Читаем без скачивания Ангелотворец - Ник Харкуэй

эмблем… Ни нашивок, ни воинских знаков различия. Экспонат полностью лишен особых примет. Джо вновь переводит взгляд на запястье гостя. Запонки. Простейшие гвоздики. Галстук тоже непримечательный. Человек-шифр, тщательно скрывающий свое истинное «я».

Джо переводит взгляд на лицо мистера Титвистла. Всматривается в его ясные, ласковые глаза и приходит к одному-единственному выводу: ровно с таким же благостным, отеческим выражением лица мистер Титвистл, добродушный любитель хереса и почетный старейшина города Бат, будет душить вас фортепианной струной.

Помешкав, Джо все же дозволяет своему второму «я», сыну Ночного Рынка, ненадолго остаться.

Мистер Каммербанд, покончив с формальностями, садится и кладет на колени блокнот. С этого ракурса он выглядит даже причудливей, чем когда несся галопом по Койль-стрит. Его голова имеет форму практически идеальной груши, причем мозг, очевидно, помещается в более узкой верхней части. Щеки обширные и аппетитные – будь мистер Каммербанд оленем или палтусом, они вызывали бы обильное слюноотделение у любителей жирной пищи. От него сильно пахнет одеколоном. Аромат тонкий и пронзительный, такие обычно рекламируют подтянутые юноши, которые эффектно покоряют морскую волну на доске для серфинга, а потом в компании фигуристых черноглазых красавиц отправляются кутить в тропические казино. Продаются подобные парфюмы во флаконах в виде хрустального ананаса. Аромат ему не по возрасту и не способен скрыть запашок eau de Cummerbund, вырабатываемый его телом.

– Вопрос деликатный, говорите? – спрашивает Джо.

– Боюсь, что да, – кивает мистер Титвистл.

– И касается он?..

– Имущества вашего покойного деда.

– Деда?

Слово безобидное, да и Дэниел Спорк, в отличие от Мэтью, не был ни смутьяном, ни отпетым жуликом, – однако Джо моментально настораживается.

– Именно. Господина Дэниела, если не ошибаюсь.

– Что вас интересует?

– О, понимаете ли… Меня попросили приобрести дневники и письма вашего дедушки, с которыми вы готовы расстаться. А также любые его изделия или инструменты, если таковые у вас имеются. Любые антикварные и диковинные вещицы.

– Понял.

Ничего он не понял, но, кажется, потихоньку начинает понимать.

– Я уполномочен в кратчайшие сроки провести сделку и подготовить коллекцию. Новые выставки, как правило, открываются в январе, и на подготовку требуется время, поэтому нам следует поторопиться. Вы бывали в нашем музее?

– Нет, впервые о нем слышу.

– Вы не один, как ни прискорбно. Поверьте, наши кураторы знают свое дело. Они потрясающе оформляют экспозиции. Представляют экспонаты в наивыгоднейшем свете. Обязательно приходите.

– Заманчивое предложение.

– Разумеется, я смогу точнее сориентировать вас по цене, когда увижу то, что покупаю. Бюджет у меня приличный. Американские деньги, не британские. А значит – дополнительные нули, как вы понимаете.

– Не могли бы вы уточнить, какие именно предметы вас интересуют? От деда мне достался карманный набор простейших инструментов. Есть еще тиски для гравировки, которые он разработал сам. С наиболее любопытными вещицами мой отец распорядился по своему усмотрению, причем еще при жизни деда.

Да уж. Дэниел Спорк, человек сдержанный и хрупкий, орал так, что стены содрогались: обзывал сына подколодной змеей, шутом гороховым, прохиндеем. Червем, не имеющим никакого понятия о достоинстве, чести, духовности и нравственных скрепах. Злом во плоти. А мать Джо рыдала, держа Мэтью за руку, и цеплялась за старика. Не говорите так, Дэниел, прошу! Умоляю! Он не со зла!

