Торопин неспешно принялся стягивать перчатки со своих изящных трепетных пальцев, коими Всевышний облагодетельствовал три людские профессии: скрипачей, воров-карманников и карточных шуллеров. В этом узком элитном клубе Феликс Торопин состоял членом сразу по двум номинациям. По двум последним.

– Роднуля! Вернулся! – не крик, – восторженный вопль несущейся по проходу Митягиной прорезал ресторан. Торопин поднялся с некоторым волнением и тут же был смят: налетевшая Нинка обхватила его, принялась беспорядочно тыкаться губами. Потом отстранилась, сияющими глазами всмотрелась в обмазанное помадой лицо, рассмеялась увиденному и – своему счастью.

– Уймись, зараза. Люди смотрят, – Феликс с усилием высвободился, стесняясь ее эмоций и собственных чувств. – Вернулся, что ж верещать? Для того и садятся, чтоб вернуться. Сама-то как тут без меня? Поди, направо и налево?

– Господи! Да о чем это ты! – Нинка всё не могла налюбоваться. – Да причем тут!.. Я ж тебя одного!.. Феликсулечка! Если б знал, как мне без тебя плохо было! Как тяжко! Уж как ждала, как ждала!

Усевшись на свободный стул, Митягина зарыдала – взахлёб.

Смущенный Торопин потряс ее за рукав:

– Будет тебе! Что ты, как мужа с войны… Сгоняй-ка живо за коньячком. Помнишь еще?..

– «Арарат»! – торопясь, опередила Нинка. – Как раз заначила, будто знала. И – лимончик под песочком! Просто в минуту!

Она устремилась к подсобке. На выходе обернулась, будто боясь, что Феликс окажется видением, и – исчезла.

– М-да, – Торопин отер кончиками пальцев вспотевшие виски, заметил след помады, усмехнулся растроганно. – Вот бабьё! Знаю, что с половиной города переспала. Но ведь как рада! Без дураков. Не, я еще, когда первый раз в кабаке приметил, сразу определил, – моя баба. Душой моя! Эх, жизнь подлянка! Наливай, Ваня. Как там твой кубанский дружок Рахманин говаривал? Ломанем, пока при памяти.

И – сделалось им хорошо!

Все стало почти как прежде. Они сидели, сбросив пиджаки, в обнимку. Феликс, отбывший наказание в Средней Азии, вынес оттуда идею насчет наркотического трафика из Душанбе. Оставив обычную осторожность, он уговаривал Ивана поучаствовать в новом, сулящем невиданные барыши деле.

Иван слушал, поддакивал. Но – чем больше в Феликсе проступал прежний «ближний его друган», чем приятней – внешне – становилось им друг с другом, тем далее – внутренне – отдалялся он от приятеля. Это никак не проявлялось. Он даже не размышлял об этом. И не было мыслей расстаться и не видеться – как «завязавший» алкоголик бежит распивочных компаний. Зачем не видеться, если встретил он человека под стать самому себе – отвязного, разухабистого, не знающего удержу в желаниях. Но другое крепло в нем твердо – с Феликсом он в гульках, но не в криминале. С этой узловой станции ему посчастливилось отъехать и – возвращаться не собирался. Его состав разгонялся, хоть и медленно, – по другому маршруту.

Через час Нинка договорилась о подмене и уволокла Торопина к себе домой.

Уже попрощавшись с Иваном, Феликс вдруг вернулся, склонился над самым ухом:

– Чуть не забыл насчет Звездина. Похоже, ты не в теме, – он ведь тогда выскользнул. Выпустили за недоказанностью и даже, насколько слышал, опять в ментуру вернули. Так что – бди! Если узнает, что ты в городе, добром не кончится.

Феликс хлопнул его по плечу и исчез.

Оставшийся в одиночестве Иван нахмурился, – положительно, всё подталкивало его к тому, чтобы слинять из ненавистного городка.

Иван, зажав под мышкой папку с диссертационными набросками, чудом сохранившуюся накануне, брел вдоль Волги по набережной Степана Разина. На другой стороне реки под заходящим солнцем золотился шпиль речного вокзала, из-за которого сгнившим клыком торчала разваленная часовня бывшего Отрочь монастыря.

В начале сентября в Твери всё еще бушевало лето.

Среди буйной, желтеющей листвы исчез покорябанный, унылый губернский городок. Даже знаменитая Казаковская набережная помолодела. Старинные двухэтажные дома, соединенные арками в непрерывную цепочку, – трухлявые, иссеченные трещинами, с сыпящейся штукатуркой, – кокетливо выглядывали из густых тополей, будто молодящееся старичьё восемнадцатого века из-за пышных вееров.

Асфальт к концу дня парил, остывая. Жара спала.

Все живое было исполнено неги и умиротворения.

На ближайшей к Ивану витой скамейке двое парней приобняли с двух сторон грустную девушку с головой, покрытой платочком, и в чем-то горячо ее убеждали. Скучающему Ивану хотелось развлечений.

– Это шо за групповуха в общественном месте!? – гаркнул он.

– Девушка, вы им не верьте. Наобещают, а потом непременно надуют.

Парни подняли готовые к отпору лица, и – Иван узнал обоих. Антон Негрустуев и – удивительно – тот самый патлатый, что когда-то избивал его возле мотеля.

Узнали и его. В следующее мгновение колючее выражение лица Антона Негрустуева начисто смылось. Карие глаза его наполнились радостью.

Ни мало не обращая внимания на прохожих, он вскочил на скамейку и прямо с нее запрыгнул на Ивана, едва не сбив с ног.

– Что ж не позвонил, что в Твери? (Как всякий коренной тверичанин, Антон презрительно игнорировал официальное название города). Или забыл, что у тебя здесь крестник живет? – сбивчиво выкрикивал он. – Да если б не ты, я б сейчас не студентом на юрфаке, а на городском кладбище числился. Ведь я тебя, подлеца, разыскивал!

Иван, в свою очередь, в волнении охлопывал его по раздавшимся плечам и сам удивлялся, как это за целый унылый год не пришло ему в голову навестить непосредственного этого мальчишку. Но зато понял другое: отныне они не скоро расстанутся.

Девушка на скамейке всхлипнула. Из-под сползшей косынки открылись золотистые, в рыжину, пряди.

– Познакомься, Ваня, – Антон отступил. – Это Вика.

– Вика – это только с моего разрешения. А так – Виктория, – быстро забил «вешки» патлатый. – Моя чувиха. Будет хорошо себя вести, доставлю неслыханное счастье, – возьму за себя замуж.

Богатая бровь Златовласки поползла вверх.