Читаем без скачивания Тайна забытого дела (Справедливость - мое ремесло - 2) - Владимир Кашин

Женщина снова прижала руки к груди и закивала.

- А почему вам так захотелось уничтожить этот билет? Чего вы испугались?

Она заплакала. В конце концов, сквозь слезы вырвалось у нее, что какой-то непонятный страх охватил ее и она стала шарить по карманам куртки Василия.

- Той куртки, в которой он ездил в Лесную вместе с Андреем Гущаком?

Она кивнула. Признание было чистосердечно, и Суббота так же, как и подполковник, понял это. Он спросил, уточняя:

- У вас появился страх за сына?

Она вытерла глаза уже влажным носовым платком.

- Конечно, за сына, а за кого же?!

Суббота быстро записывал ее слова.

- Вы боялись, что это он что-то мог сделать деду?

- Нет, нет! - решительно возразила женщина.

- Простите, я неточно выразился. Вы, очевидно, боялись, что о нем могут подумать, якобы это сделал он?

Женщина утвердительно кивнула.

- А почему именно о нем могли подумать?

У матери Василия хватило подсознательной осторожности, чтобы не отвечать на этот вопрос. Следователь не настаивал.

- Хорошо, - сказал он. - Значит, так и запишем: билет разорвали вы, потому что боялись, что, если его найдут, подозрение в убийстве падет на вашего сына? Так?.. А почему именно его должны были заподозрить - на этот вопрос ответить отказались...

Женщина почувствовала, что какие-то невидимые нити начинают опутывать ее и она не может их разорвать.

Суббота торжествующе и вместе с тем вопросительно посмотрел на подполковника. Сначала появление Коваля не вызвало у него никакого энтузиазма - почему-то терялся при нем, а это сбивало с внутренней сосредоточенности, так необходимой следователю во время допроса, но сейчас он не без удовольствия демонстрировал свою профессиональность.

Однако Коваль был мрачен. По его мнению, это был не триумф следователя, а запрещенный удар, нанесенный им не искушенной в юридических тонкостях женщине.

Правда, сегодня все раздражало Коваля и все не нравилось ему. Даже комната офицеров уголовного розыска, в которой расположился со своими папками Суббота. Быть может, именно поэтому казалась она подполковнику неуютной и отдающей казенщиной.

Коваль считал, что милицейские помещения, особенно кабинеты офицеров розыска и следователей, где иногда решаются сложные для человека вопросы, должны иметь строгий, но вместе с тем нарядный вид. Здесь ведь раскрываются души! Он был уверен, что это должно быть именно так, по этому поводу ссорился с хозяйственниками, но начальство денег на кабинеты не ассигновало, а кое-кто из коллег открыто подтрунивал над Ковалем за его "причуды".

- Разрешите мне, Валентин Николаевич, - обратился подполковник к Субботе, оторвав тоскливый взгляд от серых стен.

Лицо следователя не выражало ничего, кроме самодовольства, и он милостиво кивнул.

- Скажите, - обратился Коваль к женщине, - ваш сын и его дед, который так неожиданно появился в вашей семье, жили дружно?

- Они как следует еще и познакомиться не успели, когда же было им ссориться?

- А что вы можете рассказать нам об Андрее Гущаке?

Женщина пожала плечами. Потом оглянулась, не зная, кому отвечать, кто здесь старший и кто ее лучше поймет.

- Наверно, вам больше о нем известно.

- Кое-что, конечно, известно, - подтвердил Коваль. - Известно, например, что вы неприветливо встретили своего родственника, - сказал он, желая этим вызвать женщину на откровенность.

- Какой родственник! - возмутилась она. - Я даже не знала о его существовании. Михаил, мой муж, говорил, что отец его, Андрей Гущак, в двадцатые годы бросил семью и куда-то исчез. Думали, погиб. Тогда ведь неспокойно было на Украине. Да и кто он нам? Чужой человек, свалился как снег на голову. Радоваться нечему было.

- Могли не принимать...

- И не приняла бы ни за что. Да вот Василий. Отца не знал. Ему пять лет было, когда Михаил умер. А тут - дедушка. Настоял, чтоб дала приют.

- Гущак и свой дом мог построить.

- Мы его деньги не считали. Нам они не нужны. Что там у него есть, пусть государство возьмет.

Суббота, решив, что Коваль спрашивает не то, что нужно, и уводит разговор в сторону, попытался взглядом его остановить. Однако подполковник не обратил на это внимания.

- Ваш муж рассказывал что-нибудь о своем отце?

- Он тоже его не помнил. В раннем детстве из виду потерял. Говорил, темные дела за ним какие-то водились. Из-за этого, мол, его и убили.

- А он, значит, сбежал за границу, живой.

