Читаем без скачивания Анатолий Букреев. Биография величайшего советского альпиниста в воспоминаниях близких - Галина Анатольевна Муленкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нам бы только на гребень выбраться, а там проблем уже не будет. Для ночевок можно рыть пещеры.
Толик уходит, а я спрашиваю у Дмитрия, как долго может продлиться экспедиция в этом варианте. Дима отвечает, что Букреев знаменит именно скоростными восхождениями, так что, возможно, в течение недели все будет сделано. Все от погоды зависит. Погода все еще хорошая. Мне бы, дураку, тоже уйти вниз…
08. XII.97, понедельник
Каждое утро начинается так – мы с Димкой еще глаза не продрали, а за стенкой раздается деликатное покашливание и голос Пурбы: «Экскьюз ми, сэр!» Выглядываю, не вылезая из мешка. Передо мной на снегу поднос: термос с кипятком, несколько банок – кофе, чай, шоколад, джюс, бисквиты в пакетиках. Чего изволите? Это еще не завтрак, это так – чтобы проснуться. Для человека с советским воспитанием и отвращением к классовым различиям это дико, а Дмитрий говорит:
– Привыкай, в экспедициях так принято. Англичане их вымуштровали.
Букреев с утра опять расхаживает по лагерю в трусах, с чайниками идет к родничку и обливается водой. Во время завтрака сидит голым в шезлонге возле кухонной палатки, качает ногой, поет песню:
– Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я…
Симоне, не зная ни слова по-русски, довольно быстро стал подпевать, имитируя весьма похоже. Весь день отдыхаем. К обеду собрались в кухонной палатке. Пурба приготовил то самое мясо, из-за которого получил нагоняй от Букреева. Он засолил его и подает в виде прожареных стейков. Подошва та еще, не угрызешь. Букреев говорит, что не может есть такое. Пурба забегал, открыл банку с консервированными сосисками. Толян нацепил одну вилкой, критически осмотрел, почитал на банке этикетку.
– Не, – говорит, – консерванты. Мне такое нельзя.
А мы с удовольствием сожрали и то и другое. Сидим, беседуем. Дмитрий показал какое-то удостоверение: наградная медаль за командное восхождение на Эверест-97. Толик повертел его в руках и произнес:
– А у меня такого нет (А. Букреев не участвовал в казахстанской экспедиции на Эверест с севера весной 1997 года. – Прим. авт.).
Зашла речь о событиях на Эвересте и книге Джона Кракауэра. Букреев говорит, что разговаривал с Кракауэром, и тот якобы сказал, что хорошо относится к Анатолию, но другую книгу у него просто не купили бы.
– Понимать это надо так, – заметил Анатолий, – что русский в Америке не может быть хорошим парнем.
Он также сказал, что некая компания, собиравшаяся снимать художественный фильм о событиях на Эвересте, предложила гонорар за использование его имени.
– Через моих американских друзей я посоветовался со знающими адвокатами, – говорит Анатолий, – они сказали, что надо требовать большую сумму. Ну, те пропали, а потом я узнаю, что в фильме вместо «Букреев» звучит «Букерев». Вот и все дела.
Поговорили об искусстве и мотивации в спорте. В частности, в таком страшном виде, как альпинизм. Толик спрашивает:
– Ты вот картины ради денег пишешь или ради удовольствия?
– Ясное дело, ради удовольствия.
– Ну вот и мы – ради удовольствия.
Смеемся. Я рассказал, как испытал «удовольствие» перед поездкой, когда для акклиматизации с приятелем ходил на Молодежку. Припозднились, спускались в темноте, ползли на ощупь по моренам, чуть ноги не переломали.
– У тебя есть семья, ты с кем живешь? – спрашивает Анатолий.
– Вдвоем с мамой, – говорю, – еще у меня есть любимая собака.
Анатолий достает фотографию, показывает:
– Вот, тоже с мамой. С ней беда приключилась, как раз в то время, когда я там, на Эвересте…
Тут, неуловимо как-то, интонации разговора поменялись, начатая Анатолием фраза «а что такое одиночество…» не получила завершения, возникла пауза, и беседа поменяла направление.
09. XII.97, вторник
С утра начал писать на холсте «Фанг в тумане». Каждый подходит и критикует, но я сам знаю, что работать здесь невозможно. На руках перчатки, на лице – темные очки, и все равно глазам больно. После обеда пошел снег – все больше и больше. Стали откапываться. Спать легли мокрые и уставшие, а снег все идет. Букреев недоволен Пурбой, тот не обустроил кухню как надо, и ее заваливает. Отругал его и за непрерывно работающий примус – «boil-boil-boil» – и завершил фразой: «Кerosene finish – expedition finish». Пурба его слегка побаивается, делает виноватые глаза, когда Толян к нему обращается. А нам с Димкой он улыбается.
– Он же чувствует, что мы к нему не как к обслуживающему персоналу относимся, – говорит Дмитрий.
10. XII.97, среда
Утром с трудом выбрался из палатки – удушье. Ее завалило снегом, внутри дышать нечем. Очень тяжелое пробуждение, еле оделся. И началось: надо откапывать снег. Дима вылез из палатки. Первым делом – за камеру и к палатке Букреева. Ее почти не видно, сплошной сугроб. Дмитрий поставил штатив напротив входа и командует:
– Толик, выглядывай потихоньку, я снимаю!
– А, это опять ты… – бурчит Букреев в открывшуюся в снегу щель.
Весь день боремся со снегом, а он идет и идет. Откопал свои картины. Уже полдня машем лопатами. Когда остановились передохнуть, Букреев взял в руки мой этюд «Фанг в тумане» и попросил:
– Сфотографируй меня с моим маршрутом.
Дмитрий встал слева, Анатолий – справа, и я их сфотографировал. Дима предупреждал меня, что Букреев не любит фотографироваться: он либо отворачивался, если видел направленную в его сторону камеру, либо корчил гримасу. Но здесь – редкий случай, попросил сам. Под вечер Симоне не выдержал – яма была уже в человеческий рост и убежал в лоджию со словами, что, мол, не понимает, зачем совершать такие подвиги в двух шагах от жилья. Вернулся через короткое время и сообщил, что договорился на две комнаты. Букреев тут же воткнул лопату в снег: ну если оплачено, то переезжаем. Шерпы из числа зрителей так обрадовались за нас, что бесплатно перетащили все грузы в лоджию. В одной комнате организовали кухню, в другой – жилье. Сидя в кают-компании, обсыхая и попивая местный чаек с молоком, я познакомился с парнем из Новой Зеландии. Он студент-дизайнер, посмотрел мой каталог, показал свои карандашные рисунки: неплохой портрет старика – хозяина лоджии и интересный шарж на Букреева. Он спросил – как? Я сказал, что это хорошо. Тогда парень подошел к Букрееву и попросил поставить на портрете автограф. Толян долго изучал рисунок и помотал головой: no. Потом он подсел ко мне:
– Слушай, как там у вас, художников, принято, можно рисовать
