Читаем без скачивания След Альбатроса (Танцы со змеями - 1) - Игорь Христофоров

Белоснежный, как рафинад, альбатрос падал долго, страшно долго - три секунды. Но за это время рыба-монстр стала еще толще, еще сильнее на две съеденных сардины. Она не видела этого падения, потому что мир над океаном, над водой для нее не существовал. Может быть, поэтому и ее глаза не могли смотреть вверх.

Альбатрос ударил красным, чуть загнутым на конце клювом по голове. Рыба занырнула. Скорее, не инстинктивно, а просто от удара. У нее не было инстинкта страха, потому что страх может быть только у того, у кого есть хоть один враг сильнее его. У рыбы такого врага никогда не существовало, и то, что она ощутила в крошечном злом мозгу, было скорее похоже на удивление, чем на страх. Именно поэтому она не нырнула еще глубже, а, наоборот, бросила вверх, почти к противному, непонятно зачем существующему воздуху, свое жирное мощное тело.

Второй удар получился сильнее. Его могло не быть вообще. Альбатрос намеревался сразу захватить голову в клюв и вырвать монстра из воды. Но в последний момент, уже под шлепки соленой пены, срываемой с вершин волн и ляпающей по крыльям, птица вдруг догадалась, что ей не поднять, не вырвать это чудовище наверх. Удар лезвием прошел по левой стороне головы и, отрезав кусок кости, открыл красные, колышащиеся в такт дыханию жабры. Рыба рывком повернула голову, и он с ужасом увидел, что у нее - голова змеи, с вылетающим злым языком, с хищно загнутым вперед рогом...

- А-а-а! - вскинулся Майгатов и с ходу врезался лбом во что-то металлическое.

Рука сама собой метнулась вправо, к засаленной вискозной шторе, которую он всегда откидывал после сна в каюте. Пальцы нащупали ткань и, хоть она показалась чуть мягче шторы, отшвырнули ее к ногам. Света не прибавилось.

Майгатов разлепил опухшие, с тяжело набрякшими веками, глаза и охнул: из полумрака на него смотрели смоляные глаза с яркими, удивительно яркими белками на фоне смоляного, почти негритянского лица.

- Х-хде я? - выдавил из сухой, будто бы надраенной наждаком глотки.

- Ти... садык... наша плен, - с явным усилием, мучительно долго, но все же выжевала голова.

Майгатов вяло повернулся на единственный источник света и, ощутив противное тикание над бровью, разглядел, что сочился этот свет из приоткрытой двери, причем явно корабельной: со скругленными углами и иллюминатором-окошком в верхней части. За дверью, в предполагаемой синей пустоте над морем, коротко, зло крикнула чайка, и этот голос, который мог быть только со свободы, с места, где нет тюремного полумрака трюма, нет странного черного лица, вдруг донес до сознания смысл последнего услышанного слова - "плен".

Внутри, у сердца, что-то бабахнуло, разорвалось злостью, и Майгатов рывком вскочил, схватил за грудки незнакомца и, ощутив, как податливо и по-девичьи легко его худенькое тельце, швырнул во тьму, в густую, вязкую тьму трюма. Подбежал к двери, распахнул ее со ржавым, излишне громким скрипом, шагнул ватными со сна ногами на чуть наклоненную палубу и тут же осел от удара в живот. "По печени, гад," - по-боксерски оценил попадание, похватал в одышке воздух и уж хотел пойти в ответную атаку, но по той горе мяса, что дыбилась над его скорченной фигурой, понял, что не совладает.

- Далико бижишь, дарагой? - с грузинским акцентом спросила гора.

- На утреннюю пробежку. - Наконец-то распрямился Майгатов. - По привычке. Супертяж? - оценил вес килограммов в сто тридцать у этого "шкафа" с коротко стриженой головой, так похожей по клином выступающей челюсти и нависшим над маленькими глазками узким - одним валиком - лбом на выеденную изнутри половинку арбуза.

- Маладэс. У тибэ вэсы в глазах...

Из трюма пружинкой выскочил негр, что-то отрывисто крикнул и выхватил из ножен, висящих на поясе, широкий, криво загнутый нож.

- Нэ нада, Али, - в воздухе поймал его руку грузин и облапил своей пудовой кистью чуть ли не все предплечье негра. - Он нам болно нужан...

Майгатов внимательней посмотрел на негра и вдруг понял, что он и не негр вовсе, а очень-очень загорелый араб. А, может, и вправду араб с примесью африканской крови. На его худеньком лице с маленькими, кукольными чертами, со смоляными усиками и рваным, похожим на гусеницу, шрамом на щеке, лежала странная шапочка. Назвать чалмой или тюрбаном ее было нельзя. Скорее шапочка - белая, в красных коротких штришках, с тугим широким ободом по кругу. На белую рубаху до колен накинута голубая безрукавка и такой же голубой, только чуть посветлее, шарф, но не это сразу бросалось в глаза от вида араба. Первым глаз отмечал не одежду и не сандалии на босой, грязной ноге, а кинжал. На ярком, шитом золотыми и серебряными нитями поясе ножны. Явно серебряные, в красивом, запутанном орнаменте, криво загнутые чуть ли не в бумеранг ножны. А в них - остро отточенный, такой же кривой нож с ручкой из какой-то невиданой кости, с двумя зелеными камнями, вделанными в серебряные монеты.

