Читаем без скачивания Одна кровь на двоих - Татьяна Алюшина

— В каком смысле?

— Пластику? Или что-то еше?

— Нет, — рассмеялась Машка.

  — Но выглядишь превосходно! — Он поднял бокал, предлагая выпить за Машкин превосходный вид.

   Мария Владимировна поддержала. Чего ж не поддержать хороший тост?

   Все так же тщательно пережевывая пишу, Юрик вел светскую беседу:

— Как там твои американские студенты?

  — Получают американское образование. Хорошие такие студенты.

   Намазывая бутербродец красной икоркой, которую любил и которую Мария Владимировна заказала специально для прощальной гастроли мужа, Юрик рассуждал устало-печально:

   — А у нас все по-старому...

   И принялся рассказывать о трудностях чиновничьего труда, тупости просителей-посетителей, подковерных интригах, поощрении его начальством, об ожидаемом повышении.

   Маша не слушая ела, наслаждаясь закусками.

  — Иван Григорьевич намекнул, но говорят, что моя кандидатура рассматривается первой.

  — Поздравляю, — равнодушно отозвалась Маша. — Горячее?

  — Да, можно, — разрешил Юра и налил в бокалы еще шампанского.

   Отведав горячее, Юрий Всеволодович предложил тост:

   — За тебя! Сразу стало уютно, и прекрасный ужин! — повторился он. — Вот что значит жена дома!

   Машка согласилась, чокнувшись: жена в доме — это хорошо. Отрезала ломтик прекрасной нежной говядины и поинтересовалась:

   — А что, девушки тебя не кормили? — и отправила отрезанный кусочек в рот. — В частности, та, которую я обнаружила в квартире по приезде?

   Он поморщился очень недовольно, потянулся за бокалом, выпил до дна.

   — Давай обойдемся без пошлых скандалов, Мария!

   — Да, господи упаси! Какие скандалы, Юра! — уверила со всем воодушевлением Машка.

   — Вот и замечательно. Ты умная женщина и все понимаешь.

   — Что, например? — уточнила степень своей понятливости Мария Владимировна.

   — А чего ты ожидала? Я нормальный мужчина, со своими потребностями. Ты же не думала, что я могу обходиться без женщины полгода?

   Удивительно, да?

   Уезжая, она как раз и думала, что он вполне сможет обойтись без секса полгода — при ее постоянном присутствии рядом он же месяцами прекрасно обходился без него.

   «Или уже тогда не обходился? — равнодушно подумала Машка. — Слово-то какое емкое «обходиться», это когда кого-то или что-то обходят стороной».

   И поразилась своим отстраненным мыслям, ползущим, как через вату.

   Тягучую сахарную вату, которую накручивает на деревянную палочку уличный продавец-иллюзионист, добывая огромный воздушный ваниль-но пахнущий ком из неказистого алюминиевого котелка с моторчиком.

   Что так на нее повлияло? Стресс, перелет тяжелый, пояса, что ли, часовые догнали или хлопоты по торжественному проведению праздника своей новой свободной жизни?

   — Что ты так смотришь? — раздраженно спросил Юрик. — В этом нет ничего удивительного — тебе всегда было некогда, ты постоянно работала, и по ночам тоже, и мало интересовалась моими потребностями.

   — Потребности, особенно твои, — это дело важное, — согласилась Машка.

   Юрик посмотрел на нее внимательно, заподозрив нотки сарказма в этом утверждении.

   — Да. Это важно, и то, что ты этого не понимала...

   Юрик углубился в пространные объяснения на тему Машкиной несостоятельности как женщины, с намеком на ее фригидность и недальновидность, а она, откинувшись на спинку стула, потягивала шампанское и, не слушая нравоучительной проповеди, разглядывала его.

   Не как мужа или родственника, которого знаешь давно, видишь каждый день, не замечая изменений во внешности, да и не видя внешности, как таковой.

   Что ее замечать-то?

   Привычное, близкое.

   Сейчас в первый раз она рассматривала его как постороннего, как незнакомца, когда не знаешь, что это за человек и чего от него ожидать, поэтому и вглядываешься внимательно в детали, анализируешь каждое выражение лица, жест, произносимое слово.

   Надменно-брезгливая, снобистская физиономия — приподнятая левая бровь, сжатые тонкие губы, заостренный кончик носа — мышцы, морщины, складки кожи годами удерживали эту маску, прочно зацементировав.

   У Юры всегда было такое выражение лица, и если в молодости еще можно было что-то исправить, пока маска не устоялась, затвердев — улыбкой, переменой характера, — то теперь все! Словно из-под тяжелого железного пресса выскочила пластмассовая горячая отштампованная заготовка определенной конфигурации — на века!

   Маше привез такую в подарок один коллега из Испании. Эти маски делали по старинной технологии, которую держали в секрете и передавали по наследству — от отца к сыну. Кожу выделывали особым способом до тонкости необычайной, столь же таинственным способом ее разогревали до определенной температуры и натягивали на заранее выструганную из дерева заготовку в виде человеческого лица, давали остыть, а когда маска затвердевала, сверху раскрашивали, предавая окончательный художественный смысл.

   Маска Марии Владимировне не понравилась, у нее было жуткое страдальчески-устрашающее выражение, но сделана она была потрясающе! Маша повесила ее на стену в своем кабинете, но через пару дней сняла и затолкала в шкаф, — смотреть на нее было неприятно, мурашки бежали по спине от выражения кожаного лица.

   Юра все говорил, надменно-назидательно, а она в первый раз рассматривала человека, именуемого ее мужем, — как говорит, как двигаются его губы, брови, тщательно скрываемую лысинку, пузцо, старательно втягиваемое при ходьбе и умело прикрытое дорогой одеждой, как и раздобревший «тыл».

   Сытый, холеный, оплывающий телом, малоприятный надменный мужик.

   Боже мой! Как он мог быть ее мужем?!

   Пять лет! Не полгода, не год и даже не два — пять!! Это какой идиоткой надо быть, чтобы так долго терпеть рядом чужого неприятного человека и ничего не видеть, не замечать?!

   Она приняла решение в Америке, что разведется, как только приедет, но намеревалась сделать все спокойно, не торопясь, объяснив ему свою позицию и то, что не хочет и не может больше с ним жить, — путем мирных переговоров. Но — спасибо утренней барышне! — приехав, поняла, что на фиг! Резать к чертовой матери!

   «Он всегда был такой. Никто не виноват. Это ты больная, раз жила с ним, выслушивала весь бред, что он несет, и ничего не замечала!»

   Может, не сработала иммунозащитная система?

   «С иммунозащитной у меня, видно, было плохо целых пять лет! Пять лет каторжных работ давали при царях! О-хо-хо!»

   Все это лирика. И незачем винить себя, — что было, то было! А что будет завтра, зависит теперь только от нее! Мария Владимировна Ковальская собиралась свое завтра сделать свободным и счастливым!