Читаем без скачивания Карусель - Сомерсет Моэм

— Так вот, он сын леди Визард, — сообщила мисс Ли.

— Что? — изумилась Белла. — Вы имеете в виду женщину, что участвовала в том отвратительном деле пять лет назад?

— Да. Потом он был в Оксфорде, где они с Фрэнком стали близкими друзьями. Именно через Фрэнка я и познакомилась с ним. Его отец, кузен нынешнего Кента Оусли, умер, когда он был еще ребенком, и Бэзила воспитывала бабушка, потому что его мать вскоре после смерти супруга вышла замуж за лорда Визарда. Она до сих пор привлекательна. А в те времена она была невероятно красива, ее фотографии висели во всех витринах: пора ее расцвета совпала с появлением моды среди молодых мужчин скупать портреты знаменитых красавиц, с которыми они не были знакомы. И скромнейшие из женщин вовсе не стыдились, что их портреты висят в каждом магазине канцелярских товаров или украшают каминную полку платонически настроенного продавца. Тогда подробности жизни леди Визард мгновенно попадали в газеты, которые освещают светскую хронику, а ее модные званые вечера толпами посещали самые известные люди Лондона. Ее всегда можно было увидеть на скачках в толпе поклонников, разумеется, для нее была выделена ложа в опере, а в Хомбурге[11] она привлекала внимание самых августейших особ.

— А мистер Кент когда-нибудь ее видел? — спросила Белла.

— Раньше он проводил с ней часть отпуска, и она поражала его, как поражала и всех остальных. Фрэнк рассказывал мне, что Бэзил просто боготворил мать, он всегда питал страсть к красоте и неимоверно гордился ее великолепной внешностью. Раньше я периодически встречала ее на приемах, и она показалась мне одной из самых роскошных женщин, которых я когда-либо видела. У меня такое впечатление, что примерно так должна была выглядеть мадам де Монтеспан[12].

— А она любила сына?

— По-своему. Естественно, она не хотела, чтобы он крутился подле нее. Она удивительным образом долго сохраняла моложавый вид. Лорд Визард был младше ее, и ей не особенно хотелось показывать почти взрослого сына. Поэтому она была очень довольна, когда старая миссис Кент, которую она презирала, взялась приглядывать за ним. А когда он приезжал в гости, она наполняла его карманы деньгами, водила в театр каждый вечер и всячески его развлекала. Осмелюсь сказать, она также была довольна его внешностью, поскольку в шестнадцать он, наверное, уже был красивее греческого эфеба. Но если бы он когда-нибудь проявил признаки чрезмерной привязанности, я сомневаюсь, что леди Визард стала бы его поощрять. После Хэрроу[13] он отправился в Оксфорд, и Фрэнк, человек весьма наблюдательный, рассказывал мне, что Бэзил был простодушным мальчиком, до нелепости открытым и честным и никогда не таил секретов от других. Он говорил, не раздумывая, искренне, все, что приходило ему на ум. Разумеется, скандалы долгие годы сопровождали леди Визард. Ее расточительность поражала, хотя Визард не был ни богат, ни щедр. Она делала все, чтобы потратить кучу денег, и ее изумруды явно стоили целое состояние. Даже Бэзил не мог не замечать, сколько мужчин было среди ее друзей, хотя в те редкие недели, которые он проводил с ней и которых ждал с таким нетерпением, она старалась, чтобы он не заметил ничего неприличного. А когда незнакомые джентльмены совали соверены ему в кулак, он клал их в карман, полагая, что сам их заслужил. Ну а теперь я должна идти спать.

Мисс Ли с игривой улыбкой поднялась со стула, но Белла остановила ее:

— Прекратите, Мэри. Вы же знаете, что я хочу услышать конец истории.

— Вы в курсе, что уже второй час ночи?

— Мне все равно, вы должны закончить сейчас.

Мисс Ли, устроив эту маленькую диверсию, снова села и отнюдь не против своей воли продолжила рассказ:

— Единственное, чем кичился Бэзил, — это своей матерью. Он говорил о ней без умолку и невероятно гордился ее успехами в обществе. Он мог бы поставить на кон свою жизнь, ручаясь за безупречность ее репутации, и когда случилось страшное, он был просто раздавлен. Вы помните это дело, одно из тех, которые чопорная английская публика обсуждает с особым восторгом. На каждом столбе повесили объявление, где огромными буквами написали, что на потеху среднему классу в Доме правосудия сейчас идет развод аристократической семьи с участием не менее четырех лиц. Выходило, что лорд Визард, ошарашенный расточительностью жены, в конце концов подал заявление, в котором указал имена лорда Эрнеста Торренса, полковника Руми, мистера Нормана Винна и некоторых других. По-видимому, в последнее время эта пара отнюдь не наслаждалась супружеским счастьем, так как леди Визард выступила со встречным заявлением, обвинив мужа во флирте с ее собственной горничной и некой миссис Плэттер — дамой, проживавшей в квартире на Шафтсбери-авеню. Обе стороны сражались на этом процессе с величайшей злобой, и целые толпы очевидцев выступили с показаниями, описывая поведение, которое, как по крайней мере хочется верить, нехарактерно для аристократических особ. Но конечно, вы и сами читали обо всем в подробностях в «Черч таймс», Белла.

