Читаем без скачивания Наша первая революция. Часть I - Лев Троцкий

Нижняя палата может, правда, отвергнуть законопроект о военном положении. Но к чему это поведет?

Допустим, например, что верхняя палата предлагает объявить Польшу на военном положении. Нижняя не соглашается. Ее распускают с приглашением восстановиться через шесть месяцев. Само собою разумеется, распущение делается не для того, чтобы ждать с вопросом о военном положении полгода. Такие дела, рассчитанные на внезапное спасение отечества, вообще не терпят отлагательства.

Итак, народ отослан домой, земцы в согласии с короной объявляют Польшу на военном положении. Вопрос решен. Правда, через полгода придется отдавать отчет перед представителями народа. Но ведь это будет только через полгода. А за такой срок много может утечь крови под варшавскими и лодзинскими мостами… И во всяком случае через полгода у правительственной реакции будет то преимущество, что она представит народной палате не законопроект военного положения, а совершившийся факт: умиротворительный разгром целой страны. Законопроект можно бросить в корзину, а совершившийся факт нельзя отменить даже «законодательным порядком».

И наконец, зачем ограничивать себя только Польшей? Почему не набросить аркан военного режима – на твердом основании «демократической» конституции – на все беспокойные места, где можно ждать нежелательных выборов? И тогда еще вопрос, как посмотрят на правительственное деяние представители, избранные народом под солдатскими штыками при полном отчуждении всех «неотчуждаемых прав».

IV. Гарантии конституции и народных прав

Итак, конституция, столь счастливо объединяющая демократических строителей из «Освобождения», «Права», «Русского Богатства» и «Сына Отечества», дает в руки реакции превосходное и испытанное средство военного положения. Какие же средства дает она народу для охранения его прав? Правда, в отделе об императорской власти мы читаем, что император приносит присягу в соблюдении и охранении основного государственного закона, – и это совершается в присутствии Святейшего синода, который, таким образом, сохраняет значение государственного установления, – как православие вообще сохраняет значение государственной религии. Под углом зрения нравственного идеализма, философской религии освобожденцев, присяга, конечно, очень серьезная гарантия. Но мы только что имели случай видеть, как мало идеализм гарантирует самих идеалистов от измены делу демократии.

Мы видели, как горделивая демократическая мысль, исходящая из чистой идеи естественного права, падает на колени перед традицией и ставит над суверенной нацией наследственного монарха!

Мы видели, как абсолютная справедливость, для которой равенство – извечный постулат, предательски отдает народ под опеку буржуазии!

Мы видели, как идеалистическая личность, обнаженная от всех гарантий, похотливо падает на ложе военной диктатуры!

Поэтому будем сдержаны и не станем считать религиозную или философскую присягу гарантией народных прав. Потребуем реальных гарантий. Тщетно, однако, стали бы мы шарить в освобожденском «проекте основного закона». Этот жалкий идейный ублюдок, предусматривающий все: квартиры для избирательных бюро, часы подсчета голосов и казенную печать на избирательном конверте, – не предусматривает только одного: организационных гарантий свободы и народных прав!

Правда, можно сказать, что основные права граждан обеспечиваются от нарушения: а) судебной властью; б) ответственностью должностных лиц; в) постоянным участием народного представительства в осуществлении законодательной власти; г) отменой так называемого административного права.

Рассмотрим эти гарантии, долженствующие обеспечивать народные права от произвольных нарушений.

Но, прежде всего, попытаемся выяснить, что можно считать действительной, реальной гарантией.

«Уложение о наказаниях», само по себе, не представляет никакой решительно гарантии для собственности и жизни. Статьи уложения, сами по себе, не имеют никакой мистической власти над нарушителями собственности или убийцами. Но за этими статьями стоит материальная организация полиции, судов и тюрем. Уничтожьте эту организацию, и «уложение» будет так же мало обеспечивать жизнь и достояние, как и сборник рецептов поваренной книги. «Уложение о наказаниях» получает свое значение формальной гарантии лишь постольку, поскольку оно опирается на эту материальную «гарантию».

