Читаем без скачивания «Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2 - Олег Лазарев

С первого дня пребывания в дивизии Осмаков стремился как можно быстрее вылететь на Ил-10, но все никак не решался. Он знал: машина строга на посадке и не так проста на взлете. Кроме того, требовался постоянный контроль работы двигателя: с помощью шторок водомаслорадиатора надо было поддерживать оптимальный режим работы. Для этого требовались навык и тренировка. Но главное, что смущало Осмакова, – плохой обзор из кабины.

Сидя в ней на земле, он не раз пытался посмотреть назад, но, кроме бронированных шторок, ничего не мог видеть. Редкий день проходил, чтобы он в который раз не поинтересовался бы особенностями самолета Ил-10. Я ждал, когда Осмаков мне скажет: «Полетим на спарочке, познакомишь меня с «илом». Однако его летное самолюбие перебороло необходимость выполнить провозной полет. Видимо, он считал: «Как это так – подчиненный будет учить меня летать на штурмовике. Неужели я без провозного полета не слетаю на этой машине?» И слетал. Узнал я об этом случайно.

Находясь на стоянке самолетов управления дивизии, я обратил внимание на расчехленную машину комдива. Вижу, как вокруг нее крутятся механики и сам техник звена Бондаренко. Машина явно готовится к полету. Спросил у Бондаренко: «Для кого готовится машина?» – «Сейчас на ней полетит командир!» Чтобы не ротозейничать и не портить настроение Осмакову, я отошел в сторонку, так, чтобы не попадаться ему на глаза. По себе знаю, как неприятно чувствует себя в подобных случаях человек, когда летит в первый раз.

Вот он подходит к машине, проводит все необходимые формальности с приемкой самолета. Затем надевает парашют, садится в кабину, запускает мотор и долго гоняет его на земле, потом выруливает на старт. На аэродроме в это время никаких полетов не проводилось. Только он начал выруливать со стоянки, появился с возбужденным видом старший инженер Вологжанин. Увидев меня, озабоченно спросил: «Ты его к полету готовил?» Говорю, что нет. «Я так и думал, ну и «чапай» – все ему нипочем. Ведь на старте нет даже радиостанции. Случись что, и не подскажешь», – возмущенно чертыхался инженер.

Пока Осмаков рулил в начало полосы, Вологжанин продолжал чертыхаться: «Ну как можно, не зная самолета, не сдав зачетов по эксплуатации машины, без провозных полетов, решиться лететь на совсем незнакомом самолете. Это мальчишество! Для комдива это просто неприлично. Какой пример он показывает подчиненным!» Осмаков тем временем отлично взлетел, сделал два круга над аэродромом, зашел на посадку, отлично рассчитал и так же отлично сел. После посадки хотел, по всей вероятности, выполнить еще один полет, но увидел, как из расширительного бачка повалил пар, и понял, что перегрел двигатель. Вологжанин бегом направился к самолету. Что уж он там ему наговорил, не знаю.

Самолет Ивану Федоровичу, видимо, не понравился, так как за время своего пребывания в дивизии он больше на нем не летал. Вологжанин за нетактичное общение с комдивом после того злополучного полета был заменен старшим инженером Николаем Тимофеевичем Дремовым, переведенным из 135-го, ставшего 94-м гвардейским полком.

Ранее из полка в управление дивизии были переведены на должность старшего инженера по вооружению Игорь Степанович Дзенкевич и начальника ВСС Нестор Игнатьевич Журавель. Все эти офицеры являлись способными специалистами и впоследствии хорошо продвинулись по службе.

Вылетая втихаря, Осмаков, видимо, не хотел огласки, чтобы было как можно меньше посторонних глаз, и не все знали, что он делает первый полет на Ил-10. Получилось же наоборот. Вологжанин поднял большой шум, и это стало известно всей дивизии. Ничего особенного в том, что запарил мотор, не было. Таких случаев было немало. Но Вологжанин сделал это специально, чтобы уколоть Осмакова. Якобы тот полетел неподготовленным к полету и поэтому сжег мотор. Подстрекателем же оказался Поляков. Он первым пустил слух о конфликте Осмакова с Вологжаниным и, не скрывая злорадства, чуть ли не первому встречному говорил о происшедшей ссоре между двумя большими руководителями дивизии.

Говорят, одна беда не приходит – жди другую. Так произошло и у Осмакова, вернее, у всей дивизии, и особенно в 94-м гвардейском полку. После ухода Корзинникова командиром полка стал ГСС подполковник Лацков, прибывший после учебы в Военно-воздушной академии. Хорошего опыта в организации и проведении полетов он еще не имел, поэтому Корзинников, как прежний командир, по указанию Осмакова обычно находился у него в полку и помогал в работе. Погода в конце января и начале февраля была непостоянной, с частыми снегопадами. В один из таких дней в полку планировались полеты.

