Читаем без скачивания Ужас глубин - Карен Трэвисс

— В обычный корпус все это не влезет, — объяснил он. — Даже если бы у нас нашелся для меня лишний.

Хоффман какое-то время разглядывал его. Бэрд совершенно менялся, когда возился со своими игрушками. Хоффману стало искренне жаль его. Может, именно поэтому Берни тоже его жалела.

— Ну?.. — спросил Хоффман.

Бэрд медленно покачал головой, стуча по разбитой клавиатуре:

— Вы думаете, что я всемогущ?

— Да. А что, это не так?

— Не в этот раз. — Он несколько секунд смотрел на монитор, но было ясно, что он думает о другом. Он просто тянул время, не желая смотреть Хоффману в глаза. — Я не могу его взломать. Я никогда не видел ничего подобного. Не подумайте, что это отговорки, — в КОГ такие штуки никогда не использовались.

Хоффман не знал, что удивило его больше — неудача Бэрда или тот факт, что он так открыто в ней признался. Его охватило чувство разочарования. Но не время было сообщать об этом Бэрду.

— Не хотите объяснить мне, в чем дело, капрал?

Бэрд выпрямился:

— Ни один из алгоритмов КОГ не работает, но это вы уже знаете. На самом деле мне кажется, что здесь вообще не использован ни один из шифров КОГ — военных или промышленных. Я бы сказал, что эта система разработана специально для Прескотта.

— Не буду спрашивать, откуда именно вам известны все шифровальные системы КОГ, — заметил Хоффман.

— Но вы рады, что они мне известны.

— Вы правы — чертовски рад.

— И очень хорошо, потому что я собираюсь продолжать работу. Все, что зашифровано, может быть расшифровано, и никто не может меня перехитрить.

— Уже тот факт, что вы не смогли прочесть это, о чем-то говорит. — Хоффман вспомнил Коула и воспользовался его советом. — Мы сильно зависим от ваших талантов, Бэрд. Я вам очень и очень благодарен.

Бэрд, казалось, смутился. Берни была права: несмотря на свое высокомерие и трепотню, он не умел принимать комплименты.

— Я просто хотел сказать — вряд ли это такой уж сложный шифр. Непохоже, чтобы у Прескотта была в распоряжении целая команда ученых, запертых в какой-то дыре и работающих над передовыми технологиями исключительно для него, правда? Это наверняка основано на системе, которой мы пользуемся.

— Вы правы.

Неужели Прескотт уверен, что они не сумеют взломать диск? Выглядел он вполне спокойным, но он никогда не выдавал своих чувств, даже тогда, перед тем как нажать кнопку и испепелить планету «Молотом Зари».

— Делайте, что можете, капрал. Дайте знать, если вам что-нибудь понадобится.

Бэрд вытащил диск из распотрошенного дисковода.

— Вы доверяете мне эту штуку? — спросил он, протягивая диск Хоффману.

— Вы прекрасно знаете, что да, — ответил Хоффман. — Только смотрите не потеряйте.

Он знал, что Бэрд будет беречь диск как зеницу ока. Это было у него сродни одержимости, это был вопрос чести. Хоффман ушел, не оглядываясь и размышляя о том, что Бэрд совершенно не чувствует никакого комплекса неполноценности, устроив мастерскую в сортире. Вот это уверенность в себе! Он почти завидовал этому солдату.

День прошел не так, как планировал Хоффман. Он рассчитывал в течение этих двадцати шести часов расправиться со всеми призраками прошлого и всеми тайнами. Тайны Прескотта, похоже, к полуночи так и должны были остаться тайнами, но это не избавляло Хоффмана от необходимости закончить дело тридцатилетней давности и поговорить с Сэм — хотя, вообще-то, он не чувствовал подобной необходимости до беседы с Берни. Почему бы и не сейчас?

Он зашел в командный центр, где, как всегда, обнаружил Матьесона. Лейтенант держал в одной руке недоеденный сэндвич, другой — царапал что-то на клочке бумаги, серой от бесконечного использования карандаша и резинки. Каждый раз, собираясь откусить кусок сэндвича, он механически отодвигал от лица микрофон, затем возвращал его на место. Еда нисколько не мешала ему вести переговоры с патрульными вертолетами. Он слишком долго сидел у этой консоли.

— Как у вас дела, сэр? — спросил Матьесон, подняв голову. — После того как бродяги сбежали, на острове спокойно. Никак не могу к этому привыкнуть.

— Ловите момент. Самый длинный промежуток между войнами у нас был в шесть недель. Тогда мы все тоже никак не могли привыкнуть к миру.