- Сичас хазяин прыдет. Будет с табой гаварит, - мрачно пробасил сверху вниз грузин. - Зайды, пажалюста, насад, а то силой кыну...

Майгатов посмотрел на его волосатый кулак размером с пудовую гирю, на еще более почерневшего от злости араба с уже воткнутым в ножны кинжалом, на палубу довольно большого, явно сидящего на мели и сидящего, судя по залившей все ржавчине, давным-давно судна непонятно какой страны и только после этого шагнул назад, в полумрак трюма. Араб по-кошачьи мягко последовал за ним, и Майгатову не понравилось это преследование. Оно холодом отдалось между лопаток и рывком развернуло его лицом к лицу с арабом. Тот все так же исподлобья кромсал его взглядом, но прежней злости на лице уже не было.

- Тибе. - Протянул он две банки. - Жиди... хасяина... - И вышел под ржавый всхлип двери.

Света стало совсем мало. Пришлось подойти вплотную к окошку у двери. Узкая банка оказалась "Кока-Колой", пузатая была выкрашена в несъедобно синий цвет и испещрена арабской вязью. На красной полоске, сочно выделяющейся на синем фоне, вязь была белой и явно обозначала название содержимого. Желудок на одной длинной ноте пропел тоскливую голодную песню. Он словно ждал, когда же наконец придет время напомнить о себе.

"Кока-Кола" оказалась противно теплой, резко била в нос и, когда он выпил ее до последней капли, так долго давала отрыжку, словно в желудке она вся превратилась в газ. Синюю банку открывать было нечем. Майгатов долго напрягал глаза, но высмотрел в помещении, которое, скорее всего, было румпельным отделением* судна, из подходящего только металлические листы пайол. Поднял одну из них, зажал между ног и сверху ударил днищем банки в острый угол пайолины. Какой-то сок потек по пальцам, и Майгатов резко перевернул банку, лизнул пальцы - соленые. Пришлось теперь уже банку зажать между ног, а острым углом пайолины бить сверху. Когда, наконец, натыкал столько дырок, что они слились почти в окружность, отогнул крышку, поднес банку все к тому же иллюминатору и в слабом замесе света еле-еле высмотрел: фасоль.

Плоды были крупными, но солоноватыми. Когда съел последнюю фасолину, подумал, что кока-кола пригодилась бы сейчас побольше.

За дверью что-то по-мышиному проскреблось, глухо прозвучал голос, и, наконец, раздался знакомый ржавый стон.

- Атвырнись, - потребовал законопативший собой чуть ли не всю дверь грузин.

Майгатов нехотя выполнил команду. ------- *Румпельное отделение помещение, расположенное в кормовой, задней части корабля ( судна).

Вошли двое. Явно двое. Один - погрузнее. Второй - почти невесом. Араб? Обернулся: точно - араб. А тот, под чьими слоновьими шагами упруго пропели пайолины, сел в занавешенный темнотой угол, сел так умело, словно он там провел полжизни, и простуженным голосом прохрипел:

- Не обижаешься на нас?

- Где я? - поинтересовался в свою очередь.

- Как говорили в детективах, в надежном месте. Куришь?

- Нет.

- Правильно. А я вот, грешным делом, не берегу себя. - Осветил на секунду свое лицо огнем зажигалки, но Майгатов не уловил ничего, кроме широкого носа. И чего-то темневшего на лбу: то ли родинки, то ли ссадинки.

- Чем вы меня?

- Не понял.

- Чем отключили?

- А-а, ты про это, - протянул с нескрываемым удовольствием. - Газиком мы тебя, родной, газиком. Пш-шик - и все! На Западе с этим барахлом дело широко поставлено. На все случаи жизни баллончики есть. Видишь, и на твой случай один нашелся...

Шипение. Точно - перед нахлынувшей тьмой было змеиное шипение. Оказывается, то был не призрак убитой гадюки, а газ, усыпляющий газ.

- Где я? - уже злее обратился Майгатов к темному углу.

- На планете Земля, - выкатились в клубке дыма слова. - Какое у тебя звание: лейтенант, старший лейтенант, мичман?

- Матрос, - ответило за Майгатова раздражение.

- Так я и поверил... В таком возрасте да при таких усах...

- А меня после института призвали.

- А я, грешным делом, думал, что после институтов не призывают. А что ж брюки на тебе офицерские?

- Почему - офицерские? В тропических широтах и брюки, и шорты, и куртки у всех одинаковые. От командира до матроса. Только по погонам различаются...