Читаем без скачивания Цивилизационная теория модернизации - К. Феофанов

Получила широкое распространение идеология официальной народности, высказанная в период царствования Николая I графом С. Уваровым при вступлении в должность министра народного просвещения: «Православная вера, самодержавие и народность – начала, без которых Россия не может благоденствовать». Согласно этой концепции, русский народ глубоко религиозен и предан престолу, а православная вера и самодержавие составляют непременные условия существования России. Народность понималась как необходимость придерживаться собственных традиций и отвергать иностранное влияние, как необходимость борьбы с западными идеями свободы мысли, свободы личности, индивидуализма, рационализма, которые православием рассматривались как «вольнодумство» и «смутьянство»42. История показала, что идеология официальной народности была национальным мифом российской монархии, обусловленным стремлением «улучшить реальность», выдать желаемое за действительное, легитимировать и упрочить правительственный курс Николая I43. Самодержавие было «до основанья» сметено менее чем через 90 лет после речи графа Уварова, а секуляризационное ослабление роли православия сделало возможным пролетарско-интернационалистский переворот. События двух первых десятилетий XX века изменили ход российской истории, усилили тенденцию разрушения исконно-русских цивилизационных основ и внесли серьёзные изменения в цивилизационное развитие российского народа.

В 1917—1991 гг. реализуется четвертый этап российского цивилизационного развития – формирование, развитие и распад СССР. Трансформация великодержавной патриотической идеологии в государственно-социалистическую происходила постепенно. Новая идея требовала новых форм и методов её реализации, была ориентирована на новые социальные общности, провозглашала новые высшие ценности и идеалы. «Социалистический» цивилизационный эксперимент представлял собой поиск новой цивилизационной парадигмы, возникшей на обломках прежней вследствие её слабости и нежизнеспособности. Данный конфликт был исторически инициирован петровскими западными заимствованиями, породившими в российском сознании цивилизационный конфликт, который в дальнейшем был политически усилен различными общественными силами и доведён до логического завершения большевиками. Ценностно-ментальный конфликт стал возможен только вследствие неукоренённости и противоречивости господствовавших цивилизационных ценностей, норм и традиций, наличия сомнений в справедливости распространённого социального устройства и жизненного уклада, десакрализации общества, ниспровержения прежних идеалов, выстраивания нового общества на основе антитрадиционных, унифицированных, надцивилизационных и внецивилизационных постулатов «мировой социалистической революции».

Октябрьская революция ввела в нашей стране существенно новую, деиндивидуализированную и денационализированную систему высших идеалов: мировую социалистическую революцию, ведущую к коммунизму как царству социальной справедливости, и идеальный рабочий класс – наследник идеального «народа» (в терминах русских народников). Эта система идеалов послужила опорой созданной в СССР, а затем и других странах, коммунистической идеологии. Уничтожению подлежали самые значимые нравственные ценности, поведенческая этика и этикет традиционной народной нравственности. Пришедшая на смену«революционная мораль», последствия которой сначала воспринимались думающими людьми и, прежде всего, интеллигентским сознанием как «перегибы» и «ошибки», со временем приобрела массовый деформационный, антигуманистический и преступный характер. Нравственность, право и религия были противопоставлены друг другу, политическая система получила полную власть над правом, общественными отношениями и личностью в тоталитарном и авторитарном государстве.