Дэниел Спорк превратился в столп пламени. Его доверие к сыну было подорвано. Мир стал враждебней и холодней – и Мэтью, плоть от плоти его, лживый и подлый дурак, которому не было прощения, оказался слабым звеном в цепи невыразимо важных событий. Дэниел отворачивался, содрогался и трясся всем телом, отбиваясь от их рук. А потом ушел к себе – перебирать то малое, что чудом уцелело после устроенной сыном «срочной распродажи», смотреть, что осталось, а что можно безболезненно вернуть. Лишь проведя полдня за перелистыванием книг и складыванием всякой мелочевки на письменный стол (губы его были плотно поджаты – ниточка боли, – Часы Смерти на столе зловеще отсчитывали черные минуты жизни), он окинул взглядом оставшееся хозяйство и начал успокаиваться. Дневник был на месте. Блокноты с набросками достались коллеге и другу – их, несомненно, можно вернуть. Ящик для инструментов сгинул (волшебная штуковина со множеством рычажков и зубчатых колесиков, которая раскладывалась в миниатюрный верстак), но на сами инструменты никто не позарился.

Выстроив в ряд все уцелевшее, Дэниел вдруг забегал, засуетился, принялся судорожно листать журналы, открывать коробки – и наконец с радостным криком воздел к потолку коллекцию джазовых пластинок – старых патефонных, на 78 оборотов в минуту, – в изготовленном по специальному заказу футляре. «Фрэнки… – пробормотал он, после чего грубо крикнул сыну: —Позови мать!»

Лишь вид Джо – жалкого, маленького, ростом ему по колено, скрючившегося от страха посреди этого бушующего хаоса, – пробил пелену ярости, застившую ему глаза, однако не утешил его, а только спустил с цепи его горе, что было стократ хуже.

– Нет, – сказал мистер Титвистл, – никаких предпочтений у меня нет. В приоритете, конечно, любые необычные предметы. Неординарные. Затейливые. Пусть и не имеющие практической ценности.

Однако руки выдают его с головой. Он держит их ладонями вверх в знак искренности намерений, при этом неосознанно намечает в воздухе очертания некоего предмета. Кажется, на днях Джо видел нечто подобное… Об этой диковинке уважаемые представители шотландских музеев теоретически могут быть осведомлены. Но как они умудрились связать Джо с этим предметом? Подобные знания не должны входить в их кругозор. И если уж на то пошло, чего ради музей станет наугад посылать в Лондон двух своих сотрудников с пустыми глазами и в непримечательных галстуках? Неужто в Эдинбурге до сих пор не изобрели телефон?

Мистер Каммербанд все это время молчал: очень внимательно слушал и наблюдал, то и дело записывая что-то в блокнот нечитаемой скорописью. Верхние страницы блокнота сморщились, потому что у него влажные руки и потому что при письме он сильно нажимает на дешевую шариковую ручку из супермаркета (тонкий пластиковый корпус уже дал трещину). Время от времени мистер Каммербанд сует кончик ручки в рот и жует. Когда он ее вытаскивает, к тропическому парфюму примешивается запах из его рта: притягательно-отвратная смесь жухлой мяты, гнилых зубов и больных почек.

– Родни, – цедит он сквозь зубы.

Мистер Титвистл косится на мистера Каммербанда, затем вслед за его взглядом опускает глаза на собственные руки. Джо наблюдает за разворачивающимися событиями и сознает – на долю секунды позже, чем следовало, – что будет дальше. Мистер Титвистл и мистер Каммербанд отрывают взгляд от незримых очертаний в воздухе и виновато смотрят на Джо: догадался ли? Тот виновато смотрит на них. Между тремя присутствующими в комнате устанавливается полное понимание. О да. Теперь сыграем в открытую? Внутри у Джо вновь приходят в движение заржавленные механизмы отцовского мира, вытаскивая из пыльных укромных уголков его разума то, о чем он давным-давно не вспоминал: инстинкт,