Читаем без скачивания Семья и как в ней уцелеть - Роберт Скиннер

Джон. Марта, изощряясь, говорит: «Подари своей мамочке поцелуй!» А скажи она: «Поцелуй меня!» — почувствует, как уязвима?

Робин. Именно.

Джон. Так что же прежде всего притянуло их друг к другу?

Робин. Подобие выставленного на «витрину», того, что перед «ширмой». Они увидят друг в друге утонченных, интеллигентных, остроумных, «очень» взрослых, опытных, искушенных людей. И, кроме того, интуитивно постигнут, что скрывается за «ширмой» у каждого, подсмотрят, так сказать, за отчаявшимся, одичавшим «ребенком», который их ужаснет, но покажется странным образом притягательным и знакомым.

Джон.Знакомым — в буквальном смысле? Они помнят его по своей семейной истории?

Робин. Точно. Поэтому, как и научены своими семьями, они тут же отведут взгляд от ужасной тени, которая им представится демоном. Не заметят его. Но потом, пожив бок о бок, обнаружат, что демоны вырываются на волю все чаще, от них уже не отделаться. Поэтому, когда появляется демон, партнер ужасается и бросается в схватку с чудовищем.

Джон. Подождите, какой «демон»? Разве «демон»? Это же отчаянно несчастный, капризничающий ребенок!

Робин. Конечно, но он кажется партнеру демоном. Такой знакомый и ужасный для них обоих… потому что у обоих он связывается с их родителями, не нашедшими для Джорджа, для Марты любви. Вот откуда в них самих, в каждом, поселился злобный «ребенок».

Джон. Их родители — еще раньше — отказались от «ребенка» в себе. Так «бельмо» унаследовали Джордж и Марта.

Робин. Поэтому, когда кто-то из них двоих видит «демона», другой выпускает на него своего. И завязалась битва!

Джон. Но почти у всех случаются время от времени такие жуткие ссоры, верно? Значит, если все спрятали много чего за «ширму» эта сцена из «Вирджинии Вульф» «играется» во всех семьях?

Робин. В каком-то смысле — да. Может быть, в смягченной форме. Более замаскированной. Но что касается описанного типа семьи, то у нее слишком много за «ширмой», а боязнь «спрятанного» слишком велика, поэтому согласия ей не достичь. Партнеры совершенно не терпимы друг к другу, что замыкает порочный круг растущей между ними ненависти и злобы. Часто перепалки кончаются физической расправой. В большинстве случаев до убийства дело не доходит — иссякают силы, двое буквально вымотаны. Потом же, через какое-то время, напряжение накапливается, и сцена «играется» вновь.

Джон. Но если у них столько конфликтов, почему они не разводятся?

Робин. Непросто, наверное, понять, но такой паре трудно расстаться. Их отношения со стороны кажутся чудовищными. Но, несмотря на все наносимые друг другу увечья, в браке им в каком-то смысле лучше, чем порознь.

Джон. Не потому ли, что пока человек воюет с «демоном» партнера, можно не обращать внимание на своего собственного?

Робин. Именно. И он может рисовать себе свой облик красками посветлее. Более «ангельским», если хотите. Он вознагражден в этом браке еще кое-чем. Оправдываясь чудовищными «демоническими» выходками партнера, он позволит прорваться «спрятанному» у него за «ширмой» и не будет чувствовать себя виноватым. Каждый из двоих, конечно же, свалит вину на другого. Завопят: «Это ты первый начал!.. Ты первая!»

Джон. Я только и сказал…»

Робин. Да. Или: «Я терплю, но всему есть предел…» Значит, каждый может верить, что уж у него-то (у нее-то) с этим «демоном» никакого сходства. Каждый поверит, что их собственный «демонизм» — всего лишь отпор партнеру, что на самом деле в них ничего «такого» не водится и с кем-то другим у них ничего подобного не происходило бы.

Джон. А раз они постоянно чувствуют себя обиженными партнером, то считают, что правы, не проявляя к партнеру любви.

Робин. Да, и остаются где были, ничуть не продвинувшись к тому, чтобы осознать, что же спрятали за «ширму».

Джон. Что случится, если они все-таки расстанутся! Или кто-то из двоих умрет?

Робин. Тогда человек в опасности, ведь он не сможет больше сваливать на партнера вину за свои ужасные эмоции, за своего «демона». Часто у такого человека сдает психика, иногда люди кончают самоубийством.

