Читаем без скачивания Снежная пантера - Сильвен Тессон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Осыпи на склонах выглядели бронзовой обшивкой. Патина отражала свет, мы дышали светом. И шли вперед, ослепленные холодом, омываемые ветром. Мои товарищи опускались на уступы, чтобы передохнуть. Перед нами открывались темные коридоры каньонов. В такие места забираются три породы людей: созерцатели, искатели и охотники. Мы относимся к первой. Каждая долина влекла к себе, но мы не отклонялись от цели. Поставив палатки на высоте 4800 метров в глубине сухой лощины, мы до наступления темноты поднялись еще на двести метров. На самую вершину, венчавшую ледяную долину. В шесть часов на противоположном хребте в километре от нас показался як. Потом второй, третий… Двадцать яков в лучах угасавшего света. Массивные фигуры вырезали зубцы на стенах замка.
Тотемы, дошедшие до нас через века. Тяжелые, мощные, спокойные, неподвижные. Не наших времен! Они не эволюционировали, не скрещивались. Одни и те же инстинкты управляли ими миллионы лет, одни и те же гены кодировали их желания. Они держались — против ветра, против крутизны хребтов, против смешивания, против каких бы то ни было изменений. Сохраняли устойчивость и чистоту. Застывшие корабли времени. Плач доисторических эпох, и каждая слеза становилась яком. Тени на стенах как будто говорили: «Мы — природа, мы неизменны, мы здесь и в вечности. А вы — куда вы двигаетесь? Постоянно меняющиеся, уязвимые с этой вашей культурой, без конца придумываете что-то новое, не можете остановиться… Куда вы идете?..»
На термометре минус двадцать по Цельсию. Люди не могут здесь жить, мы обречены уйти. Для нашего вида недоступна большая часть поверхности земного шара. Мы плохо приспособлены, не адаптированы ни к каким условиям. У нас есть только мозг с его корой, губительным оружием. Он разрешает нам все. Мы сумели заставить мир согнуться перед нашим умом, научились выбирать себе природные условия. Паллиативом нашего бессилия стал разум. А выбор пространства — нашим проклятьем.
Человек разрывается между противоположными стремлениями. Мы не «лишены инстинктов», как утверждали философы-культуралисты. Напротив, мы обуреваемы множеством противоположных инстинктов. За генетически передающуюся недетерминированность приходится платить нерешительностью. Коль скоро гены ничего нам не предписывают, приходится делать произвольный выбор между всеми имеющимися возможностями. Вот она — суета! Проклятие иметь возможность охватить все! Человек страстно стремится к тому, чего боится, хочет преступить то, чего только что добился, мечтает о приключениях, лишь только возвратился домой, но плачет о своей Пенелопе, как только пускается в плавание. Он может сесть на любой корабль и — обречен на вечное недовольство. Он всегда мечтает о «в то же время». Но «в то же время» биологически невозможно, мало того — психологически нежелательно и политически недостижимо.
Ночами на террасе кафе в Пятом округе Парижа я, бывало, представлял себя в тихом домике в Провансе, но направление мысли тут же менялось и уносило меня на пути приключений. Неспособный определить свое единственное место, колеблющийся между покоем и движением, обуреваемый сомнениями, я завидовал теперь якам, замкнутым в строгом детерминизме. Им дано довольство быть тем, что они есть, жить там, где они могут выжить.
Гении среди человечества — это те, кто смог выбрать единственный путь, кто не отклонялся. Гектор Берлиоз считал условием гениальности навязчивую идею. Качество музыкального произведения он определял по тому, насколько выдержано единство мотива. Если хочешь оставить что-то потомкам, не стоит разбрасываться и гоняться за разной добычей.
А вот звери неизменно пребывают в той среде, куда их занесли случайности эволюции. Они запрограммированы выживать в своем биотопе, пусть даже враждебном. Они адаптированы, и потому независимы и свободны, ибо не испытывают желания находиться в другом месте. У каждого животного — своя навязчивая идея.
Температура резко падала, и нужно было уходить. Мы покинули яков. Те продолжали жевать в неподвижности. Хозяева мира — люди, но какие же слабые и истерзанные! Гамлеты, бродящие по крепостным стенам…
Мы вернулись в лагерь, залезли в спальные мешки. Прежде чем застегнуть молнии палаток, Мюнье бросил:
— Не надевайте беруши — могут запеть волки.
Слышать такие фразы — вот для чего я отправился в это путешествие.
Взошла луна, но тепла от нее нет — в палатке все равно минус тридцать.
Сны замерзали.
Земля и плотьПодъем в четыре утра. На термометре — минус тридцать пять по Цельсию. Вылезать из мешка кажется глупостью.
Спасение от холода в подобных условиях состоит в строжайшей продуманности действий. Каждый жест должен быть точен, как в сольфеджио: взять перчатку, зашнуровать ботинки внутри мешка, разложить все необходимые вещи в строгом порядке, снять рукавицы, чтобы застегнуть ремень, мгновенно надеть их снова. Стоит чуть помешкать — мороз хватает за конечность и отпускает уже только для того, чтобы укусить за другую. Холод забирается внутрь организма. Тело человека с течением лет не закаляется. Страдания можно уменьшить лишь с помощью точных действий. У Мюнье такой опыт сворачивания зимнего лагеря от Элсмира до Камчатки, что ему, кажется, удается верными маневрами избежать наскоков холода. Лео двигается правильно и бывает готов раньше меня: рюкзак застегнут, одежда прилажена. Мы с Мари не столь толковы, нам больно собираться в холодном помещении, и мы счастливы пуститься в путь. Согласно учению Дао, «движение побеждает холод». И это соответствует первому принципу термодинамики. В то утро в соответствии с указаниями китайской философии и европейской физики мы добровольно трудились изо всех сил.
Мы поднимались по широкому хребту на высоту 5200 метров. Двигались медленно, потому что не были достаточно акклиматизированы. Вершина, маленькая издалека, оказалась плоской каменной промерзшей платформой. В вышине занимался день; глазу открывалось наконец высокое плато Чангтана. На тысячу километров — плоское пространство, прорезанное белыми пятнами; в воздухе дрожит пелена. Горизонт теряется в тумане. Тут