- Сбежал. Зачем только вернулся, не знаю.

Женщина разговорилась и, казалось, немного забыла о своих страхах.

- Темные дела, говорите? - продолжал Коваль. - Вспомните, может быть, что-то еще о нем муж ваш рассказывал?

Женщина отрицательно покачала головой.

- Слышала, что бандит. А где, как, почему - этого не знаю.

- От мужа слышали?

- От кого же еще!

- Валентин Николаевич, может быть, запишете в протокол?

Суббота задвигал бумагой по гладкой поверхности стола, как бы устраиваясь поудобнее, взял ручку, но писать не стал.

- Родственники у вашего мужа где-нибудь есть?

- Не знаю, может, где-нибудь и есть. Я с ними связи не имею. Мы с Василием вдвоем живем, никого не знаем.

- И старик вас не расспрашивал о них, их не искал?

- Нет.

- А каких-нибудь знакомых?

- Нет.

Коваль развел руками, что, по всей вероятности, должно было означать, что вопросов у него больше нет и он возвращает эстафету допроса следователю.

И когда женщина стала просить Субботу выпустить ее сына, который и мухи не обидит, подполковник встал и вышел.

7

Леся очень устала, но домой не шла, а продолжала бродить по улицам. Было уже около часу дня, солнце раскалило и размягчило асфальт, но она не замечала этого. Что она искала? Вчерашний день? Нет, не вчерашний, а тот, когда Василий, купив билет на электричку, не поехал в Лесную, а возвратился в город. Он бродил до позднего вечера, ждал ее около института. И они встретились. Встретились, не зная и не ведая, что совсем скоро свалится на них вот такая беда...

Где бродили его ноги? Кого видели его глаза? Где он останавливался, где присаживался? О, если бы взгляды оставляли следы! Но даже и от ног не было на тротуаре никаких следов, и Леся, в десятый раз повторяя воображаемый путь Василия от вокзала до института и дальше по бульвару, заглядывала людям в глаза, все еще надеясь встретить кого-нибудь из знакомых, видевших в тот вечер его...

Она вспоминала слова подполковника Коваля: "Если бы нашелся человек, который видел его в это время в городе..." - и сердилась на подполковника, словно бродила она не по своей воле, а выполняя его приказ.

Была она и на вокзале, стояла на платформе, с которой отходят поезда на Лесную, будто бы ища тот вагон, под колесами которого погиб дед Василия. Словно вагон мог что-нибудь рассказать и засвидетельствовать невиновность любимого.

Но так и не нашла ни одного вагона с красными от крови колесами, ни одного человека, который обратил бы на нее внимание и спросил бы, почему она так присматривается к поездам... Все спешили - озабоченные, чужие, равнодушные. Как оскорбительно людское равнодушие! Леся раньше не задумывалась над этим. Люди казались ей всегда чуткими, внимательными, такими, как нужно, - словом, людьми. А теперь они словно стали другими...

Когда девушка ощутила, что сил больше нет, она в последний раз побрела с вокзала в сторону института. Прошла знакомый серый корпус своего факультета, над которым висела заляпанная известью люлька с двумя малярами. И даже институт показался ей сейчас не таким, как всегда, а чужим и равнодушным. Она миновала его и пошла дальше - куда глаза глядят.

Опомнилась на каком-то просторном дворе, среди белых фигур - воин с винтовкой, девушка с серпом. Не сразу поняла, что это не живые люди, а гипсовые. Оказалось, случайно зашла к скульпторам. В другое время, может быть, и заинтересовалась бы. А сейчас все ей было ни к чему.

Человек в длинном сером халате с молотком в руке, глядя на нее, сказал:

- К нам пожаловала Офелия. Хотите позировать?

Она смотрела на скульптора, не понимая, что он говорит.

- Девушка, позируйте нам, пожалуйста, мы заплатим, - попросил второй скульптор в белом от гипсовой пыли халате.

Лесе показалось, что они смеются над ее горем. Она стояла молча, наклонив голову, опустив руки, и вдруг услышала голос сторожа, который следил за нею с того момента, как она отворила калитку и вошла.

- С ней что-то случилось, - сказал он скульпторам. - Оставьте ее. - И ей: - Ты что, девушка? Ищешь кого-то?

Она подняла глаза, нашла взглядом калитку и тихо вышла на улицу.

Очутившись возле какой-то столовой, вспомнила, что голодна. Она ведь с самого утра ничего не ела. Вошла. Свободных мест нет. Встала в угол, решив подождать, пока освободится место.

Но вот к ней приблизилась официантка, взяла за руку, посадила за столик, где стояла посуда, спросила, что принести.

- Что-нибудь.

- Первое? Второе?