Читаем без скачивания И в сумерках придёт рассвет - Надежда Черпинская

– Вон она! Вон она! Держи! Хватайте её!

Стрела прошуршала где-то совсем рядом, и стайка испуганных птиц взмыла ввысь. Мара сбежала с холма, на секунду исчезая от взора преследователей. Она остановилась, задыхаясь от бега  и выбирая, куда же устремиться дальше.

И тут кто-то схватил её сзади, ладонь левой руки зажала ей рот. Мара забилась, как пойманная в силок птица, попыталась вырваться и даже укусить сжимавшую её руку. Но безуспешно!

Поймавший Мару, не отрывая ладони от её губ, развернул девушку, прижал к стволу дерева и прошептал:

– Тсс-с!

Глаза Мары Джалины расширились от изумления: вместо чёрного солдата пред ней стояло существо светлое, прекрасное, и явно не являвшееся человеком, несмотря на очевидное сходство с ним.

Это был самый настоящий эльф! Ветер теребил его светлые золотистые локоны, а серые глаза, сияющие как звёзды, внимательно изучали беглянку.

Он прислушался к надвигающимся крикам и снова сказал: «Тихо!», будто Мара могла закричать даже с закрытым ртом. В следующий миг он склонился и неожиданно накрыл их обоих с головой своим серым плащом. Впрочем, был ли он серым, Мара не могла сказать с абсолютной уверенностью – он мерцал, и, казалось, постоянно менял оттенки.

На миг Мара забыла о страхе – удивление вытеснило тревогу и боль. Она вдруг осознала, что это и есть её первая встреча с эльфом, о которой она так долго мечтала. Но страх вернулся, когда она услышала голоса своих преследователей совсем близко. Глупо было полагать, что их не заметят в таком странном, ненадёжном укрытии, под тонкой тканью, сквозь которую проникали даже солнечные лучи. Мара почувствовала себя ребёнком, который прячется от своих страхов под одеяло. Она понимала, что это безумство –  укрываться так от банды свирепых слуг Катараса.

Но почему-то страх уже совсем оставил её… В полумраке под плащом она видела, как сверкают ясные глаза эльфа, и чувствовала его дыхание, и от его присутствия стало так спокойно и безопасно, словно в материнских объятьях, и горечь и ужас оставили её. Он был так близко, что она слышала, как стучит его сердце – бесстрашно, спокойно – в то время как её собственное, бешено билось, трепетало неистово, и  новые, неведомые ей до того мига чувства проснулись в душе Мары, словно искорка пробежала по телу, и стало вдруг жарко, и она смущенно опустила глаза.

Тёмные тени приблизились, залаяла собака, и Маре захотелось врасти в дерево. Но сквозь тонкую ткань плаща, она заметила, как четыре высоких силуэта миновали их и отправились дальше, недоумевая, куда делась беглянка, следом бежала и собака.

Когда их голоса смолкли, эльф отступил назад и, набросив серый плащ обратно на плечи, застегнул серебряную пряжку. Он не сводил сияющих глаз с Мары, словно о чём-то размышлял или что-то вспоминал. Взгляд его скользнул по её груди, задержался на ожоге.

Мара Джалина меж тем не могла оторвать глаз от своего спасителя. Она от потрясения потеряла дар речи. Понимая, что следует что-то сказать, девушка всё же не находила слов и лишь глядела на странное существо, мысленно благодаря его за ещё более удивительное спасение. Смутившись его прямого взгляда, она молвила, наконец:

– Благодарю Вас, господин эльф, за то, что Вы спасли меня от неминуемой гибели! Я хотела бы щедро одарить Вас  за спасение моей никчёмной жизни. Но, боюсь, у меня не найдётся ничего, что стало бы достойным подарком для Вас, господин эльф.

– Каждая жизнь  бесценна в глазах Творца – она  не может быть никчемной! – рассудил эльф, и голос его был звонким, как прибой, и глубоким, как Серебряное море. – Но лучший дар для меня – твои учтивые слова! Сколько воинов гналось за тобой? – спросил он тут же.

–  Пятеро, а может, и больше, но двое ранены, – ответила Мара.

– Тогда я должен идти. Прощай! Иди и не бойся – они не выйдут из леса! – быстро проговорил эльф и, услышав тихий свист, похожий на пение птицы, отступил на шаг, готовый сорваться с места.

– Могу ли я узнать имя своего спасителя? – поспешно спросила девушка, опасаясь, что чудесное видение сейчас исчезнет.

– Эльфы не открывают своих имен первым встречным, – холодно ответил эльф. И, помедлив, спросил: – А где та, другая, рыжая?

В глазах Мары сверкнули слезы.

– Джайну убили. Они убили! – тихо сказала девушка.

Эльф помрачнел и пошёл долой, бросив коротко: «Прощай!». Легко он взбежал на холм и скрылся за ним, а Мара всё глядела ему вслед, словно смотрела, как тает волшебный сон.

Потом она, наконец, оторвалась от дерева и пошла в противоположную сторону, но не успела миновать и пяти шагов, как её окликнул знакомый мелодичный голос:

– Мара Джалина!

Это  было уж слишком! Он знал о Джайне, он знал её имя, что ещё было ведомо этому светлому духу леса?

Эльф стоял на вершине холма, за которым скрылся мгновенье назад.

– Меня зовут Лиарин! Лиарин, сын Наярана из рода князя Огина, – по лицу его скользнула улыбка, тёплая, как луч солнца на замёрзшем окне. – Добрых тебе дорог, Мара Джалина Эрсель!

И он вновь исчез за холмом. А Мара ещё с минуту стояла посреди леса, как каменная.

– Лиарин, – повторила она тихо, – эльфийский князь Лиарин!

А герой её спешил на выручку Эктавиану и своим собратьям, которые выслеживали вторгшихся в лес слуг Катараса. В голове его неотступным эхом звучали слова Эктавиана: «Волосы каштановые, длинные, отливают медью… А глаза у неё серые, стальные, а когда солнце касается их своим лучом, загораются ярким голубым светом… А на груди след от ожога, как роза. Зовут её Марой, что значит «надежда», по-нашему Эрсель. У Джайны же волосы такие огненно-рыжие, что  ярче и не придумаешь! Рыжая – такая бойкая, озорная, а в Маре есть что-то… величественное».

«Величественное! – мысленно передразнил друга эльф. – В этой девушке столько боли, что я едва не задохнулся от этого гнева, ненависти, горечи и страха, когда пытался успокоить её, укрывая от взора преследователей! Слишком много потерь за столь короткую жизнь! Я бы не выдержал столько утрат и боли, как это юное создание, – размышлял Лиарин. – И рыжая озорница больше не придёт в наш лес… Эктавиану надо знать об этом!»

Лиарин побежал, ступая так легко, что на ковре мха даже не оставалось следа.

«Они не должны уйти