Читаем без скачивания Ангелотворец - Ник Харкуэй

себя. Он слегка подпрыгивает на месте, и голова отплывает подальше.

– Простите, не хотел вас пугать. Если у вас больше ничего для меня нет, я пойду.

– Возьмите, пожалуйста, визитку и звоните, если возникнут какие-либо вопросы. Или если вас заинтересуют другие мои товары.

– Я обдумаю услышанное и вернусь.

Джо успевает обуздать свое подсознание, прежде чем то вынуждает его произнести: «С того света?» Это было бы ужасно грубо. Рескианец змеей выскальзывает за дверь и исчезает в глубине улицы.

Ох, Билли. Теперь ты вляпался по уши.

Прежде чем отправиться на поиски Билли Френда и наорать на него лично, Джо берет в руки телефон.

«Гартикль» – или, если точнее, Фонд содействия развитию ремесел и науки имени Бойда Гартикля – представляет собой бесконечный чулан, построенный более ста пятидесяти лет тому назад. Это беспорядочный клубок коридоров и выставочных витрин, перемежаемых читальными залами и экспозициями, черте-как оформленными и чудовищно пыльными; незадачливый посетитель архивного зала рискует потом неделю страдать жутким кашлем. Здание под завязку набито всяким барахлом, приобретенным и бережно хранимым на полках в ожидании того дня, когда оно может понадобиться кому-то в научных или развлекательных целях. Здесь есть фрагменты незаконченных вычислительных машин Чарльза Бэббиджа и паровых двигателей Брюнеля. Разработанные Робертом Гуком инструменты лежат бок-о-бок с деревянными моделями, созданными по эскизам да Винчи. У всякой вещи есть история, и обычно не одна. Безобразное краснокирпичное здание фонда с его невообразимыми башенками на крыше и неоготическими арочными окнами – прибежище всех списанных в утиль детищ людской тяги к познанию и освоению окружающего мира.

Трубку берут со второго гудка.

– В этом доме ценят искусство, – заявляет женский голос, низкий и могучий.

– Сесилия? Это Джо.

– Джо… Джо? Джо? Какой Джо? Не знаю никаких Джо. Природный феномен под названием «Джо» – иллюзия, подсовываемая мозгом моему сознанию, чтобы логически объяснить разницу между количеством купленных и потребленных мною плюшек. То, что этой мнимой личности не существует, доказано эмпирическим путем. А если бы он и существовал, ему давно на меня плевать. Он куда-то смылся в компании очередной пигалицы, бросив меня, несчастную, на произвол судьбы.

– Мне стыдно. Честно.

– И поделом. Как дела, супостат?

– Хорошо. Как дела в «Гартикле»?

– Пусто, холодно и всюду хлам, который не нужен никому, включая меня.

– Я ведь попросил прощения.

– И думал этим меня умаслить? От меня так просто не отделаешься. Спроси Фолбери, сколько раз ему пришлось пресмыкаться передо мной за тот позорный случай с эгг-ногом. Потом извинись еще раз.

И все же брюзгливый голос Сесилии подобрел: несколько булочек с маслом, несомненно, сумеют поднять ей настроение. Двери «Гартикля» – это сознает и она, и Джо, – перед ним пока не закрыты.

Отчасти музей, отчасти архив и отчасти клуб, «Гартикль» занимает одну из тех странных ниш в жизни Лондона – физической и социальной, – которая делает его почти неуязвимым для внешнего мира и почти незаменимым для узкого круга посвященных. Сесилия Фолбери работает здесь и библиотекарем, и в каком-то смысле библиотекой. Безусловно, при попутном ветре найти искомую книгу или предмет можно посредством картотеки. Картотечная система здесь весьма солидная, хотя немного устаревшая и строго аналоговая (в «Гартикле» иначе и быть не может). Так же Сесилия исполняет функции алфавитного указателя. Если вам нужно отыскать здесь что-то в более-менее разумные сроки, лучше сразу обратиться к ней – только очень-очень вежливо и по возможности сдабривая просьбу лестью. Прозвище Сесилии – Людоедка – не вполне шуточное, а супруг Боб без ложной скромности называет себя ее рабом.

