Читаем без скачивания Вопросы жизни Дневник старого врача - Николай Пирогов

Что кто ни говори, но это — безобразнейшее уродство из уродств. Откуда взялись такие принципы международного права, которые допускают, терпят и косвенно прикрывают такое вопиющее нарушение человеческого и нравственного права? Я думаю, что государства с их допотопными политическими принципами сами служили образцами и рассадниками этим уродствам.

Евангелие писано для царств не от мира сего; поэтому христианские царства следуют той же политике, как и языческие. Что считается безнравственным в жизни частного человека, то нисколько не безнравственно в политике. Самый новейший матадор государственной политики провозглашал железо более полноправным, чем самое право. Ко

Передаю услышанное (лат.).

322

нечно, нельзя отрицать, что древнее рабство военнопленных — древнее «vae victis»1 — исчезло под влиянием христианского учения и, как бы взамен древнего бесчеловечия, наше время водрузило красный крест, как символ христианства и в международных отношениях. Но как бы ни была велика эта заслуга нового времени, она все — таки касается более области «соматической», имеет главною целью облегчение и уничтожение телесных страданий; другая же, чисто нравственная, сторона международной политики осталась такою же недоступною для введения начал христианского учения, как и во времена оны. И вот мы видим в наше время, что страна, прославившая себя инициативою учреждений «Красного Креста», так много уже облегчивших людские страдания и муки, вместе с этим, служит притоном и рассадником самого губительного для общечеловеческой нравственности комплота2 убийц и крамольников. Да, христианские государства с их беззастенчивою внутреннею и международною политикою эгоизма и права сильного не мало сами содействуют к нарождению убийственных для нравственности и постыдных для человечества общественных явлений. Все знают это; все убеждены, что современные отношения государств между собою ненормальны и на каждом шагу угрожают подвластным народам неизмеримыми бедствиями и катастрофами; что же мудреного, если при таком натянутом положении международного дела растет и крепнет противогосударственная и антисоциальная пропаганда с ее разрушительными стремлениями, ее ненавистью к существующему порядку вещей и ее кровожадными пионерами? Громадные капиталы народного богатства и целые массы молодого, цветущего народонаселения употребляются непроизводительно, стоя под ружьем, наготове. Может ли коммунистическая пропаганда не воспользоваться указаниями народам на это ненормальное положение государств и наций, не возбудить в них ненависти и противогосударственных устремлений? А между тем самые армии, собранные для предстоящей борьбы, заражаются от бездействия пропагандою и общим недовольством. Видя все это, конечно, не с птичьего полета, который не предоставлен простым смертным, не одни только пессимисты, как это было в 1848–х годах, усмотрят в будущем средние века с нашествием варваров, не чужих, а доморощенных, и не одни пессимисты упрекнут государства в их близоруком эгоизме, ведущем, в конце концов, к средневековому варварству.

Где, в самом деле, антидоты3 против распространения социальных миазм? Армии и полиции? Как будто армии и полиции формируются не из людей, или из людей другого закала, нисколько не прикосновенных и не подверженных заразе.

Что, впрочем, толковать о радикальных презервативах и антидотах против будущих, еще не рассвирепевших поветрий, когда пред нашими глазами совершаются уже самые безнравственные дела и неслыханные

Горе побежденным (лат.).

Комплот (франц. complot) — заговор.

Антидот (гр. antidoton букв. даваемое против) — противоядие.

322

преступления, нисколько не изменяющие международных отношений и законов, несмотря на то, что злодеяния совершаются преступниками одной страны против властей другой, по названию дружественной.

К какой нации физиологически принадлежат эти преступники, очевидно, все равно; они — скитальцы, и должны считаться подданными или гражданами той страны, которая их приютила и охраняет, а потому оставлять их участие в уголовных преступлениях, совершенных в другом государстве, не расследованным и не наказанным только потому, что эти преступления не нанесли никакого вреда интересам протектора, безнравственно. Да не говоря уже о нравственности, эта эгоистическая политика и безрассудна, и когда — нибудь вредно отзовется на всем обществе. Зло родит зло; это закон, его же не прейдешь. Между государственным и простым убийством нет никакого различия. Судить, осуждать, низвергать государственную власть, по естественному праву, может только само государство. Все цареубийцы, не исключая и прославленного убийцы Цезаря, берут на себя роль государственных палачей самовольно или от имени никем не признанных людей; чем же, спрашивается, преступление их отличается от простого убийства, и почему какой бы то ни был государственный режим может отказаться у себя от судебного расследования деяний пришельцев, подозреваемых другим государством в участии? Разве только по принципу: vivat justitia, pereat mundus1!

Но откуда взялось у нас стремление, по общему почти убеждению, вовсе не свойственное ни истории развития, ни духу нашего общества? С Запада? Но почему эти антисоциальные западные доктрины именно у нас проявились в самом отвратительном виде? Причин тут, конечно, не одна. И как бы ничтожна ни была шайка злоумышленников, нечего себя этим успокаивать; не малочисленность деятелей зла, а размер причиненного им зла обществу обращает на себя внимание всякого мыслящего человека.

Наполеон, запертый на острове Св. Елены, сказал, что «в России самодержавие ограничено цареубийством». Он, разумеется, так выразился из ненависти к России, точно так же, как из ненависти он стращал Россиею: «Через 50 лет во всей Европе — или республика или казаки». Фразе о цареубийстве служили, конечно, основанием наши дворцовые революции после петровского царствования. Но в этих революциях главными участниками были лично заинтересованные особы, царедворцы, сановники и проч.; совершавшиеся преступления тщательно скрывались, и только в последнее время сделалось возможным обсуждать печатно и документально эти государственные тайны в нашей истории.

Современные государственные преступления имеют совершенно другой характер. Они не могли и не могут быть тайнами не только для истории, но и для народа. Без сомнения, с этою именно целью они и совершаются. Деятелями являются не приближенные к трону, не госу

Да здравствует правосудие, да погибнет мир (лат.).

322

дарственные сановники, не иностранные интриганы, а разночинцы и даже простолюдины, лично, по — видимому, нисколько не заинтересованные. А, судя по прокламациям и подпольной литературе и судебной хронике, все эти преступления совершаются во имя новой социальной доктрины западного происхождения.