С этой единственно реалистической точки зрения становится ясным, что «отмена административного права», как мера чисто-юридического характера, не может играть роли материальной гарантии против незаконных и насильственных правонарушений.

«Участие народного представительства» в законодательной власти, т.-е. привлечение в столицу нескольких сот человек, избранных народом, само по себе тоже не составляет какой-нибудь реальной конституционной гарантии. Прежде всего, «участие» представителей может ограничиться ролью молчаливых или протестующих свидетелей творимых насилий. Наконец, сегодня призванные к участию, они завтра могут быть отстранены от него. Какая же это гарантия?

Ответственность должностных лиц по суду за нарушения законов и прав граждан при соответственной организации судебной власти несомненно может служить надежной гарантией против частных правонарушений, совершаемых отдельными чиновниками. Но она, очевидно, не может охранить граждан от государственного переворота. Правительство, которое ставит своей задачей ниспровержение конституционных основ, не будет, разумеется, остановлено страхом пред судами, охраняющими существующие конституционные права. Гораздо более реальную гарантию в этом отношении представляет выборность чиновников народом, но об этом кардинальнейшем демократическом требовании наш проект не говорит ни слова. А между тем ясно, что только выборный полицейский, бюрократический и судебный персонал, периодически обновляемый, неспособен выродиться в постоянную организованную угрозу народным правам и интересам.

Но если выборная бюрократия и не станет активной силой государственного переворота, то сама по себе она, разумеется, не в состоянии охранить народ от вооруженных покушений на его права. Самой лучшей администрации останется лишь скрестить руки, когда власть будет передана боевым генералам. Протесты и постановления самых энергичных прокуроров останутся бессильными, когда из свиты победоносных генералов выделятся военные суды. История 48 года прекрасно знает, как это делается.

Какой же вывод следует из сказанного?

Простой и ясный. Народное представительство, ответственная бюрократия и независимый суд должны опираться на материальную силу. Такую постоянную, уверенную в себе силу может представить только вооруженный народ. Вот почему упразднение постоянной, искусственно дрессированной армии и замена ее народной милицией должны стоять во главе угла всякой истинно-демократической программы. Милиция, это – действительная реальная гарантия и народоправства, и прав личности. Никакая декларация, хотя бы она была не в пример решительнее и определеннее, чем трусливое, озирающееся освобожденское творение, не может обеспечить народу его прав, если она не опирается на его организованную силу.

Что же по этому вопросу дает нам «проект основного закона»? Он дает нам, как мы выше видели, ценный по своей определенности ответ: «Императору принадлежит, – читаем мы в отделе „об императорской власти“, – верховное начальствование сухопутными и морскими вооруженными силами Российской державы. Он производит в чины. Все военные и военно-морские должности замещаются или им, или лицами, ему подчиненными».

Таким образом, сохраняется постоянная армия, это страшное орудие порабощения целого силою порабощенной части. Мало того: постоянная армия по-прежнему остается в руках лица, ни пред кем не ответственного, стоящего над конституцией. Это ничто иное, как абсолютизм, прикрытый ширмами демократии. Можно было бы, в сущности, не подвергать рассмотрению ни вопроса о двух палатах, ни вопроса об избирательной системе, – достаточно поставить вопрос о постоянной армии или милиции, чтобы сразу выяснить ценность конституции, которою ощенилась освобожденская мысль.

V. Организованный государственный переворот

Абсолютизм сохраняется, как принцип, – но и не более, как принцип. По существу же конституционные определения стремятся превратить монарха в царствующего, но не правящего страной.

За императором, как мы видели, оставлено право роспуска палаты, право объявления войны и заключения мира. Но роспуску подлежат лишь народные представители, – депутаты земств не могут быть отосланы короной. Для войны нужны деньги, а вотирование денежных сумм зависит от Государственной Думы. Монарх назначает министров, но министры ответственны пред большинством палаты; в сущности он не назначает министров, а лишь называет их вслух. Монарх «утверждает и обнародует законы», но не он их издает. Законодательная работа – дело Государственной Думы; монарх лишь скрепляет то, что она постановляет. И так во всем. В конституционном идеале функции монарха должны приобрести чисто-механический характер.