В этот жe день запланировали себе полеты и мы в управлении дивизии. В составе звена, куда входили старший штурман дивизии подполковник Семенушенков, начальник ВСС Журавель и я, слетали на полигон Белоомут. Десятибалльная облачность с разрывами от 200 до 2000 метров, а возможно и более (верхней кромки мы не знали), сопровождала нас на всем маршруте.

В двух местах мы попали в сильные снеговые заряды с горизонтальной видимостью, доходившей до нуля, даже земли под собой не видели. О сложности полета в составе группы мы доложили комдиву. Он не придал этому значения, понадеявшись на большой опыт Корзинникова, находившегося у Лацкова в Малине. Перед началом полетов Корзинников не организовал разведку погоды в сторону полигона Белоомут и в сторону, откуда шли снежные заряды. Не принял он во внимание и состояние погоды в районе запасных аэродромов. На предполетной подготовке летному составу не сообщили об их действиях на случай ухудшения метеоусловий. В то время, когда начал работать Лацков, политработники управления дивизии организовали партийное собрание. Оно проходило на аэродроме в небольшой комнатке рядом с метеостанцией. Доклад по безаварийной работе в частях дивизии и предупреждении летных происшествий должен был делать Осмаков. О том, что собрание будет в этот день, он не знал.

Будучи занят своими делами, к докладу не подготовился, и когда коммунисты стали собираться на собрание, он решил было улететь в Малино. Но Лавренов, настроенный Поляковым, с которым был в хороших отношениях, его задержал, напомнив, что тот докладчик. И если он не сделает его, то сорвет собрание. Осмакову пришлось отставить полет и пойти на собрание. Никакого доклада он толком не сделал, а лишь зачитал по записной книжечке кое-какие факты, не имевшие отношения к повестке дня. Возможно, с докладом у него получилось бы более ладно, если бы он лучше знал о положении дел в полках, но за столь короткое время нахождения в дивизии он не успел еще полностью ознакомиться с ними. Отдельные цитаты нисколько не украсили доклада. Выступавшие коммунисты подвергли резкой критике такой доклад.

Особенно резко выступил заместитель начальника штаба дивизии подполковник Татаринов. Закончил он под аплодисменты присутствующих. Не менее эффектно выступил и Поляков. В заключительном слове Осмаков признал, что доклад действительно не подготовил и критические замечания коммунистов учтет. Потом он сказал, что в подготовке доклада ему должен был помочь начальник политотдела полковник Лавренов. Тот, услышав упрек, вспылил и выкрикнул: «Чего еще не хватало, чтобы я доклад готовил! Не будет этого никогдa!» Всем стало ясно, что Лавренов не в ладах с Осмаковым. Комдив фактически оказался в изоляции. Поддержки со стороны коммунистов управления дивизии у него нет.

Во время чтения проекта решения партийного собрания к Осмакову подошел дежурный диспетчер по полетам и сообщил, что его просят срочно подойти к аппарату из Малина. Возвратившись, он подошел к Лавренову, о чем-то с ним поговорил, а затем подозвал меня: «Летим на По-2 в Малино, там неприятность. Корзинников передал, что есть «мясо». Все ясно: там произошла катастрофа и кто-то погиб. Расспрашивать, кто именно, не стал, однако подумал: кто погиб? Ведь в этом полку я отлично знал всех летчиков. После взлета я сразу взял курс на Малино и вдруг чувствую, что Осмаков взял ручку управления в свои руки и развернул самолет влево. Спрашиваю: «Что случилось?» – «Пойдем на Домодедово, потом вдоль железной дороги до Михнева, а затем по шоссе на Малино». Все ясно – Осмаков вспомнил о неприятном инциденте, происшедшем с ним несколько лет назад в Корее. О нем я узнал позднее, когда вместо неугодного Татаринова пришел новый замначштаба, служивший с ним в Корее. Его решение показалось мне смешным.

Этот район я знал так, что даже картой не пользовался, летал по этому маршруту много раз. Попытался ему возразить, но тут же услышал: «Делать, как сказано!» Погода для полета на По-2 была несложной. Высота нижней кромки облаков – 100–130 метров, видимость до полутора километров. На подходе к Малино облачность поднялась до 300 метров, видимость увеличилась до 2,5 километра. На аэродроме перед нами открылась безрадостная картина: на летном поле на фюзеляжах лежало несколько самолетов. Два из них, по-видимому, столкнулись. Один наехал на хвост другому. На пробеге увидели остатки разбитого на мелкие куски самолета. По полю ходит техсостав. Встретились несколько женщин, в которых я узнал жен летчиков. Подруливаем к стартовому командному пункту. В сторонке от радиостанции стоят Корзинников, начальник штаба полка майор Шинкарюк, замполит Абрашкин. Командир полка Лацков доложил Осмакову о ЧП. Погибли летчик Кузнецов и его воздушный стрелок. Глядя на разбросанные тут и там самолеты, можно было представить, что здесь произошло.