Взгляд Хоффмана внезапно приковали к себе остатки обеда Матьесона, разложенные на столе. Рядом с телефоном стояла солдатская фляга. В этой фляге для воды не было ничего особенного, разве что она была производства СНР, а не КОГ. Он слишком хорошо знал, как выглядели фляги СНР. Он переступал через них в грязи и пороховом дыму сражений; пробитые пулями из «Лансеров», они валялись среди помятых фотографий и писем, при виде которых слезы наворачивались на глаза, — и из такой же он пил в Кузнецких Вратах, когда жизнь его висела на волоске.

«Инди вызывают у меня неприятные воспоминания. Может, поэтому я не люблю Треску?»

Самым разрушительным воспоминанием, с которым он жил уже более тридцати лет, было воспоминание о неожиданном добром поступке и сострадании, за которое он отплатил пулей в лоб. Таково было его преступление. Внезапно он понял, что никогда не сможет стоять рядом с ветеранами Толлена перед памятником павшим, разделяя их чувства, — у него были другие кошмары, в которых он мог винить только себя.

— Что-то не так, сэр? — спросил Матьесон.

— Просто любуюсь вашей флягой.

— Это от Яника. Только не подумайте, что я ее обменял. Он просто подарил ее мне. Наверное, ему меня жалко.

Бедняга Матьесон, он и понятия не имел, какую боль он причинил Хоффману этими словами. Пора было сделать что-то полезное, ради кого-то другого, а не только для того, чтобы спихнуть с себя груз вины. Бенослау. Так звали того офицера. «Капитан Бенослау». Хоффман не знал, зачем он повторяет про себя эти два слова, но это было самое меньшее, что он мог сделать для убитого, — помнить его имя.

— Они не все монстры, лейтенант, — сказал Хоффман и сменил тему: — Послушайте, мне нужна Бирн. Она бывает в главной столовой?

— Хотите сделать татуировку, сэр?

— Нет, — ответил Хоффман. — Мне нужно избавиться от старого шрама.

Матьесон знал, когда можно задавать вопросы, а когда лучше помолчать. Он не произнес ни слова.

В том мире, в котором они оба когда-то жили и который потеряли, он бы пошел далеко.

«КВ-80», патрулирование центрального Вектеса, спустя десять дней после атаки полипов

Барбер высунулся из окна кабины, щелкая фотоаппаратом пейзаж, проплывавший под брюхом «Ворона». Он походил на обезумевшего туриста, который опаздывает на автобус.

— Мы даже не покопались как следует на этом острове, — заметил он. — Карты ни к черту не годятся. Откуда нам знать — а вдруг тут залежи Имульсии?

В центре острова располагался потухший вулкан, имевший четыре километра в поперечнике, и его крутые склоны были кое-где покрыты древним лесом. Бэрд пристально рассматривал плотный темно-зеленый балдахин, пытаясь сосредоточиться на задании, но мысли его вертелись вокруг одного вопроса: почему диск Прескотта отказывается выдавать ему свои тайны?

— Наверняка там есть кое-что интересное, — бормотал Бэрд. — Клянусь, если доберусь до содержимого, остаток жизни посвящу благотворительности.

Черт, как он ненавидел вымученную жизнерадостность, эти суровые, целеустремленные лица. Болезнь оптимизма распространялась по лагерю как дизентерия. Чем быстрее люди поймут, что они в еще более глубокой заднице, чем были месяц назад, тем скорее они смогут начать искать выход из положения. Он не был пессимистом. Он был реалистом. Впрочем, оглядев членов своего отряда, сидевших в вертолете, он понял, что не одинок.

— Берни, не хочешь глянуть на северный сектор? — предложил Барбер. — Пока есть такая возможность. Может, собака убежала в лес?

— Проще искать пешком. — У Берни был такой голос, как будто добрые советы, сыпавшиеся на нее последние несколько дней, изрядно утомили ее. — Но спасибо за предложение, Нат.

Мак пропал в ту ночь, когда полипы в первый раз напали на Пелруан. Бэрд был уверен, что взрыв одного из полипов превратил собаку в котлету, но не собирался делиться своими соображениями с Берни. Она любила эту блохастую тварь.

— Если там внизу Имульсия, здесь уже давно бурили бы вовсю, — заметил Маркус. Видимо, собака его мало интересовала.

Дом молчал. Даже Коул сегодня явно притих.

— Ну и что нам теперь делать? — заговорила Геттнер. — Шарль говорит, что настал момент, когда флот не должен выходить в море, иначе в экстренной ситуации мы не сможем добраться до материка.

Геттнер всегда слушала разговоры пассажиров, да и трудно было не слушать, когда все вынуждены включать рации, чтобы слышать и переговариваться в таком шуме. Но она редко вступала в разговор. Бэрду сложно было представить ее напуганной или нуждающейся в дружеской поддержке. Это несколько выбило его из колеи.