С конца 1980-х гг., а в полной мере с августа 1991 г. осуществляется пятый этап российского цивилизационного развития. Происходит решительный отказ российского общества от коммунизма, спровоцировавший шараханье в сторону антикоммунизма и западного капитализма с характерным привнесением ценностей либерально-техногенной цивилизации. В ходе «перестроечного» цивилизационного эксперимента имеют место ошибки в осуществлении экономических и политических преобразований, ослабление российских международных позиций, экономики и вооружённых сил, высокая социальная дифференциация и демографические потери – «методом проб и ошибок» осуществляется поиск нового направления цивилизационного развития. В ценностно-ментальной сфере, по выражению академика Г.В.Осипова, «на смену одним социальным мифам – развитого социализма, перехода к коммунизму и т. д. – пришли другие, не менее одиозные»44. Фактически в ходе социальных преобразований рубежа ХХ-XXI вв. имела место новая трансформация цивилизационных идентичностей. Её индикаторами стали сужение ареала русского языка вследствие суверенизации и выхода ряда стран из сферы российского цивилизационного влияния; упрощение, примитивизация, американизация и жаргонизация русского языка; демографические проблемы, падение рождаемости и увеличение смертности русского населения; алкоголизм и наркомания как угрозы цивилизационному развитию России; снижение образовательного уровня и маргинализация широких социальных слоев. Стремительно увеличилась и продолжает увеличиваться доля мусульманского населения России: в отличие от православия и русского этноса с частыми внутренними проблематизациями, развитие мусульманских народов на основе моноцивилизационных традиций было значительно более беспрепятственным и цивилизационно целостным.

В результате пяти этапов цивилизационного развития неотъемлемыми атрибутами российской цивилизационной специфики стали известные ценностно-ментальные особенности. Это, прежде всего, отсутствие политической культуры участия с характерной социально-политической пассивностью и «невмешательством» граждан в возможные формы влияния на власть через выборы, деятельность партий и групп давления. За исключением вестернизированных, насыщенных западными социально-политическими ценностями, Москвы и Санкт-Петербурга, ценностные установки частной социально-политической инициативы в России развиты слабо. Имеет место фундаментальная, неистребимая пассивность населения, психологическая и поведенческая, подданническая ориентация подавляющего большинства на патронаж со стороны государства, безличное отношение и «отгороженность» от власти: «Пенсию снова задерживают!», «Довели страну до ручки!» (кто «довёл», практически никогда не конкретизируется, а до принятия действенных мер по улучшению ситуации дело и даже мысли не могут дойти в принципе).

Как выразительно показал В. Цымбурский: «Русский архетип – это точка, вздымающаяся над бескрайним пространством… маркированная точка, выделяющаяся над равниной… сознание, выпирающее из массы и постоянно балансирующее между этим выпиранием и готовностью слиться и раствориться в массе. Это и русская модель власти: власть над популяцией, власть, выделяющаяся над всем и являющаяся источником всех инновационных решений, вносимых в популяцию»45. Данные цивилизационные детерминанты привели к формированию в России особой управленческой культуры, постоянной в своих основах и лишь отчасти корректируемой меняющимися историческими условиями. Наиболее ярко её специфика уже на протяжении многих веков реализуется в ряде ключевых сфер – отношении к власти, руководству и начальству, отношении к законам и административным порядкам, отношении к труду и трудовому коллективу.

Российское отношение к власти и руководителям всех уровней от государства в целом до отдельной организации содержит значительное число восточных цивилизационных характеристик, но является весьма специфичным, отчасти не характерным ни для Востока, ни для Запада. Наряду с обычным восточным стремлением занять место во власти и рядом с ней посредством лояльности и чинопочитания (власть-ориентированная мотивация) в российском управлении реализуется противоположная тенденция, направленная на защиту от вмешательства власти в частную жизнь и стремление к ограничению ответственности за свои действия (власть-избегающая мотивация). Следствием комплексного действия данных ментально-поведенческих норм выступают консерватизм и ценностный ригоризм, боязнь проявить «наказуемую» инициативу, «ритуализм», стремление «не выделяться из общей массы».

Типичным для российского отношения к руководству является преднамеренная, автоматизированная, ставшая почти неосознанной, искусственная имитация предписываемых поведенческих, моральных и ценностно-ментальных характеристик. В угоду власти, начальству привычно демонстрируется поведение, намерения и даже мысли, соответствующие предписываемым ценностным образцам. Наличие противоречивых ценностных образцов приводит к постоянной множественности смыслов, уровней и контекстов используемых мнений и высказываний, вынужденной лицемерности большинства управленческо-деловых коммуникаций. Российские должностные лица обычно в довольно высокой степени чувствительны к определению новых интерпретаций ситуации и поведенческих предписаний, исходящих от начальства, с тем чтобы своевременно предпринять необходимые внешне убедительные формально-имитационные действия («держат нос по ветру»).