— Помню, об этом сообщали в «Стандард», — ответила мисс Лэнгтон. — Но я ничего не читала.

— Целомудренное создание! — воскликнула мисс Ли с легкой улыбкой. — Обычный англичанин не смог бы сохранить уважение к титулованным особам, если бы репортажи о бракоразводных процессах не позволяли ему периодически заглядывать в их частную жизнь… В любом случае от обвинений, которые выдвигали друг против друга лорд и леди Визард, волосы очередного сельского главы семейства тут же вставали дыбом.

Мисс Ли сделала паузу, а потом со спокойной решительностью, как будто посвятила размышлению над этим вопросом массу времени и тщательно все взвесила, продолжила:

— Развод, как вы знаете, может идти по одному из двух сценариев. Достойно — это когда обе стороны равнодушны или напуганы, и произносится лишь то, что необходимо, во избежание последующего вмешательства этого нелепого господина — адвоката по делам короны. И недостойно — когда в жажде облить грязью человека, которого когда-то торжественно клялись любить до конца дней, разводящиеся приходят к мысли, что им все равно, сколько помоев выльется на них самих. Леди Визард почитала за правило презирать своих мужей и второго ненавидела гораздо больше, чем первого, поскольку ему не хватило приличия умереть через четыре года после свадьбы. Его скупость, скверный характер, несдержанность проявились и при разводе: он привел слуг и заставил дать показания о весьма интимных привычках жены, предоставил перехваченные письма и вызвал в суд торговцев, которые выставляли ему счета за наряды и драгоценности жены. Лорд Визард нанял умнейших уголовных юристов того времени, и на протяжении двух дней его супруга с удивительной сообразительностью, смелостью и находчивостью терпела перекрестный допрос, который сокрушил бы женщину более слабую. Отчасти потому, что она блестяще выдержала схватку, отчасти потому, что с трудом верилось, будто столь изумительное создание могло совершить мерзкие поступки, которые ей приписывал муж, но в большей степени потому, что, казалось, у судей не осталось иного выбора, кроме как признать выдвинутые обвинения недоказанными. И леди Визард в некотором смысле осталась хозяйкой положения. Об остальном сами можете догадаться.

— Нет, не могу, Мэри. Продолжайте.

— До Бэзила не долетело ни слова о готовящемся разбирательстве, и он впервые узнал о деле из утренней газеты, которую просматривал за яичницей с беконом. Он не верил своим глазам, и, пока читал статью, его скептицизм сменился испугом, а потом и ужасом. Новости изумили и подавили его. Он вспомнил о сотне мелочей, которым, замечая, не придавал значения, и понял, что его мать ничуть не лучше раскрашенной проститутки, продающей свое тело за пятифунтовую банкноту.

— Но откуда все это знаете вы, Мэри? — с сомнением в голосе спросила Белла. — Вы ведь ничего не придумываете?

— Я читала газеты, — ответила мисс Ли несколько резковато. — Многое мне сообщил Фрэнк, а здравый смысл подсказал остальное. Я смею думать, что отчасти разбираюсь в человеческой натуре, и если Бэзил и не чувствовал всего этого, то должен был. Но я никогда не закончу рассказ, если вы и дальше будете меня перебивать.

— Прошу прощения, — смиренно произнесла Белла. — Умоляю, продолжайте.

— Фрэнк, как вы знаете, немного старше Бэзила, он в то время учился в Оксфорде на бакалавра медицины. Он обнаружил, что бедный мальчик подавлен, охвачен стыдом и мечется как загнанный зверек, который пытается скрыться от посторонних глаз. Но Фрэнк сделан из другого теста — он намного тверже, и ему удалось убедить друга вести себя так, словно ничего не случилось, и даже ужинать в общем зале, как обычно. То, что для одного было не очень сложно, для другого казалось невыносимым. Бэзил воображал, что все таращатся на него, словно на нем надето что-то грязное. Он часто хвалился своей чудесной родительницей и полагал, что теперь все его слова с презрением передаются из уст в уста. Газеты сообщали читателям о продолжении этой поучительной истории, свидетели смаковали позорные подробности, а Бэзил, измученный и потерявший сон, не мог скрыть своих страданий. Фрэнк поставил перед ним мучительную задачу, которая оказалась выше его сил, и, не сказав никому ни слова, он сбежал в Лондон. После суда он отправился навестить леди Визард, и что случилось потом, я не знаю. Он никогда больше не возвращался в Оксфорд. В то время как раз шел набор в Имперский йоменский полк, и Бэзил, случайно проходя по Сент-Джеймскому парку, увидел, как мужчины тренируются. Он жаждал уехать из Англии, где, как ему казалось, все презирали его, и тут ему представилась такая возможность: он записался в ряды добровольцев и через месяц поплыл на корабле в Южную Африку.