Джон. Я знал одну старую пару, они не разговаривали друг с другом целых десять лет. Жили в одном доме, но поделили его, перегородили даже вход. В конце концов, старая женщина покончила с собой. Через четыре дня старик сделал то же.

Робин. Да, потому-то такие браки прочны. Они могут неоднократно прерываться на короткое время, но двоим порознь так плохо, что они опять соединяются.

Джон. Подождите, вот еще что. Джордж и Марта в перерывах между схваткой прямо-таки сюсюкают друг с другом…

Робин. Я не сказал о смене настроений. Иногда отчаявшийся, пришедший в ярость «ребенок» неуправляем, и ему проще вырваться из-за «ширмы», в другие моменты он спокойнее, его легче держать «спрятанным». Поэтому временами из-за «ширмы» вырывается «демон», и ему навстречу спешит другой. Временами же «на дежурство» заступают «ангелы», то есть партнеры поворачиваются друг к другу «витриной». В последнем случае партнеры будут ощущать себя — да и со стороны покажутся — даже ближе и нежнее друг к другу, чем партнеры в «нормальном» браке, у которых все идет хорошо. Они решат и пообещают друг другу, что никогда больше не станут ссориться. И они искренне верят своим словам. Вчерашняя жестокая драка представляется им дурным сном. Они не понимают, почему такое произошло, и действительно верят, что больше это не повторится.

Джон. А проблема-то задвинута за «ширму» — вот в чем все дело. И раз она опять спрятана, двое не догадываются, что проблема существует, ведь им в эту минуту значительно легче дышится. Значит, брак по-настоящему не управляем — так? Потому что партнеры утратили связь с действительностью…

Робин. Да, так. Положительное здесь только то, что о таких партнерах можно сказать, вспомнив язвительную шутку о писателе Карлайле (Карлайл, Томас (1795–1881) — английский публицист, историк и философ.) и его жене: они, по крайней мере, соединились друг с другом и не сделали несчастными двух других людей. Впрочем, Вы, наверное, не забыли, подобный брак составляет лишь незначительный процент от всех возможных и является примером худшего из возможных.

Джон. И все равно мне приходят на память ссоры, в которых я не был сторонним наблюдателем. Очень похожие на описанную…

Робин. А кто же их не припомнит! Но Вы способны признать факт, значит, он для Вас не за «ширмой». Будь он спрятан, Вы бы не увидели ничего похожего на свой брак в нашем примере! И каждый, кто признает, что «играл» в подобной сцене, сразу же оказывается за много-много миль от «отрицательного» полюса брака. Раз проблема не упрятана за «ширму», такой человек уже на пути к ее разрешению, пускай пока еще и не справился с ней.

Джон. Хорошо, ну а как складываются отношения ближе к норме? То есть в браке «среднего» образца?

«Кукольный дом» и муж — подкаблучник

Робин. Разных семей «среднего» образца больше, чем семейств в растительном мире, поэтому давайте отберем одну-две для примера. Очень распространен «семейный» дом, который по драме Ибсена («Кукольный дом» (1879) — пьеса норвежского драматурга Генрика Ибсена (1828–1906).) получил название «кукольный дом». В этом браке за партнерами закреплены стереотипные мужская и женская роли. Он — большой, сильный мужчина, «законченный» взрослый, «завершенный» родитель, она — слабая, беспомощная маленькая женщина, инфантильная и несамостоятельная.

Джон. Да, вспомнил историю. Муж тяжело заболел, а жена спасла ему жизнь, увезя за границу…

Робин. И многим пожертвовала, чтобы собрать на поездку деньги. Но соль истории в том, что она должна была скрывать свои жертвы от мужа, потому что боялась: это его убьет. Его мужская гордость будет смертельно ранена, узнай он, скольким обязан ей. Иными словами, узнай он, как в действительности он зависим от нее.

Джон. Значит, брак, называемый «кукольный дом», — это тот, где жена очевидным образом эмоционально зависима от мужа, муж от жены тоже зависим, о чем даже не подозревает. Причем оба партнера в своих отношениях руководствуются мнимой полной самостоятельностью мужа.

Робин. Совершенно верно. Ему внушали, что мужчина должен быть сильным и независимым. Мужчина никогда не плачет, с ним незачем нянчиться. Его вынудили повзрослеть слишком быстро. И поэтому ему пришлось скорее подавить в себе, чем перерасти детскую потребность в заботе. Отсюда в нем прячется неудовлетворенный «ребенок», хотя и не столь изголодавшийся по вниманию, как отчаявшийся злючка из брака, в котором «боятся Вирджинию Вульф».