– Сесилия, ты когда-нибудь слышала об эдинбургском музее имени Логанфилда?

– С тех пор, как его закрыли, – нет. А что?

Джо Спорк не удивлен.

– Просто интересно. А об опасных книгах?

– Да, разумеется. Их десятки. Церковь подняла жуткий хай, когда Гутенберг изобрел печатный станок, потому что теперь любой мог печатать и распространять что угодно. Попы приходили в ярость по любому поводу. Местных баронов бесили грязные слухи, распространяемые посредством низкопробных пасквилей. Почти все они были правдивы, и читать их – сплошное удовольствие! – Из трубки доносится громоподобный смех. – Сохранилось даже несколько библий с опечатками, которые в корне меняют смысл сказанного. «Прелюбодействуй» и все в таком роде. Люди их коллекционируют, епископы – сжигают. Глупенькие. Можно подумать, Богу есть дело, что там напечатано в какой-то книжонке.

– Нет, я про другую книгу. Более современную.

– Брось, Джо. Выкладывай, о каком опусе речь? – Она выделяет это слово, наслаждаясь его вычурностью. – Что за манускрипт тебе нужен?

– Он назвал ее Книгой Гакоте.

В трубке раздается короткий кашель, похожий на глухой лай.

– Сесилия?

– Я тут.

– Что случилось?

– Книга Гакоте, вот что случилось.

– Ты о ней слышала?

– Еще бы, черт возьми! Не ввязывайся в это, Джо. Беги, роняя тапки. Не то хуже будет.

– Не могу. Чертова книга, кажется, ко мне прилипла.

– Так отлепи и помойся!

– Как? Я даже не знаю, что это.

– Это призрак во тьме, Джо. Горящий жупел. От южной оконечности Испании до Черного Леса и вплоть до самого Минска, будь он неладен. Злая Богиня Перекрестков. Кровавая Мэри. Баба Яга. Проклятие!

– Сесилия. Поясни.

Она не поясняет. В трубке – тишина. Наконец Сесилия резко спрашивает:

– Кто это – «он»?

– В смысле?

– Ты сказал: «Он назвал ее Книгой Гакоте». Кто «он»? Тот несносный паскудник?..

– Нет. Другой. Он думает, что книга у меня.

– А она у тебя?

– Я… Нет. Возможно, она у меня была. Или что-то наподобие.

До него доносится вздох. Или Сесилия просто с силой выдыхает, махнув на него рукой.

– Гакоте… Это злой дух, Джо. Бабайка. Ясно? Прокаженный или… баньши. Вроде матери Гренделя. Она несет погибель. Она должна была воздвигнуть в деревне замок, а потом море поднялось и поглотило ее вместе с деревней.

Джо Спорк силится рассмеяться. Ну правда, глупости же! Страшилки про привидений абсурдны – по крайней мере сейчас, при ободряющем свете дня. Однако Сесилия Фолбери – суровая тетка, не склонная к фантазиям и предрассудкам. А с другой стороны: сегодняшнее утро и встреча со странным человеком-цаплей в холщовом – саване? капоре? чепце? – закрывающем лицо…

– Проказа лечится, – твердо произносит он; да, хворь неприятная, но излечимая, да и заразиться ею не так уж легко.

– Джо, они не просто больны. Все гораздо страшнее. И прокаженные, и Гакоте были изгоями, понимаешь? Вот их и сгребли в одну кучу. Люди стали ошибочно думать, что это одно и то же. А прокаженные, Джо, они гораздо больше боятся Гакоте, чем те их. Я сейчас про современных людей, не про средневековых крестьян. В общем… Не знаю. Это вроде проклятья фараонов, ясно? Все посвященные так или иначе умирали, если подбирались слишком близко.

– К чему?

– Если узнаешь – умрешь, насколько я понимаю.

– Сесилия…

– Ой, не будь таким тугодумом, Джо! Конечно, это все ахинея, но уж очень много смертей с ней связано. Не хочу, чтобы ты повторил их судьбу.

– Да я и сам не