Читаем без скачивания Самая страшная книга 2016 (сборник) - Анна Железникова

Глеб лежал, обливаясь холодным потом, и бесконечно вслушивался в ночные шорохи. Вот скрипнула половица… Это в маминой спальне.

Вот торопливо зашлепали по линолеуму голые лапы… Нет, это наверху, у соседей, просто кто-то пробежался босиком.

Вот что-то зашевелилось – уже, без сомнения, здесь, в комнате. Теплое зловонное тело заворочалось, заелозила по обоям жесткая шерсть… Н-нет, наверное, это всего лишь Алешка сучит ногами под одеялом. Алешка… Как бы его согнать обратно вниз?

Младший зашевелился, перевернулся, через низкий бортик свесилась худенькая нога. Если и дальше будет так ерзать, точно свалится…

Что это? Завоняло чем-то мерзким, как будто кто-то выдохнул смрадный голодный вакуум из пустого желудка, мокро еле слышно чавкнул… Скрипнули, потерлись друг об друга длинные гнилые резцы… Влажный грязный нос втянул запах мальчишечьего тела… Когтистые лапы протянулись в темноте и цапнули за край одеяла…

Глеб завопил во все горло, нырнув очертя голову в багровую волну паники, забыв про все – что он старший, что ему влетит, что Алешка перепугается спросонья, дернется и слетит вниз с почти двухметровой высоты…

Он слетел как раз вовремя. Глеб успел откатиться к стене, вжаться в нее изо всех сил в отчаянном стремлении раствориться, исчезнуть, сбежать от кошмара. Младший приземлился на плоскую ушастую голову чудовища и тут же был схвачен сильными холодными лапами. Толстый голый хвост оглушительно хлестнул по полу. Огромные желтые зубы сомкнулись на детской шее, послышался отчетливый хруст сломанных позвонков.

Глеб вопил, пока в легких не кончился воздух, а когда в комнате включился свет, обессиленно повалился на подушку. Мать трясла его за плечи, хлопала по щекам и кричала:

– Что с Алешкой? Отвечай! Где он?

Глеб закатил глаза так, что были видны только молочно-белые полукружья, его голова моталась из стороны в сторону, а моча пропитывала разрисованные звездами и ракетами простыни. Его монотонное бормотание складывалось в тихую, но отчаянную мольбу:

– Возьми его! Не меня! Его! Только не меня! Пожалуйста! Только не меня!..

Раечка, «сдавшись» ночной продавщице, после работы встретилась с подружками в кафе. Эти редкие посиделки были единственным ее развлечением, создававшим иллюзию хоть какой-то личной жизни.

Девочки пили водку. Девочки достигли уже того возраста, когда можно быть честным с самим собой и перестать выпендриваться, цитируя какого-нибудь пафосного сомелье из гламурной телепередачи и давясь при этом кислятиной по триста рэ за бутылку.

Раечка зашла домой нетвердой походкой, глупо хихикая. Алкоголь высушил глотку. Пока в ванну набиралась вода, она, скинув с себя одежду и кривляясь перед зеркалом, жадно пила воду прямо из горлышка. Внезапно бутылка выскользнула у нее из рук и, булькнув, упала в ванну. Покачалась и поплыла вдоль белого бортика горлышком вверх, как миниатюрный айсберг. Раечку это зрелище невероятно развеселило. Она принесла из кухни упаковку из восьми бутылок «Серебряного ключа» и, выливая из каждой по половине, побросала туда же. Теперь в ванне плавала целая флотилия прозрачных конусов.

Девушка погрузилась в горячую ароматную воду, застонав вслух от удовольствия. Звякнули бутылки, легонько ударившись друг об друга. Голой кожей она чувствовала трение их стеклянных полусфер, она плавала среди них, как пчела в патоке. Пьяная, озорная. Ей захотелось прикосновений более грубых, чем эти невесомые позвякивающие скольжения. Хохоча, брыкаясь и фыркая, Раечка начала плескаться, разбрызгивая по всей ванной душистую пену. Она крутилась среди бьющихся о стенки ванны бутылок, нанизывая на себя стекло, украшаясь, как рождественская елка – игрушками.

Их стеклянные острозубые рты чавкали и хрустели, впиваясь в девичью мякоть. Кровь хлынула, смешиваясь с горячей водой, распускаясь дрожащими клубящимися алыми розами. Запотевшее зеркало превратилось в витраж из кровавых потеков. На пол широкой волной выплеснулась багровая пена, благоухая лавандой и желчью.

Раечка задрожала, выгнулась и утонула в блаженном головокружении, истыканная звездами, хмельная. Мертвая.

С самого утра Федор маялся головной болью. Несмотря на то что он хорошо выспался, голова гудела, как котелок. Он решил пойти на работу пораньше в надежде, что свежий воздух поможет. Работа была не денежная, но и не хитрая – сторожить по ночам технику на окраине Зеленого Лога. Там был известный на весь город источник родниковой воды. А недавно решили что-то там улучшить – не то русло почистить, не то расширить… В общем, денег побольше выкачать из лохов, готовых платить за воду, живя в двух шагах от самой большой реки в Европе.

Федор шагал по проселку к своему вагончику, любуясь листвой деревьев, золоченной первым морозцем, полыхающей в лучах закатного солнца.

Неподалеку он заметил одинокую фигуру. На мягкой зеленой кочке сидела бабка. Ее вздернутый подбородок, сжатые в полуулыбке губы и блестящие глаза выдавали в ней представительницу славного племени старушек-болтушек. Она смотрела на Федора как отличница, зазубрившая урок, – всем своим видом выражая готовность вступить в разговор.

– Здорово, мать! – окликнул ее Федор. – По грибы?

– Ага, ага, сынок, – радостно закивала бабка, – по грибы. Много грибов-то! Рядовка тополевая, маслята, груздей чуток…

– Устала? У меня попить есть, – Федор достал из полиэтиленового пакета с ужином бутылку «Серебряного ключа».

Бабка прищурилась и велела строго:

– Не пей! Вылей.

– Чего это? – удивился Федор.

– Нельзя пить-то тут, – стояла на своем бабка.

– Да почему? – Он уже пожалел, что связался с полоумной старухой.

– А ты думаешь, почему здесь три часовни подряд рухнули? – охотно начала объяснять бабка.

– Какие еще часовни?

– А такие! Вода-то здесь вкусная, да не чистая. Вот и строили здесь часовенки – воду освятить, очистить… А все одно – сколько ни строили, все прахом пошло. То гниль-плесень нападет, то пожар случится посреди бела дня… А то и вовсе – вроде крепко стоит, доски свежие новыми гвоздями сколочены, а как стали крест на маковку цеплять – рухнула часовенка, как будто из спичек сложенная. Двух рабочих насмерть убило, одному ноги покалечило… Проклятое место-то. И водица проклятая.

– Да когда это было-то? При царе Горохе? Мы ж не часовенки… У нас же – система фильтрации. Японская, – сказал Федор и сам осекся, почувствовав всю несостоятельность аргумента.

– Японская – это хорошо, – бабка, видимо уже не надеясь услышать что-либо стоящее, с кряхтеньем поднялась с кочки, подхватила матерчатую суму с грибами и поковыляла в сторону вросших в землю частных домиков, еще уцелевших вопреки плану развития района.