Читаем без скачивания Миграции - Игорь Клех

Город лучше всего узнавать через людей, но для начала стоит затеряться в нем одному — и найтись. На третий день я измерил весь центр Кишинева шагами во всех направлениях и остался доволен уловом впечатлений. Начал с городского сада с опекушинским бюстиком Пушкина в натуральную величину на столбе, гласившем: «Ку лира нордикэ…» — «Где лирой северной пустыни оглашая, скитался я…». Установлен он был еще в 1885 году. На такой памятник, как в Москве или Петербурге, собранных горожанами средств не хватило, но Кишинев стал третьим городом, почтившим память опального поэта, сравнивавшего себя с Овидием. Разница только в том, что Пушкина сослали на юг, а Овидия на крайний север (древнеримского поэта потрясали замерзшие реки, но он так и не смог привыкнуть к замерзавшему в кувшинах вину, что не мешало придунайским варварам колоть его и грызть).

Сегодня это небольшой и самый ухоженный парк города. В нем растут даже калифорнийские кедры, но как-то неохотно. На входе в парк с центрального проспекта был установлен при румынах памятник Стефану Великому (как и парк, центральный проспект длиной 4 километра теперь носит его имя). В задней части парка разрастается аллея с бюстами классиков румынской и молдавской литературы. Похоже, композиторы и художники им не конкуренты — писатели были в особом почете не только в России. Кстати, единственный здесь, кто не пережил распада СССР и покончил с собой, был Павел Боцу — молдавский Фадеев.

Выше парка пролегла параллельно парадному центральному проспекту улица 31 августа 1989 года (когда был принят закон о государственном молдавском языке и переходе на латиницу). Эта тихая, обсаженная платанами улица Большого Колониального Стиля, как где-то в Рангуне, совершенно покорила меня. В ней чувствовалось «скромное обаяние» исчезнувшей империи и начисто отсутствовала агрессия.

Для тех, кого не терзали амбиции сделаться первым в метрополии, лучшего места было не сыскать. И я как-то по-человечески ощутил природу той ностальгии по жизни в свое удовольствие, что испытывал один из последних генсеков КПСС: в этом был корень его странной любви к Кишиневу. Сталин заметил его — «какой красивый молдаванин!» — и выдернул в Москву, откуда назад дороги уже не было. Разве что приехать погостить — и в одном из здешних переулков была построена для него подхалимами двухэтажная резиденция с лифтом.

В других местах верхнего города я натыкался вдруг на скрытую за высоким забором виллу Марии Биешу — победительницы конкурса на «лучшую в мире Чио-Чио-Сан», как рекомендуют ее местные патриоты (здесь гордятся всеми прославившимися соплеменниками — от Бранкузи и Цары до Фрунзе, Лазо и величайшего подводника всех времен Маринеско, списанного на берег за пьянство). А через дорогу — разоренный особняк с колоннами, но без крыши и с выбитыми окнами. По одну руку отсюда — водонапорная башня, сооруженная по проекту Бернардацци, обожавшего исторические стилизации и насытившего ими Кишинев и Одессу. Он и Щусев, местный уроженец, — главные архитектурные корифеи этого города. Один на рубеже XIX–XX веков украшал его, другой после Второй мировой планировал. На башне имеется смотровая площадка, а один из уровней отведен под крохотный музей Кишинева. А в противоположной стороне — консерватория и американское посольство с тоскующими солдатиками в бушлатах с меховыми воротниками (кто-то забыл распорядиться сменить форму). В скверике на углу — уличный шахматный турнир без болельщиков, одни мужчины. Десяток досок, двадцать игроков. Старичок при галстуке и в шляпе выходит с веником подмести тротуар перед домом. На соседней улочке разместился в псевдомавританском особняке краеведческий музей со скелетом звероящера в подвале. Его череп своими клыками и размером напомнил мне автопогрузчик. В музее богатейшая коллекция чучел зверей и птиц, изготовленных свыше ста лет назад немецкими таксидермистами. Для сохранности они пропитывали их… цианистым калием. Звучит пугающе, но дает превосходный результат.

Центральный проспект мне пришлось пройти весь в тщетных поисках карточки для таксофона. При том что у каждого уличного телефона ошивались люди, предлагающие позвонить по их карточкам за двойную цену, — такой малый бизнес по-кишиневски. Неудивительно, если зарплата в сто долларов, большую часть которой съедают коммунальные платежи, считается здесь завидной. На «Молдтелеком», торгующий карточками, я набрел только в самом конце улицы. Через дорогу у телефонов невозмутимо торчали все те же мелкие комбинаторы с веерами карточек в руках. На ту сторону можно было перейти по подземному переходу, запирающемуся на ночь решетками. Этот конец центрального проспекта упирался в конную статую здоровенного гайдука и красного комбрига Котовского, охраняющего ныне казино и банки, которые он больше был не в состоянии ограбить. Жизнь вновь сделала «ход конем». Я последовал ее примеру, набредя на «Чрево Кишинева» — центральный рынок, тянущийся параллельно главной улице города. Где днем позже мне посчастливилось отовариться нежной овечьей брынзой и золотистой кукурузной мукой крупного помола, чтоб в Москву вернуться законченным «мамалыжником».

А ведь я не успел еще ничего рассказать по существу!

Ни о здании Парламента, похожем на волну цунами, и позолоченном утесе Президентуры строго напротив — поднятом как перст в назидание, чтобы депутаты не забывались. Ни о светлом квасе из отрубей, на котором готовятся зама и чорба, гениальные летние супы. Ни об андерграундном ночном арт-клубе «Black Elefant» и его антиподе «Aero-cafe» в стеклянной трубе над улицей — стилизованном под салон дирижабля, с моделями летательных аппаратов над столиками. Ни как на пустой террасе ресторанчика в Рышкановке мне предложили бутылку самого дешевого саперави за $ 40. Кто-то здесь явно «отмывал» деньги, потому что через дорогу бутылка марочного каберне стоила в десять раз дешевле. За отдельным столиком сидели три молодые проститутки. Одна кричала в мобильник кому-то: «Христос, блин, воскрес!» Красивых женских лиц в Кишиневе избыток, зато явный недостаток длинных пальцев на руках, удлинить которые много труднее, чем ногти. Предпоследними исчезают хриплый голос и отрывистая речь. А дальше — только «изюминка», которая или есть в девушке, или нет ее. Я даже не упомянул о местном театре им. Эжена Ионеско, основателя театра абсурда. И не рассказал о поездке в винодельческое Криково в 12 км от Кишинева и в Старый Оргеев в 40 км, где самый удивительный в Молдавии ландшафт. Будто летающая тарелка диаметром в десятки километров приземлилась в излучине Реута. В XV веке Стефан Великий основал здесь крепость, а молдаване нарыли келий в каменистых берегах и на гребне поставили церковь. О раскопках в древнем Орхее и прелестях пейзажа мне рассказал молдавский археолог Октавиан. Увидев фотографии местности в советских путеводителях (за последнее десятилетие не было издано ни одного), удержаться от поездки было уже невозможно. При восстановленном лет пять назад пещерном монастыре (кстати, относящемся к Московской патриархии) живет сегодня несколько послушников. С одним я познакомился. Николай — бывший электрик, работавший на советских атомных станциях. Год назад оставил жену с дочерью в столице, потому что не стало работы. Гости в монастыре не редкость, случаются экскурсии из Кишинева. Узнав, что не иностранцы, а из Москвы, он разговорился на полную катушку. Рассказал легенду о поисках золотой кареты, которую уже несколько столетий ищет вся Молдавия. Поговаривают, что она где-то здесь зарыта.