Читаем без скачивания Стиль модерн - Ирэн Фрэн

Он не желал ни в чем отказывать своим протеже. И уже предчувствовал их преображение, улыбался, видя их обеих на кушетке, немного запыхавшихся после столь поспешного освобождения от извивов корсета. Две пленницы, освобожденные от узды, думал граф, две молодые кобылы, только что сбросившие сбрую и попону на землю. Покончено с атласными портупеями, с доспехами на китовом усе. Они выглядели восхитительно уязвимыми. Д’Эспрэ не представлял, чтобы кто-то другой, кроме него, мог обладать ими.

Когда выбор гардероба закончился, темноволосый красавчик исчез в соседней комнате. Пуаре взял отобранные эскизы платьев и подсказал несколько вариантов: здесь обшить мехом, к этому лацкану — петлицу, на это платье — маленький голубой воротник… Брюнет снова появился, сгибаясь под вешалками. Два или три раза он приносил ткани, рулоны меха, полные кружки шпилек. В кабинке помощница снимала с девушек мерки, не переставая удивляться, что они так похожи.

Наконец Пуаре начал первую примерку.

— Это лишь черновые варианты, — предупредил он. — Посмотрим, посмотрим…

Маэстро опустился на колени. В то время как он присборивал фай, комкал креп, распылял шелковые накидки, незнакомый силуэт возникал из-под его рук. Сначала странным образом порозовели щеки Леа, а затем настал и черед Мадлены. Стеллио, подавая булавки, наблюдал за девушками. Этот внезапно посвежевший цвет лица был ему хорошо знаком: так после полного забвения в любви изменялись лица мужчин и женщин. Но сейчас не от того, что раздеты, так смутились дамы. Наоборот, от того, что их одевали толстые руки Пуаре, чьи пальцы прикасались даже не к коже, а лишь к ткани. Одной легкой складкой, обволакивающей шею, он делал ее еще более соблазнительной, маскируя круглые очертания бедер, он вызывал желание угадать их форму. Странные мечтания сопровождали его одежды: манто-кимоно, позаимствованные у росписей китайского фарфора, напоминали о загадочном Востоке, панталоны по-персидски навевали грезы о гареме, об извращенных султаншах, о жестокостях безумных евнухов.

Кутюрье прервался:

— Продолжайте, Стеллио: у меня дела. — И повернулся к д’Эспрэ: — Извините, дорогой граф. Ваш поздний визит! Я согласился на него только из уважения к вам. Для вас… У меня столько дел! Костюмы для актеров из «Минарета» — гигантская работа, а этих актеришек можно одевать только в ночное время!

— Я знаю, идите. Летите к вашей славе. Здесь ваш Стеллио, он сотворит чудо.

Венецианец не поднял головы, холодно кивнув кутюрье. Пуаре уже скрылся, его тяжелые шаги слышны были на лестнице. Пальцы Стеллио сжались на спинке кресла. Руки дрожали. Усталость, без сомнения. Помощница с беспокойством взглянула на него. Но он уже начал, как и маэстро, сборить пальцами ткань в стремлении покорить ее, чтобы в этой битве преобразить женщину. Двух этих женщин.

Стеллио склонился у ног брюнетки. Бросив быстрый взгляд в зеркало, он встретился с глазами ее подруги, смотревшими на него с иронией и вниманием. Протянув помощнице плошку с булавками, он рассмотрел лицо в зеркале: оно было удивительно спокойное, как у мадонн. Девушка напоминала Мелюзину[27], слегка извивающуюся, безмятежную и в то же время загадочную, подобно русалке. Но еще больше его смущало то, что она удивительно походила на сделанный им недавно восковой манекен, предназначенный для показа моделей, — глупое изобретение, заявил маэстро, но Стеллио был уверен, что найдет ему применение. Те же спокойные черты, та же застывшая улыбка. Женщина-искушение, женщина-опасность: лицо Смерти, может быть. Рука снова вздрогнула. С удвоенным рвением Стеллио пришпиливал ткань, наметывал складки. Это продолжалось до полуночи. Д’Эспрэ рассыпался в комплиментах, все больше переходивших в дифирамбы, помощница зевала, подавая булавки, а две красавицы оставались невозмутимы, будто эта роскошь внимания к ним подразумевалась сама собой.

«Особенно блондинка!» — удивлялся про себя Стеллио. Всякий раз, как снова ловил ее взгляд в зеркале или касался ее тела под тонкой кисеей, он пытался думать только о цвете и прочности ткани — единственной страсти своей жизни. Погрузившись, насколько возможно, в свое детство, он вспоминал, как целыми днями рылся в шкафах у матери, откапывал на самых верхних полках страусовые перья, искал среди ее муфт батистовые платочки, тайно проникал в шкатулки, заполненные старинной тесьмой, в сумки с драгоценным бархатом и карнавальными масками. Двенадцать лет — тот ужасный год, когда пропал отец, был продан палаццо, а Стеллио заболел чахоткой. Его отправили на лечение в Альпы. Ему не было еще шестнадцати, когда умерла его мать. Беспокоясь о его здоровье, родные не позволили ему приехать в Венецию. Он не видел, как гроб уплывал на похоронной гондоле, и так и не смог поверить, что мать умерла. И для того, и для сегодняшнего Стеллио она просто-напросто ушла в волшебный мир покойных принцесс из города дожей, мир старинных картин, занавешенных парчой окон дворцов, праздников на канале, скопления удивительных грузов в лагуне. Во время болезни ему удалось обратить на себя внимание фабриканта из Лиона, который и научил его разбираться в тканях, а после выздоровления взял к себе на службу. Спустя четыре года он привел его к Пуаре. Здесь Стеллио целиком отдался своей страсти. Он знал все шелка — от самых распространенных видов до наиболее редких: крепдешин, японский шелк, индийский, бенгальский, тюсор[28], нансук, фай, муар, цейлонская вуаль, тафта, кашемир, наконец, его излюбленный шармёз — величественный атлас, идеальный для вечерних платьев, матовый с одной стороны и блестящий с другой. Он не пресыщался этим разнообразием: одни были ломкими и блестящими, как льдышки, другие скользили сквозь руки, как вода сквозь сито. Самые драгоценные из них — вроде купленной за большую цену парчи из Индии или Китая, расшитой изображениями безумных драконов, огненных спиралей, — превращали женщину в сокровище. Но всего на один миг, так как, скинув платье, бросив наземь манто, она вновь обезличивалась. Вот чем был шелк для Стеллио: образом недолговечности чистой красоты, блистательной и эфемерной.

Заколов последнюю булавку, он отступил на несколько шагов и бросил фразу, ставившую точку на алхимии кутюрье:

— Приходите через пятнадцать дней. Мы устроим вторую примерку…

Обе женщины исчезли за занавесками кабинки. Стеллио повернулся к графу.

— Пятнадцать дней, Стеллио? Но это очень долго! Что я с ними буду делать все это время?.. Им нечего одеть, я не могу их вывести в свет!

— Вы от меня больше ничего не добьетесь, господин граф. И так уже этот вечер… Не настаивайте, прошу вас.